– И где теперь прикажете искать ее друзей и родственников? – с досадой произнес Крячко, поняв, что жилье Янины пользы в решении этой задачи не принесет. – Хоть где работала ваша жиличка, кто-нибудь знает? Швейцар отрицательно покачал головой. Уборщица пожала плечами. Стас досадливо махнул рукой и полез в гардеробную, изучать содержимое карманов многочисленных сумочек и кофточек. Гуров же прошел в ванную. Порядок там был идеальный. Каждый тюбик на своем месте. Каждый флакончик в своей нише. Но его интересовали не флаконы, а корзина с бельем, приготовленным для стирки. Правда, надеяться на то, что человек, настолько педантичный, как Янина, бросит в стирку брюки, не проверив карманы, было как-то странно, но что еще оставалось? Лев вытряхнул содержимое корзины прямо на кафельный пол ванной комнаты. Брюки, пара блузок, тонюсенькие носочки. И заношенная куртка. Он поднял ее и почувствовал, что левая сторона несколько тяжелее. Полез во внутренний карман и обнаружил там увесистый блокнот. А открыв его, понял, что нашел то, что искал. Оставив белье на полу, Лев вернулся в гостиную, присел на диван и начал листать страницы. На них убористым ровным почерком были занесены даты, обозначено время, а под цифрами комментарии. Короткие, емкие, точно хокку, стихотворный жанр, популярный среди японцев с шестнадцатого века. Записи выглядели примерно так: «Сегодня ходили в музей. Странное место для второго свидания. Ненавижу авангардистов, но на этот раз все выглядело довольно мило. Нет, «мило» неправильное слово. Волшебно». Затем новая дата и новая запись: «Прочитала книгу, которую Он принес. Безудержно. Как бы я хотела ощутить нечто подобное. Кажется, что и не жила вовсе. Кажется, что прожила много веков. Хочу еще». Третья запись настораживала: «Все тлен, все суета. Только он моя реальность. Только он – истинная жизнь. Как прожить новый день без него? Невыносимо. Жгучая боль, слезы душат». Дальше эйфория, сменившая черную депрессию, но почему-то вызывающая все то же тревожное чувство: «Соцветие ощущений. Переполняют через край, точно я сосуд. Руки дрожат, а ведь он просто смотрит. Что будет? Как будет? Все впереди, раз Он рядом. Безумие. Безумие…» Таких строф Гуров насчитал три десятка. Судя по датам, встречи случались нерегулярно или потребность выразить чувства на бумаге появлялись не каждый раз. Постоянная смена настроения красной чертой проходила через все записи – от радостного безумия до черной тоски и безысходности. Лев не был психологом, но и он понимал, что жить в таком душевном смятении все равно что гореть в аду. Даже в те моменты, когда жизнь расцветает всеми цветами радуги. А Янина жила, и, если ориентироваться по датам, жила довольно долго. Он перелистал блокнот от первой до последней страницы. Вносить конкретные записи Янина не посчитала нужным, только емкие фразы, выражающие чувства. Последняя запись датирована двумя месяцами ранее смерти девушки и месяцем ранее ее отъезда. По сравнению с остальными записями она совсем не впечатляла, напротив, казалась пресной и безликой, точно писал другой человек. Пустой человек без чувств и эмоций. Звучала она так: «Напутствие. Кому-то оно необходимо. Впечатления. Для кого-то важны. Любовь проста. В ней жертвенность и сила. Сила или слабость? Возможно, и то и другое…» На этом запись обрывалась. Гуров закрыл блокнот, сунул его в карман пиджака. В комнату подтянулся Крячко. Недовольно проворчал что-то про пустую трату времени, толкнул стул, переворачивая лицом к себе, и плюхнулся на сиденье, подтянул ступни к ножкам. – Что делать будем, командир? – озабоченно глядя перед собой, протянул он. – Искать выходы на друзей и родственников Янины. Не думаю, что это поможет выйти на Деятеля, но сообщать о смерти девушки все равно придется нам. Вряд ли у нее было много друзей. – Гуров машинально дотронулся рукой до кармана, в котором спрятал блокнот. – Я кое-что нашел. Из личных вещей девушки. Взглянуть хочешь? – Это поможет расследованию? – Не думаю. – Тогда нет, – отказался Крячко. – Поехали, что ли? – Понятых отпускай, и поедем, – поднялся с дивана Лев. Крячко прошел в коридор, где по