– Основная идея мне понятна, – остановил Лев мелькание фотоснимков. – Теперь объясни, почему кто-то должен подумать, будто Вера Аскерова смерть торопит? – Да потому, что на этом сайте смерть – главная тема для обсуждения, – пояснил капитан. – Посмотрите сами, они же только про это и говорят. Вот мы Верочкину страничку такой же бредятиной заполним и продвинем ее вверх по рейтингу просмотров. Скажем, установим количество просмотров на десяти тысячах, неплохая цифра. И дату создания анкеты подкорректируем, чтобы вопросов не возникало. А потом будем ждать, что из всего этого выйдет. Как вам такая идея? – Снова ждать? – А как без этого? Наш Деятель сразу не клюнет, не такой он простак. – Ладно, действуй, – согласился Гуров. – И сообщай, как только новости появятся. – А насчет фоток как быть? Реального человека подставлять не хочется, – снова занудил Жаворонков. – Попроси девчат из дознания, они наверняка не откажут. Пусть попозируют так, чтобы непонятно было, кто на снимках. Да посимпатичнее там выбери. Вероника, например, или Леночка; помнится, ты по ней сох. Жаворонков покраснел, но от комментариев воздержался. Гуров еще раз взглянул на страничку несуществующей Веры и пошел обратно в кабинет. Особых дел на сегодняшний день он не планировал, но рабочий день еще не закончился, так что пришлось выжидать. Чтобы не сидеть совсем без дела, он попросил капитана сбросить ему ссылку на сайт-клуб депрессивных людей и остаток рабочего дня изучал записи на страницах его членов, читал обсуждения в форумах и пытался проанализировать свои ощущения. Впечатление от посещения сайта складывалось неоднозначное. Вроде и там люди приличные попадались, те, которых реально проблема возросшего процента людей с суицидальными наклонностями волновала. Вот они пытались сообразить, как так вышло, что люди чаще начали желать себе смерти, что провоцирует такие мысли и как этим людям помочь. Они открывали свои блоги, заливали туда позитивно настраивающие ролики, запускали акции типа «День без депрессии», но почему-то большой популярностью эти блоги не пользовались. Были там страницы и блоги совершенно противоположной направленности. Где главный герой называл жизнь отстоем, рассказывал, как все паршиво, как мерзопакостно все вокруг и как чудесно будет, когда все это закончится. У таких членов клуба на страничке и картинки соответствующие преобладали. Висельник с синим языком до пупка, наркоман с иглой в вене, с перекошенным лицом и красноречивой лужей в промежности, девица, лицо которой закрыто черными волосами, а вены алеют красными кровоподтеками, и опасная бритва на земле, тоже вся в крови. Комментарии под картинками пошлые и черные до омерзения. А уж если это не рисованная картинка, а реальное фото, то тут количество комментариев за десяток тысяч переваливает. Всем хочется посмотреть на чужую смерть. Всем хочется высказаться, внести свою лепту, пытаясь спровоцировать других членов группы на откровенность. Смог бы ты так с собой поступить? Вскрыть вены? Располосовать лицо, чтобы ошметки кожи с подбородка свисали? Совершить над собой насилие в самой извращенной форме? Тебе слабо? Слабо? Видавший виды полковник уголовного розыска после часа, проведенного на сайте, буквально переполнился омерзением до такой степени, что у него появилось желание поскорее принять горячий душ и попытаться смыть с себя следы всей той гадости, которой члены клуба пичкают друг друга на протяжении трехсот шестидесяти пяти дней в году. Гуров выключил компьютер, потер лицо и взглянул на часы. Стрелки приближались к шести вечера. От Жаворонкова вестей не было, Крячко тоже еще не вернулся, и ждать его возвращения нет никакого смысла. Собрав материалы дела, Лев сунул папку в сейф, щелкнул замком и отправился домой. До утра страницу Веры Аскеровой посетили