В трубке раздалось непонятное ворчание, и следом ясно, почти истерически понеслась бранная тирада. — Эта идиотка Людка Мутовка перепутала мне все карты. Мало того что она наказала меня на пол лимона. Она сука такая перебрала все мои бумаги и нашла там компромат на меня. Потом передала его в нужные руки. Теперь мне срок дали для исправления положения. Я думал она полная дура, а она оказалась ещё изощрённой тварью. Приходи, начнём всё с нуля. Тебе обиды на меня держать не за что, — почти умоляя, упрашивал Хаджа Платона. — Саня, с некоторых пор Людмила Ивановна уже не Мутовка, а экзотическая Пиранья и запомни, настоящие мужчины не обижаются, а злятся. А коль ты заговорил об обидах, то сделай экскурс по гадостям, которые ты со дня нашего знакомства устраивал мне. И Людку не трогай, она не виновата ни в чём. Она только исполнительница моих планов. Я навигатор твоего беспокойства! Так что Саня скоро ты будешь кушать тюрю, а я мармелад. Больше мне не звони, а встречаться с тобой будем отныне только на официальных соревнованиях и без рукопожатия. Он отключил телефон. Не смотря, на проливной дождь, который раньше приводил его к унынию, на этот раз он был предвестником хорошего настроения. После разговора с бывшим «чекистом» в голове стало светло, а по телу пробежала приятная истома. — Ты Саня получил, что заслужил, — начал он диалог с самим собой. Сейчас не те времена, чтобы «бояр» ублажать мехом и хариусом. Им деньги нужны и немалые, которых у тебя нет. А твой вельможный свояк в сентябре сойдёт с дистанции, а без такого покровителя следом и ты улетишь. Ты только вред приносишь моему спорту. Выслушав самого себя, он принял душ. Не спеша приготовил завтрак, понимая, что торопиться ему незачем. На работу будет добираться не пешком, а на машине, которую он оставил на ночь у подъезда. Но тут опять зазвонил телефон. На этот раз звонила Людмила Ивановна и просила его из — за дождя заехать попутно за ней и отвезти в детский дом. …Людмила Ивановна с некоторых пор изменилась, как внешне, так и внутренне. Выщипала себе брови, сделала красивую причёску, а на шею повесила затейливые бусы. Малообщительна была с воспитателями, но не отлипала от Платона. Намёков на любовь она уже ему не делала, но ежедневно сообщала о передвижении по детскому дому Людмилы Фёдоровны, и каждый её шаг докладывала ему. Она вбила себе в голову, что у Гордеевой и Панкратова роман. И однажды в бассейне, убедившись, что детей на тренировке нет, плотно прикрыв за собой дверь, заговорщицки сказала: — Хромоногий директор, хоть и не сокол как ты, а в сети свои затянул твою ненаглядную воздыхательницу сердца. Он моложе тебя на двенадцать лет. У него вся грудь в орденах, и научная степень имеется, а у тебя кроме ракетки ничего нет. А женщины любят, когда рядом с ними прославленные мужчины находятся. Только сейчас видала, как она к нему нырнула в комнату для отдыха. Уверенна, что не чай она пошла, пить туда. Он не поверил тогда ей, а в сердце всё равно тревога прокатилась. И не выдержав терзаний, открыл двери бассейна настежь, чтобы было видно, кто будет выходить из комнаты отдыха. Минут через десять раздались голоса, и оттуда вышла Людмила Фёдоровна и комиссия из администрации города. Директора там и рядом не было. Он перестал её слушать, что касалось Людмилы Фёдоровны, и запретил раз и навсегда нести подобную чушь. Тогда она стала докучать вопросами о своей диссертации. Он уже был не рад, что по воле случая подбил её на эту нелепую тему. Персонал детского дома заприметили за ней нездоровую привязанность к тренеру по настольному теннису и по возможности наблюдали за этой парочкой. И конечно на досуге чесали языки об их полнейшей не совместимости характеров и тайной любовной связи. Дети же своими не зрелыми мозгами давно их «поженили» считая Янку дочкой, не только Шабанова, но и Платона. Об этом Сергей Сергеевич даже не догадывался, пока одна девочка не прояснила ситуацию. — Почему ваша дочка не играет со мной? — пожаловалась она ему. — А где ты видишь мою дочь? — спросил он. — Вон, — показала она Янку. Он рассмеялся. Девочка недоумённо хлопала