КЛЕПТОМАНКА ИЛИ ВОРОВКА Директор ушёл догуливать свой отпуск. Для Людмилы Ивановны наступило приволье. Единственный возмутитель её спокойствия был директор Владимир Иванович. Теперь не было надобности прятаться по углам и приходить вовремя на работу. Она вошла в свободный режим, который нравился ей, и приходила в детский дом на два часа и то если с ней была дочка. Без неё она оббегала детский дом, здоровалась с людьми, которые могли зафиксировать её отсутствие, и через запасной выход в спортивном зале незаметно покидала территорию детского дома. Когда она стала обладательницей ключей Розы Викторовны, то проверила все двери, находящиеся в стенах спортивного комплекса. А там было чем поживиться, — это и новая спортивная обувь и костюмы и разный спортивный инвентарь, который лежал не распакованным. Поэтому первым делом Людмила Ивановна стала наводить там порядок. Она сама себе стала ревизионной комиссией. Единогласно оценивала пригодность, каждого инвентаря, думая, что она отныне полновластная хозяйка всего спортивного комплекса. Ненужные вещи, выбрасывала на помойку, хорошие на стеллажи. А приглянувшиеся ей новые вещи складывала в большую сумку и несла на рынок, где всё сдавала по дешёвке оптом торгашам. Она так сильно увлеклась наведением порядка, что не заметила, как заметно поредели стеллажи. Не забыла она и о Платоне. Подобрала ему по размеру кроссовки и спортивный костюм, затем пригласила его в инвентарную комнату. — Примерь добротную форму для себя, — сказала она, — зимой всё сгодится. Если не нравится, подбери себе, что душа желает. Тут барахла полно всякого. Вела она себя, как хозяйка спортивного магазина. Он сразу почувствовал, что Людмила Ивановна это помещение не хило почистила. — И много ты отсюда товару вынесла? — спросил он. — Ненужный инвентарь в мусор отнесла, а хороший на стеллажи уложила. Себя конечно не обошла. Но кому это нужно, проверять меня. Я лицо не материально ответственное. Пускай Роза Викторовна за всё отчитывается. — Да ты же настоящая воровка, — ужаснулся он. — Ты понимаешь, что выкинула не списанный инвентарь. Придёт Роза Викторовна и подымет страшный шум. Тебе ключи дали, чтобы мячи волейбольные взять для работы. А ты, как гигантский пылесос всосала всё в себя. Я же помню, когда ты открыла эту каптёрку первый раз. Здесь ступить было негде, и до потолка были забиты все стеллажи. КАМАЗОМ вывозила всё? — допытывался он, — или оптовиков сюда приглашала? Его монолог Людмилу Ивановну ни сколько не смутил. Ни один мускул не дрогнул на её лице, и она без тени смущения продолжала опираться на Розу Викторовну. — Роза здесь работает семнадцать лет, знает, как эту головную боль снимать. А я буду прозрачна, как росинка. Здесь же почти весь инвентарь дармовой — Имей в виду, что Роза возможно тоже не чиста на руку и запускала свою лапу в это имущество, — поучал он её. — Ты не задумывалась, с какой лёгкостью она отдала тебе ключи? Всё спишут на тебя, на ключницу. И тогда отправят тебя в тайгу лес косить или матрацы шить для своих коллег по криминалу. — Не пугай любимый, — вырвалось у неё. — Прежде чем отсюда что — то взять, я узнала у завхоза, что буквально всё, находящееся здесь, до дорогих велосипедов не оприходовано. За этот товар деньги никто не платил. Богатые дяди и тёти привозили всё в дар. Платон больше не стал с ней разговаривать и ушёл к себе в бассейн. А она между тем, всё — таки прислушалась к словам своего «любимого» и твёрдо зареклась, что отныне даже носка не вынесет из инвентарной комнаты. Но эта болезнь уходить с работы не пустой въелась в неё до пор кожи. Болезнь ежедневно докучала ей и, какой — то неведомый голос провокаторши, как заезжая пластинка твердил «Проверь все двери хорошо! Проверь все двери хорошо!». Тогда она решила открыть дверь с табличкой приточной вентиляционной камеры спорткомплекса. Её радости не было предела. Там тоже стояли стеллажи, но не с вещами, а с трёхлитровыми банками различного варенья и мёда. Она посчитала, их было ровно сто штук. Помимо