человек триста. Гурова такой интерес к созданной Жаворонковым персоне порадовал, а вот самого создателя разочаровал. Не такого эффекта он ожидал, сообщил полковнику Жаворонков. Общее количество зарегистрированных членов клуба приближалось к двадцати тысячам, так что триста человек – это капля в море, так прокомментировал свое разочарование капитан. Явился Крячко и принялся вносить коррективы. Сперва Жаворонков слушал его наставления с плохо скрываемым неудовольствием, но постепенно коллективные идеи начали преобразовываться в нечто стоящее. Страницу доработали, запустили в сеть, и результат не заставил себя ждать. Буквально на глазах рейтинг Веры Аскеровой взлетел вверх, набрав за три часа восемь тысяч просмотров. Особым спросом пользовалось видео с места преступления, где свидетельница засняла, как ее сосед, будучи под воздействием наркотика, сначала гуляет по перилам балкона, а затем срывается и летит вниз, прямо на полицейский «уазик». Видео, разумеется, подправили, чтобы несчастного наркошу невозможно было опознать по лицу. И все же Гуров до последнего был против такой затеи. Выкладывать в сеть материалы полицейского отчета – верх безрассудства, считал он. Тем более без одобрения начальства. Что, если генерал Орлов узнает про самовольство заигравшейся троицы? Что, если кто-то, сидящий повыше Орлова, увидит этот ролик в сети? Кое-как Жаворонков успокоил Гурова, сообщив, что видео мог выложить любой прохожий, ведь дело происходило в утренние часы, когда большая часть населения Москвы спешит на работу. Для большей убедительности он отыскал в сети пару десятков подобных роликов, предъявил их Гурову, и только тогда тот смирился с происходящим. Тем более что использование видео из материалов дела могло помочь поймать реального преступника. Как говорится, из двух зол выбирают меньшее. Как только начали поступать комментарии на предложенные Верой Аскеровой темы, Жаворонков занялся их сортировкой. Все предложения и комментарии, которые, по его мнению, не представляли интереса для дела, он помечал красным значком. Напротив тех, которые могли бы развиться в нечто большее и привести к Деятелю, ставил желтый знак. Ну а если вдруг ему переписка казалась перспективной, он отмечал ее зеленым ярлычком и тут же спешил ответить, стараясь не забывать, что пишет от имени молодой привлекательной девушки. Ввиду несанкционированного использования некоторых материалов с докладом генералу решено было повременить. Вот получат реальный результат, тогда и доложат. А пока капитан Жаворонков трудился в поте лица, а Гуров и Крячко пристально за этим процессом наблюдали. Результат прорисовался только через двое суток. Один из членов клуба начал настойчиво проситься в друзья к Вере Аскеровой. Так настойчиво, что игнорировать его призывы становилось как-то неловко. Зарегистрировался гость-друг под именем Василия Елохова, возраст поставил тридцать пять лет, но фото не выложил. Вместо фото вложил снимок Великого Инквизитора из одноименного фильма. Жаворонков, под бдительным оком полковников, проверил личную страничку Елохова. Записи на страничке привлекли внимание. Во-первых, все шесть тем, связанных с текущими делами под кодовым названием «Дело Деятеля» и предложенных в обсуждении, Елохов комментировал с положительной стороны. Не то чтобы он пропагандировал отправлять своих жен в контейнерах на все четыре стороны или замуровывать людей в стены, но замечал, что рациональное зерно в каждом из этих поступков все же имеется. Решено было включить Елохова в число друзей Аскеровой. Как только тот получил добро на личное общение, он тут же отправил Вере сообщение следующего содержания: «Красота смерти познается на собственном опыте. Согласны?» Жаворонков от лица Веры ответил что-то в духе людей с суицидальными наклонностями, и