глазами. — С чего ты взяла, что она моя дочь? Она для меня всего лишь воспитанница, как и все вы. — А всё в детском доме думают, что вы муж Людмилы Ивановны, а Янка вас папой называет при нас. — Ну и что из этого? Я, правда, не слышал никогда, но вы, же своего директора тоже папой называете, вот возможно из этих соображений и она меня за глаза так называет. …Через десять минут долговязая Янка бегала уже от мальчишек по залу и хохотала, когда они озорно хватали её за разные части тела. После чего она за ними гонялась и щипала их за бока. Янка была вылитая Людмила Ивановна, только ростом выше. А то, что касалось ума и памяти, — это унаследовала она от матери. То чему обучал её тренер на предыдущей тренировке, она забывала на следующий день. И ему приходилось не раз возвращаться к пройдённому материалу. Но ставку он на неё делал и готовил к областным соревнованиям, так — как техника у неё соответствовала уровню взрослого разряда. …Дождь не проходил и лил как из ведра. Платону он был нипочём. Заряд хорошего настроения именно под него он сегодня получил. Он не злорадствовал, что дела у Хаджи совсем из рук вон плохо. Он просто был глубоко убеждён, что на таком уровне с детьми работать нельзя. Воспитанием юных спортсменов, должны заниматься не его родственники, а опытные тренера, пускай даже без спортивного образования, главное чтобы дело своё знали. А Фима с Борисом, не тренировали детей, а только уродовали, возможно, из которых при качественных тренировках могли вырасти Чемпионы. Он подъехал к её подъезду к десяти тридцати и позвонил по мобильному телефону. — Я буду готова через пятнадцать минут. Может, зайдёшь, кофейку выпьешь? Не бойся, приставать не буду, — успокоила она его, хихикнув в трубку. — Какая самоуверенная мадам, — проворчал он и вышел из машины. Семимильными шагами через лужи допрыгал до подъезда. Входная дверь была открыта. В квартире стояла тишина. — Проходи на кухню, — раздался голос из ванны, — обслужи себя сам. Я сейчас. Перемены на кухне были разительные. Вся сантехническая старая арматура была заменена. На окнах висят модные занавески. От новой электрической плиты, на которой стоял чайник, исходило тепло, а главное мойка была пуста и ни одной грязной кастрюли он не увидел. Значит, посуда была вымыта. Он навёл себе кофе и выпил его без сахара. — Никак замуж собралась? — крикнул он ей. — Как ты догадался? — вышла накрашенная она из ванной. — Порядок у тебя смотрю, на кухне стал. — Пошли в зал зайдём, посмотришь, какой я царский диван приобрела. Спи хоть вдоль, хоть поперёк. Постельное бельё было не убрано с дивана. На одной подушке лежал ноутбук, на второй, большой плюшевый медведь. Сам диван действительно был богатый и большой, на котором запросто бы не ощущая тесноты, убралось четыре взрослых человека. — Вот ты отталкивал меня всё время, теперь на нём скоро будет спать другой мужчина. Сегодня он пригласил меня к себе домой в гости с родителями знакомить. Пускай он деревенский, зато работящий, с голоду не даст помереть. Янку вчера с собой забрал. Значит намерения у него серьёзные. — Диван стоящий, на нём и танцевать можно, не только спать, — оценил он её приобретение. — Удачи тебе в семейной жизни! Она исступлённо смотрело на него. Хотела что — то сказать, но вместо слов гневно топнула ногой. Гнев её был кратковременным и она сразу засмеялась. Отчего он улыбнулся и сказал: — Я понял тебя, — подкаблучник твой избранный мужчина оказался. Не в Ольховке ты его случайно зацепила? — Нет, — буркнула она, — мой Миша ближе живёт, в Казачке. На племенном заводе работает. — Быком что — ли? — Сам ты быком, — ветеринаром. Но он деловитый мужик, всю сантехнику мне в квартире заменил, лоджию обустроил. Только он чуточку заикается. — Это плохо. — Почему? — Все заики неуравновешенные психи. И если вы повздорите с ним, то велика вероятность, что он в тебя утюг запустит или того хуже вилкой пупок продырявит. — А я спрячу от него опасные предметы, — не поняла она юмора. — Ладно, поехали на работу, — сказал он, — после познакомишь меня со своим Мишей. Может он тебе поможет и диссертацию