Тонечка аккуратненько поместилась на переднее сиденье, сумку утвердила на коленях. Ей было смешно. — Без цирковых представлений никак, — процедил Герман, выруливая с тесной стоянки на тесную улицу. — Да, — спохватилась Тонечка, — о чем он говорил? Вы поняли?.. Тот пожал плечами, что можно было расценить как угодно. — Вот если б я написала такую сцену, мне бы точно весь сценарий завернули, — сказала Тонечка. — Ну, так не бывает в жизни!.. Чтоб человек бился и кричал, что его вот-вот убьют, и порывался во Вьетнам!.. Это даже не сериал, Александр Наумович! Это голимое «мыло». — Мыло земляничное, — пробормотал продюсер. — Зовите меня Сашей. Пришла очередь Тонечки пожимать плечами. Она пожала и на всякий случай согласно кивнула. — Дело в том, что я там вчера был, — сказал Герман словно с досадой. — В институте, где Дольчикова… погибла. Там приемный тур проводили, абитуриентов полно! Собственно, она со мной приехала. А получилось… что получилось. Тонечка уставилась на него. — Моя дочь тоже была. Она познакомилась там с мальчиком, они зачем-то полезли на четвертый этаж и… нашли тело. — Мне показалось, я вчера вас видел, — сказал Герман задумчиво. — Я приезжала за Настей. Настя — моя дочь. Что там случилось? Вы знаете? Он притормозил на светофоре и потер лицо, словно вдруг сильно устал. — Я не знаю, — сказал он из-за ладоней. — И не хочу об этом говорить, потому что именно я ее туда приволок!.. Если б не приволок, может, ничего бы и не случилось. «…Ну и дела, — подумала Тонечка. — Может, продюсер Герман страдает, как и режиссер Филиппов?.. Или он тоже оплакивает «несчастную Светку, бедную девулю». Просто не устраивает демонстраций и факельных шествий… Вдруг он ее тоже… любил, а теперь «любовь убили»?.. По долгу службы Тонечка время от времени общалась с артистами и режиссерами и знала, что жизнь у них не простая, как у нее, Тонечки, и большинства других людей, а, напротив, сложная, бурная, неистовая!.. Ну, им так положено, артистам и режиссерам. Чтоб то и дело любови, страсти, скандалы, разводы, папарацци, внебрачные дети, установление отцовства. По-другому им неинтересно и словно нечем заняться. Впрочем… Тут она переменила позу и уставилась в окно. Ее собственный муж был точно таким же. Он страдал без причины, ревновал без повода, изменял без зазрения совести, скандалил без удержу. «Я же писатель! — кричал он и швырял в Тонечку первым, что подворачивалось под руку. — Мне нужны эмоции! Где я их возьму?! У тебя?! Ты не способна! Ты не можешь! Ты у меня забираешь даже те, что еще есть, последние остатки!» Эти «последние остатки» Тонечку просто убивали!.. Она и так постоянно чувствовала себя виноватой, а уж когда дело доходило до «последних остатков»! — Все это очень странно, — вслух сказала она, думая о своем. — Очень странно. — Согласен. Тонечка испуганно посмотрела на Германа, словно он прочел ее мысли. — Нужно Василия расспросить, — продолжал Герман. — Я думаю, он не все подряд выдумывает, хотя кто его знает, конечно!.. И никаким следователям он ничего не расскажет, а мне, может быть, расскажет. — Зачем вам это? — Что? Тонечка сделала неопределенный жест рукой. — Расспрашивать, выяснять?.. — А… почему нет? — Потому что человек умер, — сказала она неожиданно резко. — Его больше нет. Вы начнете ворошить его жизнь и мало ли на что наткнетесь!.. А это нельзя, неправильно это!.. — Что… неправильно? — Делать из смерти шоу!.. Набегут журналисты, блогерши какие-нибудь!.. Она же была популярной артисткой! И так скандал на весь мир, как вчера выразился мой сосед, а если подробности всплывут совсем неприятные, мало ли?.. У нее родители есть? — Наверняка есть, я не знаю. — А дети? — Был муж, — сказал Герман, — это точно, я его даже видел. Но как-то не очень долго он продержался, года два. Потом развод. Ну, а потом романы, конечно. — Развод, романы, — пробормотала Тонечка. — Она же девочка совсем! — Ну, не совсем. Тридцать лет стукнуло. В нашем поколении тридцатилетний человек считался окончательно взрослым. Правда, все давно изменилось, конечно. — Конечно, — согласилась Тонечка несколько язвительно. …С чего она так… разгорячилась? Что задело ее за живое? Воспоминания о муже? Или мысль о том, что продюсер Герман ничем не отличается от остальных — крутит романы с артистками, до которых ему и дела-то никакого нет, вон даже не знает о родителях?.. — А вам совсем не интересно? — спросил Герман тоже несколько язвительно. — Кто ее