стеночке жались швейцар и уборщица. Поблагодарил за участие, пожал руки и выпроводил из квартиры, забрав у швейцара ключи. Гуров последний раз окинул комнату долгим взглядом и, не оглядываясь, вышел. Крячко щелкнул замком. Больше в доме Янины Эгельшиной делать им было нечего. Глава 9 Серые будни. Какое правильное выражение. Емкое и красивое в своем роде. Слышишь фразу и сразу представляешь себе картину: пустая комната, за окном нудный моросящий дождь, которому нет ни конца ни края, в раковине гора немытой посуды с остатками неудобоваримой пищи, в мусорном ведре пустая бутылка дешевого портвейна и куча окурков. И тягучая тоска. Бесконечная, как никчемная, однообразная жизнь. И хочется выть. Долго, заунывно. Дни наползают один на другой, и ничего-то в них не происходит. Абсолютная пустота. Примерно такое настроение было у полковника Гурова, когда он, превозмогая уныние, охватившее его еще три дня назад, плелся, еле передвигая ноги, в информационный отдел к капитану Жаворонкову. Стас Крячко час назад уехал на задержание. Не потому, что положено, а потому, что невыносимо сидеть в полной тишине и смотреть на пустые страницы зависшего дела. Гуров не стал его задерживать. Пусть уж лучше проветрится, а то снова станет мозг выносить тупой фразой о том, что что-то надо делать, как-то выбираться из трясины, в которую их засосало дело Янины Эгельшиной. Родственников девушки они все же нашли, хоть и не сразу. И место работы определили. Янина занимала приличный пост в компании по импорту и экспорту чего-то там важного. Почему коллеги не хватились своей сотрудницы, когда та не вышла на работу в срок, оставалось загадкой. Пропустила она ни много ни мало целую неделю, телефон ее не отвечал, а начальство посмотрело на это сквозь пальцы. В бухгалтерии прогулы оформили как отпуск за свой счет с открытой датой, этим и ограничились. Когда Крячко сообщил о смерти девушки, в офисе на короткое время возникла паника, но только на короткое время. Место Янины долго пустовать не будет, заявил начальник. Девушку жалко, но такова жизнь. Она всегда заканчивается смертью. Стас не нашелся что ответить на подобное заявление. Походил по офису, побеседовал с коллегами, не вынес из бесед ничего нового и плюнул. Надоело получать одни и те же ответы. Из родни у Янины в живых осталась престарелая бабушка, проживающая на окраине Москвы. Ее смерть внучки тоже не особо опечалила. Она, конечно, слезу пустила для проформы, а потом принялась клянчить деньги у Крячко. Осталась, мол, я без кормилицы, куда мне теперь? Не на паперти же сидеть? А он – страж порядка, должен охранять покой граждан, вот пусть и начнет охранение с выплаты небольшой компенсации родственнице пострадавшей. Крячко слегка разозлила меркантильность бабули, и он, не стесняясь в выражениях, заявил, что бабка-то, может, сама внучку на тот свет отправила, чтобы наследством завладеть. На что бабуля заявила, что наследницей ей не бывать, не кровная она родня Яниночке, вот в чем главное горе. Растила ее, как родную, а по факту – она никто умершей девушке. А настоящая родня у Янины в Эстонии. Не роднятся они, вот и весь сказ. Крячко проверил, слова бабки оказались чистой правдой. Поддержать материально бабулю он все равно отказался, но мысль о ее причастности к смерти внучки из головы выбросил. После визита к бабке Стас совсем приуныл. Не радовало его ни воодушевление Жаворонкова, получившего крутое задание от полковников-«важняков», ни перспектива отличиться в верхах в случае положительного исхода расследования. Его вообще ничего не радовало. А Жаворонков старался как мог. Он целыми сутками не вылазил из-за компьютера в поисках обозначенного сайт-клуба для депрессивных людей. Отыскал их целую кучу, но все постепенно забраковал. Почему? Да потому что все не то. Объяснить, по каким параметрам он выбраковывает клубы, Жаворонков не мог, просто знал, и все. Гурову, совершенному профану в вопросах сетевого общения, приходилось полагаться исключительно на профессионализм Жаворонкова. Крячко, не склонный доверять мнению кого бы то ни было, кроме своего напарника, несколько раз пытался вмешаться в сложный