этого мёд хранился ещё в одной фляге, а в двух мешках из рогожи под стеллажами она обнаружила настоящую астраханскую воблу. Всё это добро директор доверил хранить Розе Викторовне, и принадлежало это не детскому дому, а ему лично. У него была своя пасека, и мёду он выкачивал достаточно, продавая его по поддельным бумагам детскому дому. Ту же процедуру он проворачивал и с вареньем, только варенье варилось из урожая детского дома. Чего она знать не могла. А воблу он частенько ловил в Астрахани, где у него жил родной брат. Затем Людка взобралась на самый верх и обнаружила там десять ящиков шоколада и ассорти дорогих конфет. «Всё что находиться не на складе в столовой принадлежит мне» — подумала она и с этого дня Людмила стала приходить и уходить с работы два раза в день. Создавалось впечатление, что она как стахановка работает в спортивном зале. Стахановская жилка в ней действительно присутствовала, только направление у этой жилки было не здоровое, толи она действительно была вороватой дамой, толи у неё бурно обострялась клептомания. Как бы то ни было, но за двадцать дней она приточку оголила, оставив в покое только засахаренный мёд во фляге. Никому и в голову не приходило, что её порыв к работе был связан не с тренировками, а к тому, что находилось за дверями приточки. С некоторых пор Платон стал ощущать от Янки и Людмилы Ивановны рыбный душок. Но еда едой, а душа, то просит всё равно что — то вынести с территории детского дома. Она уже по своему «профессиональному статусу» обогнала Богдадского вора. Она крала всё, что попадало под руку и после кражи её щёки не покрывались румянцем. Людмиле Ивановне, краснеть было не за что, считая, что вокруг неё всё колхозное и значит всё её. Оставил мальчик новые тапочки в бассейне, значит, распростился с ними. Людмила Ивановна без примерки спрятала их в сумку. Мягкая игрушка, имеющая приличный вид, бесхозно лежащая на диване в вестибюле, или каком другом месте перебазировалась тоже в её сумку. Медали и кубки, завоёванные детьми в спорте или в творческих конкурсах, украшавшие стены и стенды коридоров, начали постепенно и бесследно исчезать. Воришек поймать не удалось. Грешили на студентов, которые жили при гостинице детского дома, дожидаясь своего жилья. Но эту версию отмели быстро, так — как в июле и августе они отдыхали в станице Каневской, а стены с каждым днём лишались по одному — два экземпляра. Тогда решили по коридорам поставить камеры наружного наблюдения. Один Сергей Сергеевич догадывался, чьих это рук дело, так — как Людмила не обошла вниманием и его сейф, где хранились у него личные вещи. Запирал он его только тогда, когда уходил на выходные. Пропажу он обнаружил на следующий день в её кабинете. Вещи она похитила, не ценные, но ежедневно нужные, это специальные ножницы для обрезания накладок и банка шведского клея Ультра. — Ты зачем у меня в сейфе рылась? — спросил он, — увидав на её столе свои ножницы и банку с клеем. Она в изумлении выпучила глаза. — Ты что любимый. У меня и ключа от твоего сейфа нет. И что там у тебя брать? Вино продукции Жан Поль Шене или икру паюсную? Нет там этого. Он уже привык и не придавал значения на её чувственные обращения к нему, а в это раз уважительно посмотрел на неё. — Надо же, ты даже Шене знаешь. Похвально! Но вот этот клей и ножницы, — показал он на стол, — ты умыкнула у меня из сейфа. — Так уж и умыкнула. Наверное, взяла на память. Но если тебе жалко забери своё добро назад. А Шене я не пила, но историческое значение этих вин мне известно. Платон одарил её колючим взглядом: — Ты мне вином зубы не заговаривай. Ты у меня прибрала к рукам мои рабочие ножницы, которыми я пользуюсь каждый день, и клей. А если ты не знаешь чего тебе спереть, то переключайся на фрукты и виноград. На территории детского дома этого добра вдоволь растёт. — Винограду у меня в Орехово целая плантация растёт, — хмыкнула она, — разных сортов и изабелла и мускат гамбургский и дамские пальчики. Ешь — не хочу. — Расти то он растёт, только брат