— Ха, Ха, Ха, — заржала она от радости, — знаю я, что у него на первом месте стоит. Она ушла курить, а он в это время подошёл к Вите Серёгину. — Витя и сколько же ты сырников принёс Людмиле Ивановне? — Пятнадцать штук и два стакана сметаны бухнули в тарелку, а рыбу мы сами съели. «Невероятно, но чую, она поставила перед собой цель, повысить вес таким образом? Неужели непонятно что никто ей памятник золотой отливать не будет. Да о чём там говорить, ей и с глины никто его не вылепит. Разве, что на масленицу чучело пацаны сварганят и сожгут на стадионе. Хотя корму ей бы не помешало подкорректировать, но сырники вряд ли ей помогут в этом деле, — подумал он. — Тут пища должна быть калорийная и тяжелая» КОМУ КРАХ, А КОМУ ТРИУМФ Выборы прошли тихо без интриг. Никто, конечно, не ожидал, что с дистанции сойдёт Смородин. Его затоптали ещё до старта. И помог ему в этом «человек Х». За месяц до дня выборов этот «Х» выбросил в интернет сведения, как «спикер городской думы» за бюджетные деньги вывозил членов своей семьи и других родственников в страны дальнего зарубежья, такие как Австралия, Бельгия, Германия, Тайвань. Факты из интернета подтвердились. После чего была небольшая газетная шумиха, и он скромно отказался от выборов, доверив решать свою дальнейшую судьбу следственному комитету. Кто был этим человеком «Х» для городского населения осталось загадкой. Вскоре законная жена Смородина и родная сестра Хаджи из престижной школы была переведена учителем в школу железнодорожного района. Супружеская чета потерпела крах и кто — то встретил такую новость, как рядовое событие, но только не Людмила Ивановна. Она безумно была рада такому исходу и как опытный политик доходчиво объясняла работникам детского дома о зарубежных вояжах коррумпированной семейки. Такой поворот дела заставил её ещё больше поверить в неизбежности кары, для тех, кто не чтит уголовный кодекс России. У Платона жизнь шла своим чередом, медленно тянулись дни и ни один из них не приносил никаких изменений. Он не вникал ни в какие выборы. Местных газет он не читал, телевизор не включал. Он был весь в работе, предстояло первенство города, а затем соревнования среди детских домов в Липецке. Но у него под боком было информбюро в лице Людмилы Ивановны. Она освещала ему все события не только в детском доме, но и в городе. Ещё за пару недель до выборов он узнал от неё, что честь кандидата в депутаты местного совета Смородина «измарана смердящей краской» и что ему осталось только покупать верёвку и мыло, а не идти на выборы. Так же он узнал от неё, что привезли из Астрахани директора в гипсе и на костылях. И с особым удовольствием она рассказала ему, что в столовую детского дома нагрянула большая комиссия, и обнаружили недовесы в порционных блюдах, после чего диет сестра написала заявление на расчёт. — Ещё бы Розу выгнали, к чертям собачим, — шептала она ему на ухо, — ты обрати внимание на её холодное, как у волчицы лицо. Она кровожадна и хитра. Роза всё равно запьёт, я такие натуры знаю. Она баба сильная и кодировке не поддаётся. — Ну и что из этого? — Может только по убеждению бросить пить. — Так она в монастыре лечилась, — напомнил ей Платон, — причём здесь кодировка? — В монастыре она подлечивалась, после кодирования. Мне бабы сказали, что она может и после отпуска месяц загулять, если запьёт. Ей директор все грехи прощает. Но за что, и как? — тебе пока рано знать. — А мне хоть рано, хоть поздно, знать совсем не обязательно, — отрезал он, — я работать сюда пришёл, а не слушать утиные динамики и болотные рулады лягушек — квакушек. И тебе не советую совать нос, куда не следует. Лучше готовься к поездке в Липецк, повезём туда десять человек. Мне одному там не справится. Янка тоже поедет, но ей нужно послезавтра город выиграть. Зная её соперниц, думаю, её задача будет выполнима. И вообще я настроен, забрать со своими подопечными все награды. В других секциях настольного тенниса дело совсем швах. У Хаджи дети и по «пятому» юношескому разряду даже не играют, а про другие школы я и говорить не