процесс, но получил такой мощный отпор, что счел за благо больше не высовываться, а по примеру друга терпеливо дожидаться, когда у Жаворонкова «щелкнет». Ждал-ждал, да так и не дождался. Вот на восьмой день ожидания и сбежал. Напросился в помощники к майору Золотареву. Тот, любитель халявы, от помощи не отказался, с радостью переложив всю ответственность за операцию на Крячко. Стас уехал, а на Гурова такая тоска навалилась, что сил нет терпеть. Посидел он, посидел, да и поплелся к информационщикам, выяснить, нет ли новостей у Жаворонкова. Не успел Лев переступить порог, как на него налетел радостный Жаворонков: – Товарищ полковник, есть! Есть контакт! Результат получен. Шестеренки завертелись. – Да не ори ты, чума! – остановил его Гуров. – Присядь, воздуха глотни и рассказывай по порядку. Что там у тебя есть и какие шестеренки ты запустил. – Нашел сайт-клуб, который нам идеально подходит! – продолжал надрываться Жаворонков. – Идеальное совпадение, доложу я вам. Просто идеальное! – Сядь, Валера, – слегка подтолкнул Лев капитана к креслу. – Показывай, что нарыл. Жаворонков защелкал по клавиатуре. На мониторе отобразилось контекстное меню личной странички какой-то девицы. – Вера Аскерова, двадцать пять лет. Место проживания: Москва, – прочитал вслух Гуров. – И кто она такая? – Это вы, – ответил Жаворонков. – То есть не вы конкретно, а мы. Собирательный образ. Фейковая страница на искомом сайте. – Погоди, Валера, терминами своими жаргонными меня не засыпай. Объясни толком, что ты тут намудрил? – Я нашел наш сайт. Неделю убил, а все равно нашел. Посмотрите, сами поймете. Жаворонков снова заклацал по клавиатуре. Спустя минуту Гуров прилип к экрану, где под проворными руками капитана начали мелькать броские заголовки. Они сменяли один другой, и Лев все ближе придвигался к монитору. – «Смерть в сарае. Родители-убийцы», «Мусоропроводная леди», «Шутник-супружник. Живая посылка», – читал он вслух. – Погоди, Валера, это то, что я думаю? – Наши эпизоды, – подтвердил Жаворонков. – Тут все шесть есть. Это так называемый форум-обсуждение. Кто-то предлагает тему, остальные подхватывают, пишут свои комментарии, делятся впечатлениями. По большей части ерунду пишут, но есть и интересные варианты. Но ведь все шесть, товарищ полковник! Это не совпадение, зуб даю. – Так-таки и зуб? – невольно заулыбался Лев. Жаворонков практически никогда не переходил границ субординации, и раз уж подобное выражение слетело с его губ, значит, зацепило его конкретно. – Простите, товарищ полковник, вырвалось, – засмущался капитан. – Результат поиска оцениваю положительным на девяносто процентов. – Почему на девяносто? – Вероятность ошибки есть всегда, – пояснил Жаворонков. – А в случае с социальными сетями процентов десять за то, что кто-то из членов клуба нашел в интернете интересный ресурс и таскает оттуда сенсации, чтобы привлечь к себе внимание. – А что насчет Веры Аскеровой? Фейковая страница – это как? – Поддельная, не настоящая, – объяснил Жаворонков. – «Липа», значит, – дошло до Гурова. – И что нам дает эта «липа»? – Возможность общаться с членами клуба, не обозначая себя. Фотку бы надо настоящую, только я не могу самостоятельно этот вопрос решать. Но с фоткой клюнет быстрее. – Жаворонков открыл место для фотографии, где вместо девушки двадцати пяти лет красовалась седовласая сморщенная старуха. – Так тоже пойдет. Кто-то решит, что девушка с юмором. Кому-то покажется, что это она таким образом пренебрежение к жизни выражает или смерть торопит. А остальным по барабану. Не хочет фото выставлять – ее личное дело. Но нам желательно, чтобы фото было. Пусть не на месте аватарки, а в закрытом альбоме, который только для друзей. И даже не обязательно натуралистическое, так, очертания. Главное, чтобы чем-то противоположный пол привлекало. – Нагишом, что ли? – слегка напрягся Лев. – Да нет, что вы, товарищ полковник, я об этом и не думал. Со спины или рукой лицо закрыто. Еще можно через вуаль, чтобы силуэт проглядывал. Вот примерно такие фотки. – Жаворонков начал открывать одну страницу за другой, где снимки девушек выглядели именно так, как он описывал.