- Сколько он стоит? - смущенно спросил Ленчик. - Сколько не жалко, красавец. Помнить меня будешь, всю жизнь благодарить будешь. Последняя десятирублевая бумажка, которую Ленчик нашел в своих карманах, мелькнула в воздухе и скрылась за пазухой гадалки. - Талисман береги, сильный талисман, - сказала она на прощанье и, сделав какое-то загадочное движение колодой карт перед носом Ленчика, быстро повернулась и скрылась за кустами. Ленчик стоял ошеломленный. Перед его глазами маячило красивое лицо цыганки, а в ушах звучали слова: «Покорится тебе червонная дама». Неожиданно на ум пришла мысль, до которой в другое время он вряд ли смог додуматься. - Попробую! - Ленчик побежал вслед за цыганкой. Он издали видел, как гадалка подошла к группе девушек, но те подняли ее на смех, и она быстро отошла прочь. Ленчик догнал цыганку. - Послушайте, вы можете хорошо заработать. Но только при одном условии: если вы это сделаете очень осторожно и умело. У меня к вам есть поручение… Но это - тайна. - Задаток, - властно сказала цыганка, как будто заранее зная, о чем будут ее просить. Ленчик отцепил от часов серебряный браслет и протянул его гадалке. - Вот вам. А остальное, - и он подбросил на ладони часы, - завтра, после того, как погадаете одной червонной даме. Глаза ворожейки загорелись зеленоватым блеском. - Все поняла, все знаю, говори, чего хочешь? Все сделаю. Гаданьем приворожу, талисманом присушу. А ну, говори скорей, чего молчишь? - Понимаете, у меня есть девушка, червонная дама, - не глядя в глаза цыганке, стыдливо проговорил Ленчик. - Я ее очень люблю, а она любит другого. - А что я тебе говорила про червонную даму? Болит твое сердце по ней, не обманут меня карты, я не цыганка, я сербиянка, - уже десятый раз твердила она эту фразу, как будто ею хотела доказать свое особое чародейство и могущество. - Послушайте меня. Я вам расскажу сначала все подробно о ней, а потом… то, что вы должны ей сказать. - Адрес, адрес давай! - перебила его цыганка. - Адрес потом, а сейчас выслушайте меня. Отойдемте в сторонку, чтоб никто не слышал. Кусты орешника были не так уж густы, чтобы, проходя мимо, не заметить странную пару: модно и изысканно одетого юношу и босую, во всем цветном, цыганку. Разговаривали они тихо, как заговорщики. 37 Стояло еще начало августа, а тополиный лист на бульварах уже увядал и коробился. Даже прохладная струя воды, пущенная из шланга дворником, не возвращала ему той сочной свежести, которой он радовал глаз в июне. К полудню на газонах никли цветы. Разморенный пешеход все подгадывал выбрать теневую сторону улицы. В помещениях московских театров давали свои представления театры с периферии, и поэтому на рекламах встречались незнакомые имена, новые спектакли. Московские артисты в это время выезжали на гастроли в Крым, на Кавказ, на Рижское взморье… В эти жаркие дни парки заполнялись отдыхающими с самого утра, а вечерами в них переселялась буквально вся Москва. Все было бы хорошо, если бы не Наташа. Она не выходила из головы. Николай ждал ее, но она не появлялась. Несколько раз он пытался позвонить ей, два раза даже набирал номер телефона, но боязливо вешал трубку, как только в ней раздавался первый длинный гудок. Похудел, мало разговаривал, курить стал еще больше. Последней надеждой на встречу с Наташей оставались конспекты по философии. Их было три толстые аккуратно исписанные тетради. Глядя на них, Николай задумался. Вспомнился последний разговор на Каменном мосту, когда возвращались из театра. «Если это был настоящий разрыв, то нужно вернуть конспекты, если только ссора, то она слишком затянулась. Пора мириться. А главное - еще раз, может быть - последний раз, поговорить серьезно». Николай твердо решил: «Будь, что будет - пойду!» Через двадцать минут он уже стоял на лестничной площадке перед дверью квартиры Наташи и смотрел на медную пластинку с надписью «С. К. Лугов». Вот уже занесена рука, чтобы нажать кнопку звонка и все-таки не решался. Со страхом отступил назад. Хотел уйти, но, услышав за спиной чьи-то шаги, повернулся и встретился глазами с дворничихой, которая подозрительно осмотрела его и спросила, к кому он идет. - К Луговым, - смущенно ответил Николай и продолжал бессмысленно стоять на месте. - А что ж вы топчитесь? Звоните! Дворничиха подошла и сама нажала кнопку. Дверь открыла Елена Прохоровна. Она была подчеркнуто вежлива. - Вы к Наташе? - Да. Я занес конспекты. - А ее нет. Пожалуйста, проходите, только извините - у нас не убрано… И все это из-за Наташиного отъезда. - Как? Наташа разве уезжает? - Николай удивленно глядел на Елену Прохоровну. - А