Елохова буквально понесло. За час – сто тридцать два сообщения в личку. И все про смерть и красоту самоубийства. Гуров решил попытать счастья и пробить Елохова по базе МВД. Каково было его удивление, когда среди москвичей он отыскал бывшего сидельца Василия Елохова, которому по метрике как раз сравнялось тридцать пять. Сравнив снимок из дела с фотороботом, все трое признали, что спустя пятнадцать лет, а именно столько времени прошло с момента отсидки Елохова, внешность его вполне могла претерпеть изменения. Сидел он двадцатилетним парнишкой, сейчас же приближался к своему сорокалетию. Плечи шире, волосы длиннее, нос подходящий, да и рост тоже. А насчет аристократической внешности и интеллигентной манеры общения – так повзрослел, приосанился, речь подтянул, вот вам и аристократ. Почему нет? – Елохова надо брать, Лева. Тепленьким и безоружным, – твердил Стас. – Пусть Валера продолжает держать его перепиской, а мы собираем группу и к нему на хату. Уверен, доказательств там хватит. – Не можем мы вот так, с бухты-барахты, людей задерживать, – возражал Гуров. – То, что они пишут в социальных сетях, доказательством не является. – А отсидка, Лева, про отсидку ты забыл? За что сидел Елохов? За то, что мать свою в чулане запер и она там померла, – горячился Крячко. – Чем тебе не Деятель? – Мать запер по пьяни. Убивать ее он не хотел. У той сердце не выдержало, и отнюдь не от испуга. Сама до синевы пропилась вся. Он ее и запер затем, чтобы мать из дома последнее не пропила. Так в отчете написано. – Гуров читал материалы дела вслух, чтобы всем присутствующим слышно было. – А парень про нее просто забыл, вот она три дня в чулане и пролежала. Мертвая, заметьте. Померла она от сердечного приступа буквально через час после того, как в чулан попала. Парню просто адвокат никчемный попался, он и не собирался защищать его интересы. – Да какие интересы, Лева! Тут ведь все совершенно прозрачно. Надоела парню мать, он ее и загубил. Потом отсидел, вышел, а старые привычки остались. И давай он девчонок почем зря к жестокой смерти приговаривать. Что там у него в мозгу заклинило, не знаю. Злоба на мать, а может, во вкус вошел. Об этом лучше штатного психолога потом спросишь. А сейчас надо думать о том, как побыстрее на Елохова выйти. Часа два Лев сопротивлялся, и все это время Крячко один за другим выдвигал все новые и новые аргументы. Последней каплей, пробившей брешь в обороне Гурова, стало напоминание о третьей жертве, Раисе Уделяниной. Ее смерть и смерть ее нерожденного младенца выделялись своей жестокостью из всех совершенных Деятелем актов. Обречь беременную женщину и ее еще не родившегося ребенка на подобные страдания – верх цинизма. До чего еще дойдет извращенная фантазия Деятеля, если его вовремя не остановить? Какие муки и страдания заставит вытерпеть глупых влюбленных девочек? И сколько их уйдет из жизни, прежде чем Деятель по-настоящему проколется? Уж лучше сейчас ошибиться и взять не того, чем, упустив возможность, быть ответственным за новую смерть. Против такого аргумента Гуров устоять не смог, согласился на план Крячко, но с условием, что брать Елохова они будут своими силами. Возьмут, а там уж разбираться будут, стоит ли Орлову докладывать. Крячко так обрадовался, что даже не подумал возражать. Схватил пиджак, достал из сейфа пистолет, сунул в кобуру и первым вылетел из кабинета. Адрес Елохова взяли из личного дела. Жил тот в черте МКАДа, район довольно приличный, дом многоэтажный, квартира отдельная. Доехали быстро, оставили машину прямо у подъезда, поднялись на шестой этаж. На лестничной площадке в подъезде Елохова было всего по две квартиры. Гуров решил перестраховаться, позвонил в квартиру соседей. На звонок вышла женщина в возрасте. Лев сунул ей под нос удостоверение и потащил обратно в