тебе ни виноградинки оттуда не даст, сама же говорила, что он жмот у тебя первостепенный. И я бы на его месте не дал, ты ни разу не удосужилась за лето поработать на участке. — Ну и пусть не даёт, — психанула она, — осень не за горами. У него криз наступит, и он окажется в палате № 6. А я с Янкой приеду и соберу весь шабаш, который растёт до весны. А в детском доме я больше ничего брать не буду. Только вот выберу момент и стащу из их музея гармошку, на которой бойцы в окопах в Отечественную войну пиликали. Пускай отец порадуется. А в наш музей всё равно никто не ходит, да и не музей это, а склад утиля. — Попадёшься, тогда тебе на этой гармошке у ворот детского дома, точно марш Славянку сыграют. Не забывай, по всем периметрам на этажах установлены камеры наружного наблюдения. — Не попадусь, — уверенно сказала она, — а попадусь плакать не стану. Я уже не могу смотреть на этих уродов. Быстрее бы первое сентября наступало, чтобы заниматься своей работой, а не выслушивать пошлости и смотреть на задницы переростков. Все они эксгибиционисты — Не понял, — вздёрнул брови Платон. — А чего там понимать, матерятся при мне, на чём свет стоит, показывают непристойности, в столовой назло мне воздух вслух портят. Думают мне аппетит испортить, инжир им в зубы, я не только отставляю свою тарелку, а и подъедаю за тех, кто на обед не явился. Считаю, что здесь я до семидесяти миллионов рублей дотянула. Платон улыбнулся, вспомнив о её золотом памятнике. — А уж жопы мне показывают на каждом шагу, — продолжала она жаловаться. — Ничего не стесняются и это восьмой и девятый класс. Надо будет в магазин зайти, где пиротехникой, торгуют. Купить какую — ни будь петарду мощную, и выстрелить в очко тому, кто задумает передо мной снять свои шорты. Через день она свою угрозу осуществит. Янка принесла матери от своего одноклассника, примитивный пистолет, который был в моде у мальчишек хулиганов в Советские времена. Это была согнутая трубка, заряженная серой от спичек и залитой воском. Курок возводился резинкой от трусов. Выстрел прозвучал около летней столовой, когда самый толстый подросток, в детском доме Валера Широв встав на спиленное дерево, направил свой голый зад в двух метрах от лица Людмилы Ивановны и прокричал: — Враг хитёр и коварен. Огонь! Огонь прозвучал, но с противоположной стороны. Восковой заряд не только напугал Валеру, но и оставил на его ягодице ожоговый след. Мальчишки из её группы в этот день изрядно посмеялись, но снимать штаны перед Людмилой Ивановной больше не осмеливались. А вскоре действительно из музея пропала гармонь. Особо горевать о ней, конечно, никто не стал, но факт хищения настораживал и беспокоил администрацию детского дома. Вынесла гармошку Людмила Ивановна в ящике вместе с мусором и осталась незамеченной, а уходя домой инструмент унесла в бауле. МАШИНА ВРЕМЕНИ К счастью соревнований в день физкультурника не было, а это отдаляло Платона от новых столкновений с неприятелем по фамилии Хаджа. К тому же близился сентябрь, месяц выборов, где будет решаться судьба многих депутатов последнего созыва, в том числе и Смородина, который выполнял неблагоприятные прихоти Хаджи. …После выходного дня по детскому дому пролетел слух, что директор, находясь в отпуске, сломал себе здоровую ногу. Теперь ему придётся уже передвигаться на костылях, а не при помощи трости. Кто — то жалел его, а кто — то ликовал от радости. Людмила Ивановна не выплясывала трепак от восторга и не кричала «Ура!». Она все радостные эмоции от такой новости искусно прятала в себе, которые были заметны только Платону. — Лично для меня это трагедия, — сказал он Людмиле Ивановне, — без него я детей не смогу вывезти в другие регионы. На такие поездки только он даёт добро. — Нашёл о чём горевать. Тебе давно пора успокоиться и работать расслабленно. Неужели не понял, что из этих детей не вырастут Чемпионы. — Это понятно, но у меня цели и другие есть, и первая технично научить детей играть. Чтобы в будущем они где — то будут играть без меня, не