вы разве не знаете? - Я не видел ее уже давно. - О, за это время столько воды утекло! Уезжает и надолго… - Как же ее аспирантура? Ведь ее рекомендовали? Елена Прохоровна пожала плечами. - Отказалась. Хочет поработать, узнать получше жизнь, а там будет видно и насчет аспирантуры. Эта новость свалилась на Николая, как гром с ясного неба. - И куда же она уезжает? - Получила путевку в Верхнеуральск. Едут вместе с Виктором. Да вы присядьте, в ногах правды нет. - Нет, нет, спасибо, я на одну минутку, - Уезжают, уезжают… - А Наташа говорила, что Виктора оставляют в Москве. - То было раньше, а теперь многое изменилось. Решили ехать вместе и, кажется, серьезно решили. Ну, а как ваши дела, Коля? Как работа? - Ничего, спасибо, работаю. - Коля, я давно собиралась с вами поговорить серьезно, но все как-то не находила случая, - голос Елены Прохоровны стал ласковым. - Теперь же я решила поговорить по-матерински, на чистоту. Не буду читать вам нравоучений, хотя я старше вас и мать Наташи. Всего-навсего я прошу об одном: оставьте Наташу. Если вы ее уважаете, то сделайте это хотя бы ради нее. Поймите, что счастья вы ей не дадите. Общее, что было у вас, осталось позади, оно ушло вместе с детством, со школой… А теперь вы и Наташа - разные люди. И если она примет ваше предложение, то сделает это из одной только жалости к вам и вашим неудачам. Может, и тяжело выслушивать эту правду - не всякая правда сладка. Вы не обижайтесь на меня, Коля, матери всегда останутся матерями. А я все-таки хочу, чтобы Наташа была счастлива. - Почему вы думаете, что я не могу составить счастье вашей дочери? - спросил Николай, чувствуя, как дрожат его губы. Елена Прохоровна кокетливо улыбнулась и ответила: - Ну, если мои увещевания до вас не дошли, то вспомните, что на этот счет говорили великие люди. Кажется, у Пушкина есть такие слова: «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». - Она замолкла. Потом привстала с кресла, посмотрела на часы и, вздохнув, печально продолжала: - Не сердитесь на меня, Коля. Такова уж жизнь. Сейчас вы меня, может быть, не поймете, а когда сами станете отцом, поймете очень хорошо, особенно, если у вас будет дочь. Николай слушал не перебивая. Когда она закончила, он сухо ответил: - Я обещаю вам не беспокоить вашу дочь. Теребя пальцами бахрому скатерти, Елена Прохоровна после минутного молчания тихо проговорила: - Да, я вас об этом очень прошу. - До свидания, - попрощался Николай и направился к выходу. На душе у него было тяжело. Медленно спускаясь по лестнице, он испытывал чувство человека, которого отхлестали по щекам и плюнули в лицо за то, что он хотел сделать что-то большое и доброе. На улице остановил такси и приказал шоферу ехать в парк. - В какой? - Все равно, только побыстрей. Впрочем - в Центральный. Всю дорогу перед глазами стояло лицо Наташи. Оно то улыбалось, то упрекало за что-то. А из-за спины ее так, чтоб она не видела, показывалось счастливое и самодовольное лицо Ленчика. Оно дразнило, хихикало… Рабочий день москвичей кончился. Утомленные в душных помещениях, они спешили на воздух, на травку, в холодок, плывущий с Москва-реки. В парк приходили целыми семьями. В то время, когда жены и дети доедали по третьей порции мороженого, отцы и мужья, удобно развалившись в креслах и покряхтывая от удовольствия, опустошали бутылку за бутылкой жигулевского пива. Молодежь до тошноты кружилась на чертовом колесе, на самолетах, на каруселях… На качелях взвивались так высоко, что если далее смотреть снизу, и то замирает дух. Кажется: вот-вот, еще одно усилие, один нажим ногами, и лодка, заняв вертикальное положение, перевернется. Но лодки не переворачивались. На громадной открытой танцплощадке шло массовое обучение танцам. Визг, смех, возгласы, музыка - все это сливалось в общий монотонный гул вечернего парка столицы. Вино Николай пил редко, только по большим праздникам. Самым неприятным в праздничных компаниях были для него первые тосты. Мужчинам в этих случаях, как правило, наливали водку, и пить приходилось до конца. Никто из друзей и товарищей по службе никогда не видел Николая пьяным. Даже мать и та не помнила случая, чтобы сын когда-нибудь вернулся домой нетрезвым. Сейчас же, после разговора с Еленой Прохоровной, он решил выпить, чтобы хоть вином смягчить ту тоску и обиду, которые щемили сердце и не давали покоя. Николай вошел в ресторан и сел за маленький свободный столик. Он даже не обратил внимания, что ему пришлось долго ждать официантку. А когда та подошла с извинениями, он смотрел на нее отсутствующим взглядом, не понимая, чего от него хотят.