убил и за что? И почему Василий Филиппов так перепугался? Вы же сценарист, вас все это должно… возбуждать. — А, ну вас, — и Тонечка махнула рукой. — Вы ничего не поняли. — Чего — ничего? — Придуманная история отличается от настоящей, как… — она поискала сравнение, — ну вот как история Ромео и Джульетты от криминальной сводки о подростковом суициде! Может, мне тоже любопытно, но всех жалко, понимаете? Светлану Дольчикову, ее маму, даже этого вашего Василия! У всех этих людей горе, а нам… любопытно! Свинство же!.. — Не знаю, — сказал Герман. — По-моему, вы слишком усложняете. И как-то сразу начинаете подозревать! — Кого и в чем? — фыркнула Тонечка. — Меня в свинстве, — сказал великий продюсер. — Или я опять не прав? Он был совершенно прав, но не говорить же ему об этом!.. Впрочем, он, кажется, догадался. …Вот сейчас высадит меня из машины, пронеслось у Тонечки в голове, да еще работу отнимет, закажет заявку другому сценаристу! Ими — нами, сценаристами! — можно не то что пруд запрудить, а целый океан заокеанить! — Я говорю абстрактно, — моментально заюлила Тонечка, она всегда начинала юлить, когда понимала, что плохо ее дело, — не о вас, а вообще!.. И мне тоже любопытно, я же человек! И страшно люблю сплетни, только не из интернета, где не сплетни, а какое-то безобразие, а из журналов, понимаете? Где человек сам дает интервью, сам про себя вдохновенно врет, сам верит тому, что говорит! Вот это я всегда читаю, мне для работы нужно! — Вы оправдываетесь? Она улыбнулась. — Пожалуй. — Оправдания приняты. Тонечка опять посмотрела в окно. За окном была Москва, весна, безлюдные парки за заборами. В этой части огромного города все парки были за заборами, и в них никто никогда не гулял — правительственные резиденции или какие-то секретные дачи. И машин мало, хорошо, просторно!.. …Вот если бы не нужно было срочно писать сценарную заявку, затем ехать на «совещание с продюсером», потом переписывать, вновь совещаться и вновь переписывать, Тонечка засела бы на даче. Как прекрасно поздней весной, когда вот-вот все распустится, засесть на даче!.. У нее припасена стопка книг, еще не читанных. Она покупала потихоньку, когда были свободные деньги — книги нынче дороги! — и самое лучшее, интересное оставляла «на отпуск». Вставала бы она поздно, часиков в одиннадцать. Варила бы кофе и делала два бутерброда с колбасой — ну, не готовить же, в самом деле, завтрак для себя одной весной на даче! Не торопясь и не проверяя поминутно телефон, пила бы кофе и смотрела по телевизору про путешествия. По телевизору очень соблазнительно показывают всякие экзотические путешествия — в Манилу, в Сингапур! Потом на террасу, на диванчик — читать. Хоть час, хоть два, пока не устанешь, а затем можно подмести дорожки, помыть самовар — лето впереди, самое «самоварное» время! И чтоб никаких забот — дочь не поступает в театральный, мама не болеет и не иронизирует поминутно, не нужно везти на эвакуаторе в сервис машину, у которой заклинила рулевая рейка!.. — И все-таки с Василием я поговорю. — Голос продюсера прервал ее мечтания. — Что с ним такое, непонятно!.. И родителей вы правильно вспомнили. Позвоню им обязательно. — Денег нужно, наверное, — тихо сказала Тонечка. — И это тоже правильная мысль. Возле проходной «Мосфильма» стояла толпа, вываливалась наружу, не помещаясь в будке. На «Мосфильм» всегда ломился народ, все будущие и настоящие кинематографические звезды. Машину Германа охранники, видимо, хорошо знали, потому что шлагбаум сразу поднялся. Из будочки выбежал человек в камуфляже, из толпы на тротуаре жадно заглядывали в окна — кто едет, может сам… Петров? Или Иванов? Или — господи помилуй! — даже Сидоров?! — Здрасте, Александр Наумович, — охранник заглянул в боковое окно с опущенным стеклом. — Вы гостью везете? Можно паспорт ваш? — Да, — спохватилась Тонечка. — Конечно! Пока он бегал с ее паспортом в будочку, другой обходил машину со всех сторон. В руках у него было круглое зеркало на длинной ручке. — Они же знают, что вы — это вы, — заметила Тонечка. — И все равно смотрят, не прицеплена ли у вас к днищу мина?.. — Такие правила. …Понятно, что правила! Дурацкие правила, вот и все. Паспорт вернули, рукой махнули, автомобиль перевалил «лежачего полицейского», и они покатили по широкой дороге. Газоны зеленели, деревья распускались, тюльпаны цвели. Хорошо на «Мосфильме»! И Тонечке еще больше захотелось на дачу. — А фильм о чем? — вздохнув, спросила она.