опозорили моей фамилии. Поэтому поездки эти мне нужны, после них класс спортсменов на порядок поднимается. Людмила Фёдоровна вопросы такие не решает, а Владимир Иванович в больнице лежит в Астрахани. — Ты что не понял, что наш директор непревзойдённый болтун и напыщенный показушник? — С чего ты взяла? Мне, к примеру, он выделил деньги на инвентарь без всяких обещаний. — Ты фигура! А я вошь для него. Когда я сюда оформлялась, он мне обещал, что сделает тепло в спортзале. Лето проходит, а приточная вентиляция не работает. А себе кабинет отгрохал, как у олигарха, — со звёздным небом над головой, с комнатой отдыха, с душевой кабиной. А мебель, какая там стоит, миллион, наверное, стоит? Ещё говорит, он деток любит. А знаешь, как он их сильно бьёт. Всех подряд лупцует, и девчонок и мальчишек. Что детей, что воспитателей материт, на чём свет стоит. Лицемер он! Себя он любит и Гордееву. Если я говорю, что их ненавижу, значит, ненавижу, а не стелюсь как коврик перед ними. — Ой — ли, — шутливо погрозил он ей пальцем, — мне — то только не рассказывай сказки. Ты воспылаешь любовью к детям при администрации. Ты их по головке гладишь и в темечко целуешь. А при мне ты их уродами называешь, и ещё из огнестрельного оружия крупным калибром по попкам стреляешь. Она расплылась в улыбке и глаза сделались довольные, будто у неё во рту лежал кусок халвы. — А что мне понравилось, как Валера с пенька слетел. Кстати к нам, завтра, приедет какой — то клуб «Патриот», будет, проводит пинт — бол в нашей лесной посадке. Я сама с удовольствием с маркером побегаю по кустам, постреляю в этих засранцев. А ты не хочешь порезвиться вместе со мной? — Нет, это без меня, но посмотреть обязательно приду. Он уже наперёд знал, что главной мишенью в этой игре будет Людмила Ивановна и все шары с краской будут адресованы ей. В это время в бассейн заглянула Людмила Фёдоровна. Увидав там Людмилу Ивановну, она стала её отчитывать, но смотрела при этом на Платона: — Почему вы не со своими детьми находитесь Людмила Ивановна? Идите к детям, иначе они без вас так наработают, что всему детскому дому до зимы исправлять придётся. А вы каждый день только отвлекаете Сергея Сергеевича. Потерпите ещё один день, завтра все воспитатели выйдут из отпуска, и вы перейдёте в спортивный зал. Людмила Ивановна вспыхнула и пулей вылетела из бассейна, оставив свою широкополую шляпу на столе. Гордеева подошла к Платону и села на стул, на котором до этого сидела Людмила Ивановна. — Сергей Сергеевич, я уже начинаю сомневаться в её профессиональной деятельности. Ваш прогноз, к сожалению, оказался безошибочным и надо что, то предпринимать. Нам с ней весело, но горькая молва о поведении Шабановой, исходящая от детей всего детского дома, даст повод для размышления директору. Он её освободит от работы, не предложив ни чего взамен. Вы понимаете, она как с девчонками, так и с мальчишками проводит ликбез по экстремальному сексу, заостряя внимания на таких острых эпизодах, на которые у меня язык не повернётся откровенничать даже с вами, взрослым человеком. …Её речь оборвала вбежавшая с бледными щеками Людмила Ивановна. Увидав, что Гордеева сидит на её стуле и любезничает с Сергеем Сергеевичем, она окинула их обоих волчьим взглядом и ринулась своей хоккейной походкой к столу. Ни слова не говоря, схватила свою шляпу и таким же манером удалилась. — Мне кажется, что вы для неё интересны? — сказала Людмила Фёдоровна, — а вы не хотите этого замечать. Проявите к ней чуточку нежности, может она преобразуется в лучшую сторону. …Для Платона это был удар ниже пояса. Никак он не думал, что женщина, которая ему понравилась с первого взгляда, будет выступать в роли свахи. — Нежность я могу проявить к вам, но не к этому неадекватному и бешеному урагану. И я бы продолжил эту тему, но с нетерпением жду осени, когда вам можно будет пить вино. Людмила Фёдоровна поняла его, и это её не смутило. За время его работы в детском доме она привыкла к Сергею Сергеевичу и не краснела перед ним как школьница.