квартиру, а Стас, придержав дверь, нарочито громко, так, чтобы было слышно соседу, забасил: – Ну, здорово, кума! Не ждала? Вижу, вижу, не ждала. А мы с Коляном решили сюрприз тебе устроить! Как в песне: «Самолет летит, колеса стерлися. Мы не ждали вас, а вы приперлися!» – и, загоготав во все горло, прошел в прихожую, захлопнул за собой дверь. – Простите, гражданочка, следственная необходимость, – вполголоса извинился Лев. – Полковник Гуров, Московский уголовный розыск. Представьтесь, пожалуйста. Женщина с минуту таращилась на него, как на привидение, потом открыла рот, чтобы закричать, но он ее реакцию предвидел и, не совсем вежливо зажав ей рот рукой, подтолкнул к дверям кухни, стараясь увести подальше от входной двери. – Не нужно кричать, гражданочка, – увещевал Лев. – Мы не бандиты, мы самые что ни на есть настоящие полицейские. Я – полковник Гуров, можете называть меня Лев Иванович, если вам так проще. А это мой напарник, тоже полковник, между прочим. Полковник Крячко. К нему обращаться не нужно, у него своя роль, не стоит мешать. К вам мы обратились по необходимости. Нужно соседа вашего без лишнего шума из квартиры выманить. Вы меня понимаете? Верите нам? Сейчас я уберу руку, а вы оставите мысль о крике. Готовы? Кивните, если готовы следовать моим советам. Женщина кивнула, и Гуров убрал руку. Кричать она передумала, но продолжала молчать. «Уже лучше, – с облегчением подумал Лев. – Неприятно так вот пугать людей, но что поделаешь? По-другому никак». Он снова вынул удостоверение и вложил женщине в руку: – Вот, взгляните. Это настоящее удостоверение. С печатью, с положенными записями и датой выдачи. Видите дату? Она свежая. Если хотите, можете позвонить в управление, спросите у дежурного, служит ли на Петровке полковник Гуров. Вам подтвердят, что я не «липовый». Вы удостоверение-то читайте. Женщина опустила глаза, пробежалась по строчкам, перевела взгляд на Гурова, затем снова на удостоверение. Страх в глазах начал постепенно убывать. Она еще не решалась посмотреть на гомонящего Крячко, но уже была готова слушать дальше. – Скажите мне ваше имя, – мягко попросил Лев. – Простите, что пришлось так вот вломиться в ваш дом. Обещаю, скоро все закончится и вы вернетесь к своим привычным делам. Вы ведь занимались домашними делами до того, как открыть дверь, верно? Обед готовили? Вижу, у вас на плите кастрюльки стоят. Что готовите? – Картошка, – выдавила женщина и, окончательно придя в себя, воскликнула: – Ой! Картошка сейчас сгорит! Тут же бросилась к плите, откинула крышку и принялась мешать варево пластиковой ложкой с длинной деревянной ручкой. При этом она чуть слышно причитала: – Вот ироды, чуть всю семью без обеда не оставили! Вот ведь супостаты, теперь горчить будет. Ну куда это годится, к чертям собачьим! Ленка снова ворчать начнет, а Вадик губы поджимать, мол, не пора ли тебя, мать, от плиты отстранить, все запасы изведешь. Видите, что натворили? – Последний вопрос она адресовала Гурову, развернувшись к нему вполоборота и тыча ложкой в кастрюлю. – Подгорело рагу, кто его теперь жрать будет? – А по мне, так вполне съедобный вид, – заглянул в кастрюлю Стас, втягивая ноздрями воздух. – Запах обалденный! Травы добавляете? Уважаю. – Да шел бы ты со своими травами! – проворчала женщина, но похвала Крячко ей явно пришлась по душе. – И откуда только вы на мою голову взялись? – Московский уголовный розыск, мамаша, – хохотнул Крячко. – А стряпня у вас знатная. Если ваши домашние не захотят это есть – могу забрать. Подкрепиться я всегда «за». – Не разорвет тебя от такой халявы-то? – заулыбалась женщина. – И какая я тебе мамаша? Ты небось годов на десять меня старше. – Может, и так, – не стал возражать Крячко. – А мамаша – потому что имени вашего не знаю. Можно сестричкой величать, да это как-то