Вот тут она удивилась. И посмотрела на него. И перестала жевать. — Можно, — сказала она осторожненько. …Что, вот прямо так — Саша и Тонечка?! Вот бы рассказать кому-нибудь!.. Только некому, а тем, кому можно рассказать, нельзя ничего рассказывать! Продюсер Александр Герман через пять, нет, через три минуты забудет о существовании сценариста Антонины Морозовой! Тонечка придвинула к себе кофе и тарелочку с пирожными «картошка». Два пирожных!.. И предложила великодушно: — Хотите? — Хочу. Они взяли по «картошке» и откусили. — Саша, — начала Тонечка, наслаждаясь каждой секундой происходящего. — Всякий раз, когда пишу сценарий, я пытаюсь убедить заказчиков, что люди в кино должны быть похожи на людей, дети на детей, дома на дома, и так далее! И мне еще ни разу не удалось, представляете! А сценариев я написала… много. — А… что мешает? Тонечка засмеялась: — Все в один голос говорят, что вы! Это не понравится Герману, Герман не подпишет такую заявку, под это Герман не даст эфирное время!.. — Ах, вот в чем дело. — Ну, конечно! — Тут она воодушевилась. — Смотрите. Вот сериал, который на той неделе вышел. Я переписала сценарий двенадцать раз. Двенадцать, Саша, это не шутка!.. И каждый следующий вариант был хуже предыдущего! Я постепенно убрала оттуда все, что делает жизнь… жизнью. Сначала собаку — с ней много возни, ее неохота снимать. Ладно, хорошо, не будет собаки. Потом бабку. Бабка старая, некрасивая, никто не хочет смотреть на бабку, а все хотят на молодых. Не стало бабки, шут с ней! Потом осень пришлось переделать в лето, в сериале всегда должно быть лето, никто не хочет смотреть на осень!.. Александр Герман засмеялся. — А что вы смеетесь? Я не выдумываю! Так и есть!.. Потом начались какие-то проблемы с режиссерами. Мне сто раз сказали, что мой сценарий настолько плох, что его никто не хочет снимать! Наконец-то нашли одного, вроде он согласился. И он переписал сценарий заново. Весь, от начала до конца!.. Он оставил только имена героев, а все остальное… переделал. Закажите мне еще кофе, Саша! — Да, конечно. — И все ссылаются на вас! Вы не дадите денег. Вы не дадите время. Вы не подпишете. Вы не разрешите. — Плохо дело. — Вот именно! — Пирожное еще попросить? — Да. Нет. Вообще-то я на диете. — А!.. Из-за стены фикусов и пальмочек слышался буфетный гул и какие-то восклицания. Александр Герман раздвинул листья, выглянул и сказал озабоченно: — Я сейчас вернусь. Только Василия домой снаряжу. Пока он ходил, Тонечка допила пепси-колу, сыто вздохнула, отряхнула шоколадную пыль с пальцев и крошки с джинсов. В общем, приготовилась. — Вот что, — сказал Герман, вернувшись. — У меня созрел план. Вы сейчас что собираетесь делать?.. Тонечка уставилась на него. Глаза у нее были круглые, темные. Ему казалось — веселые. Ему вообще казалось, что она какая-то веселая!.. — Я собираюсь поехать на работу и начать писать для вас заявку. Вот эту, про которую сегодня полдня совещались!.. — А вы быстро ее напишете? — А когда нужно? Тут он захохотал. — Вообще-то как обычно — хорошо бы вчера. — Тогда напишу быстро. — Нет, не так. Заявку вы начнете писать завтра. А сегодня я вас прошу съездить со мной на «Мосфильм». Там кастинг в большой проект. Я вас прошу посидеть и послушать. Ну, просто послушать, как актеры произносят текст. — Меня?! Я ничего не понимаю в актерах! И в кастингах! — Зато в текстах понимаете, — сказал продюсер Герман так, что Тонечка поняла: его нельзя ослушаться