написать, если такой деловой, то во всём должен шарить. Пока они спускались по лестнице, Платон рассказал ей о звонке Хаджи. — А запрыгал сволочь, так ему и надо! — обрадовалась она, — услышал бог мои молитвы. Мы ещё на его и Смородина похоронах спляшем. Месяц до выборов осталось. Все в городе говорят, что его и мэра турнут из администрации. Бюджет то города за полгода ухнул в неизвестность. — Я далёк сейчас от политики. У меня на носу день физкультурника и я должен обыграть весь город своими детьми. Янка тоже играть будет. Надеюсь, что ей под силу занять первое место. — Думаешь? — отрешённо спросила она. — Я не думаю, а рассчитываю. Соревнования будут проводить, вероятно, в Сибири. Тут уже я не скрою от Хаджи, что работаю в детском доме. У них месяц будет в запасе, чтобы подложить мне очередную Хавронью. Тогда уже я успокоюсь навсегда, забуду про настольный теннис и буду наслаждаться вечным отдыхом. — Если он только под ручку со свиньёй пойдёт к этому вельможе Смородину, то я забью в крышку его гроба свой гвоздь. — Каким образом? — Не образом, а искусством пера. Помечу его гнилое нутро всеми нравственными и уголовными законами в газете. И помещу её в интернете. Эта статья для него будет расстрельной, после которой все двери для него будут закрыты. — А сможешь? — с недоверием посмотрел он на неё. — По твоей милости поднаторела на диссертации. Я сейчас смогу не только статью написать, но и создать, к примеру, фолиант о кухонном столе. …Они вышли на улицу. Там был потоп. От ливня образовалось помимо луж множество ручейков, которые перепрыгнуть было невозможно. Прохода к машине не было. Хочешь, не хочешь, но мочить ноги, предстояло в любом случае. — Неужели ты меня на руках понесёшь до машины? — обрадовалась она и, посмотрев на окна дома, добавила. — Пускай у соседей глаза лопнут от зависти! — Не лопнут, — успокоил он её и, сняв с себя кроссовки, пошёл босиком до машины. Машину он подогнал прямо к её ногам. Сев на переднее сиденье, она недовольно сказала: — Локоть ты, а не мужчина. Любишь играть на струнах моей души. — А почему локоть? — рассыпался он в улыбке. — Ты вроде и близок ко мне, но так далёк. Как локоть, вот он с боку торчит, — пошевелила она им, — а не укусишь. Мог бы, и донести до автомобиля, чай не рассыпался бы. Хаджа костыль костылём и то норовил меня на руки при первом случае взять. — И убить шариковой авторучкой, — засмеялся он. — Он трусливый, как заяц. У него дух не тот. Он похож на тех существ, которые рядятся в женскую одежду и посещают гей парады. Куда ему хиляку до смелых поступков. От таких речей, к нему в голову вновь подкатила мысль. Когда она излагает всякую дребедень, то это её творческое притворство. Сейчас у неё была грамотная речь и мыслила она нормально. Его осенило, что никакая она не дура, просто иногда добровольно делает из себя наивную дурочку. И избрала для себя жизненную модель, при которой ей сосуществовать легче. У него зазвонил телефон. На экране высветилась фамилия Хаджи. — Ну что ему ещё от меня надо? — сказал он и отключив телефон, повернулся к Людмиле Ивановне: — Хаджа опять звонил, тонет он. А я спасательным кругом для него не хочу быть. Лицо её было монолитное и вдруг она улыбнулась и вяло похлопала в ладоши. …В этот день они не работали. По заданию директора им нужно было съездить к больной Розе Викторовне и взять у неё ключ от инвентарной комнаты. Хотя, слово работа, к Людмиле Ивановне было не применительно. Со дня выхода её на работу она и не думала что — то делать. Она даже, не удосужилась приступить к своим прямым обязанностям, хотя бы набрать часть детей в волейбольную секцию. Её ничегонеделание первой заметила Гордеева и прикрепила её к группе подростков вместо воспитателя. Но она и от них частенько сбегала в бассейн к Платону. Тот её гнал от себя, не давая ей подменять себя. Тогда она шла в спортивный зал, где пряталась от любопытных глаз и директора, которого она боялась всех больше. Он был порой спокоен, но безобразные выходки детей, нередко приводили его в ярость. А находясь в плохом расположении духа, он мог обрушить на неё весь свой гнев.