совсем фамильярно. А мы ж люди солидные. – Татьяна Степановна я, – представилась наконец женщина. – Так и зови, охламон. – Стас Крячко, – козырнул полковник. – Так что, Татьяна Степановна, будем уголовному розыску помогать? – Мне бы кто помог, – вздохнула она, печально глядя на подгоревший обед. – Заставить бы вас на новую порцию продуктов раскошелиться, да у самих, наверное, в карманах пусто. – Это вы прямо в точку попали, деньжатами нас государство не балует, – похлопал себя по нагрудному карману Стас. – Разве что пару порций у вас купить? После того как дело сделаем. – Что за дело? – посерьезнела Татьяна Степановна, и сразу стало видно, что женщина она деловая и далеко не глупая. – Что с соседом разбираться пришли, это я поняла. Опять что-то натворил? – Тайна следствия, – с загадочным видом проговорил Крячко. – Вы с соседом хорошо общаетесь? – решил перехватить инициативу Лев. – Здороваемся, когда на лестнице столкнемся. Это за общение считается? – Пойдет, – кивнул он. – Имя его знаете? – Васькой зовут, – без запинки ответила Татьяна Степановна. – По отцу Иваныч, а по фамилии Елохов. Ему от родителей квартира досталась, сами они еще в первую сынову отсидку померли. Мать-то он сам загубил, через ее смерть и сел. Отец, правда, дождался, неделю на воле сынка побаловал и приказал долго жить. Он ведь сына в смерти жены не винил, сама, говорил, виновата, последний ум пропила. А про то, что оба, и сынок и муженек, за воротник закладывали, про это ни слова. – И с тех пор Василий здесь живет? – поинтересовался Гуров. – А где ж ему жить? Нигде не работает, проматывает то, что родители нажили. Как еще квартира цела, ума не приложу, – принялась сплетничать Татьяна Степановна. – Пьет? – предположил Крячко. – Не, спиртным не балуется. Одного раза хватило. Он вообще-то тихий. Живет скромно, из дома почти никуда не выходит. Пару раз в неделю утречком смотается часа на три-четыре по делам своим тайным и снова домой. Запрется и сидит. – А как у него с женщинами? – Чего не знаю, того не знаю, – покачала головой Татьяна Степановна. – К себе девок не водит, а уж когда на свои побывки уходит, может, кто его и привечает. Парень он видный, несмотря на то что трудиться нигде не трудится. С виду – интеллигент интеллигентом, ни за что не скажешь, что срок отмотал. Крячко бросил многозначительный взгляд на Гурова. Тот к сведению слова Татьяны Степановны принял, но от комментариев воздержался, сказал только: – Вот как мы поступим, Татьяна Степановна. Весь дом будоражить не будем, пусть отдыхают люди. Вы сейчас пойдете к Василию, предлог можете любой выдумать. Главное, чтобы он дверь открыл и впустил вас в квартиру. Заходить туда не надо, сами справимся. Как только Василий дверь откроет и мы к нему войдем, можете возвращаться к своей картошке. Как вам такой план? – Хреновый у вас план, – проворчала Татьяна Степановна. – Васька ни за что меня в квартиру не пустит. Откроет свою стальную махину ровно на два сантиметра, а с цепочки не снимет. Или вы думаете, что с одного удара цепь чугунную перервете? – Что, есть такая привычка, дверь на цепочку закрывать? – Это не привычка даже, это настоящая паранойя. Он и сам, когда заходит домой, дверь открывает ровно настолько, чтобы бочком протиснуться. Уж что он там прячет, я без понятия. Золотые слитки, не иначе. По ночам кусочки от них отпиливает, а потом в банке обналичивает. – Смешно! – изобразил улыбку Стас. – И как же нам быть? – «Корочками» помахать не судьба? – предложила Татьяна Степановна. – В открытую никак, – ответил Крячко. – Если действовать в официальном порядке, ОМОН вызывать придется. Они дверь сломают, соседей мордой в пол в каждой квартире положат, да и потом две недели вас опера да участковые дергать будут. В участок таскать, протоколы составлять. Оно вам надо?