или не выполнить указаний. Придется слушаться и выполнять, это как бы компенсация за то, что он с ней разговаривает и даже угощает кофе! — Вы на машине? — Что вы, нет, конечно! Разве сейчас можно по Москве на машине?! Нигде не проедешь, и час стоянки пятьсот рублей! — Отлично, поедем на моей. Да что это там Василий все бузит?! Он оставил на столе деньги — довольно много, Тонечке так показалось, — подхватил свой рюкзак, вырулил из-за фикусов и пальмочек. Тонечка поспешала за ним. Режиссер Василий Филиппов вырывался из рук официанта и еще какого-то человека в костюме, которые пытались поднять и увести его. Вырывался он довольно ловко. Со всех сторон, из-за всех столиков на него смотрели, кто-то фотографировал. Александр Герман подошел, твердо взял горюющего под локоть, рывком поднял и повел. Тот пошел. — Где машина? — не оглядываясь, спросил он у человека в костюме, рысцой трусившего следом. — Прямо у входа, Александр Наумович!.. — Нужно было сразу увести, — с досадой говорил на ходу продюсер. — Нет, довели до скандала!.. — Да как его уведешь, Александр Наумович, если он… не идет? Режиссер Филиппов вдруг вырвал руку, схватил Германа за плечо и сильно притянул к себе. — Она знала, понимаешь?! — почти крикнул он продюсеру прямо в лицо. — Она все знала! За это и убили! И меня убьют, вот увидишь! Тонечка насторожила уши и вытянула шею. Даже что-то хрустнуло в позвоночнике, так она сильно вытянула! — Тише, Вася, — Герман перехватил руку режиссера и опять повел его. — Не кричи. — Мне нужно… улететь, — заговорил Вася, словно мигом протрезвев. — Куда-нибудь. Неважно. Виза. Не помню, не знаю. Куда можно без визы? — По-моему, в Казахстан. Или во Вьетнам. Ты бы дома спать лег, Вася. — И человеку в костюме, через плечо: — Костя, проследи, чтоб он лег. — Во Вьетнам, — продолжал бормотать режиссер. — Это хорошо… это далеко… Они меня там… не найдут? Или найдут? Нашли же Светку? Среди бела дня, среди людей! Убили, сволочи!.. Зоя… Мне нужно к Зое! Она все устроит! Она знает как, она всегда все устраивает! Где телефон, я ей позвоню! Они миновали охрану, турникеты сами собой открылись, водитель подбежал и распахнул заднюю дверь машины. Вдвоем они затолкали режиссера на сиденье. — Ты поспи, — сказал Герман серьезно и оглянулся. На широкое офисное крыльцо высыпали люди, под козырьком, где стояла ощетиненная окурками урна, тоже толпились, и все смотрели и фотографировали на телефоны. Герман захлопнул дверь машины, кивнул водителю и нырнул в узкую калитку в сплошном заборе. Калитка и забор ограждали крохотный заасфальтированный дворик, где начальство держало свои автомобили. Тонечка потопталась немного, оглянулась на толпу под козырьком. «Пойду-ка я к метро покамест. Заявку нужно писать, Герман дал мне «особое» задание». — Антонина Федоровна! — донеслось из-за калитки. Тонечка была совершенно, то есть абсолютно — аб-со-лют-но, как сказала бы ее дочь, — уверена, что великий продюсер о ней уже позабыл. Несусветные глупости про кастинг она и слушала-то вполуха!.. Он выглянул, лицо недовольное: — Отстаете! — Да я вот… очки… искала, — сказала Тонечка первое, что пришло в голову, перебежала газон и перелезла через железную перекладину. Он поддержал ее под локоть. Широко шагая недовольными шагами, он словно бы силой доволок ее до машины и приказал: — Садитесь. Машина была очень солидной, английской, солидного же английского цвета — какой-то болотной зелени, — и… довольно грязной.