хочу. С трудом сдерживаясь, чтобы преждевременно не запрыгать от радости Людмила Ивановна только весело повела глазами. — Как я буду рада! А как будет исходить поносом Хаджа! Я его в это время обязательно поздравлю. — С чем ты его поздравишь? — С изменением стула. — Ну и язва же ты, Людмила Ивановна, — осуждающе покачал он головой. — Терпеть не могу пакостных людей, — зло сверкнула она глазами, — Была бы я феей, обязательно всех говнюков собрала бы в одну кучу и в район Северного Ледовитого океана их переселила. Пускай там дрейфуют. — А почему не в космос, там места больше. — Космос для благородных людей. Пакостникам там не место. Их забрось туда, так вместо чистого дождя на нас будет литься тухлая моча, а вместо снега детская неожиданность в жидком виде. Нет уж, пускай они наслаждаются вечной мерзлотой. — Как хорошо, что ты не фея, — иронически, произнёс он. — Это почему? — Да потому что феи добрые бывают, а твоя ипостась злой колдуньи. Сказала бы ты, что одним мгновением палочки всех плохих людей превратила в добропорядочных, то могла бы себя называть феей. Но нет, же ты хочешь половину человечества отправить на вечную мерзлоту, чтобы они жевали там ягель и мох. Она недовольно брызнула глазами в его сторону. — Ну, пусть даже колдунья, они тоже могут делать из навоза конфету. А ты Сергей Сергеевич я смотрю, такой правильный стал, как тот интеллигентный незнакомец. Он, который день ходит по детскому дому, всем мило улыбается и правильные советы даёт. А кто он никто не знает. Кстати ты не знаешь, что он у нас тут делает? — Если уж ты не знаешь, откуда мне знать. Я в коридорах появляюсь только два раза на дню, когда прихожу на работу и когда ухожу. Конечно, он знал этого незнакомца, но ей признаваться не стал. Это был новый юрист, мужчина лет пятидесяти, которого звали Леонид Анатольевич, до этого работавший в налоговой службе. Он был со всеми почтителен и разговорчив. В душу ни кому не лез, но дельный совет готов был дать каждому. Даже зайдя в бассейн, где тренировались теннисисты, он исходя из соображений техники безопасности, определил, что дети должны тренироваться в другом месте. И что он приложит максимум усилий подыскать новое помещение для дальнейших тренировок. Между слов, они обменялись остренькими анекдотами и, пожав руки, как давние знакомые расстались. Сергей Сергеевич возлагал, на юриста большие надежды и поэтому его персону не хотел обсуждать с Людмилой Ивановной, опасаясь её дурного глаза. Она бы так и просидела рядом с ним до конца смены, но вездесущая Людмила Фёдоровна открыв настежь дверь бассейна и увидав там тренера по волейболу, укоризненно посмотрела на неё. Это был немой сигнал, отправляться ей в спортивный зал, куда она так и не могла пригласить к себе на занятия ни одного ребёнка. — Мы тут важный вопрос решаем, Людмила Фёдоровна, — певуче оправдывалась она, — в ближайшие выходные городские соревнования. Вот Я и Сергей Сергеевич работаем сейчас над отбором, кому честь детского дома защищать! — Ну, ну, — произнесла Гордеева, только не забывайте у вас сегодня репетиция, и закрыла дверь. — Теперь тебе можно домой срываться, — подковырнул Людмилу Ивановну Платон, — самый главный наш начальник тебя увидала, значит, в табеле поставит нужную цифирь. — Ужин скоро, куда я пойду, — не поняв его иронии, сказала она, — диет сестры нет, так я сейчас смело подсаживаюсь за столики к твоим мальчишкам. Поем, а потом на репетицию надо идти. У меня скоро будет ослепительный дебют. Ко дню учителя готовим спектакль по Зощенко, после репетиции смоюсь отсюда. Янку ждать не буду, дорогу к дому знает. Пускай готовиться основательно к турниру. — Оказывается ты у нас ещё лицедейка, — уколол он её, — актёрским даром обладала давно, а на подмостки решила подняться в девяносто лет. — Смутно помню, но в далёком пионерском детстве, старуху играла в сказке Щи из топора, — вспомнила она, — а ты что совсем меня старой каргой считаешь? — А колдуньи молодыми и не бывают. — Не подавись инжиром, — понесло её, — увидишь меня на сцене, тогда поймёшь, кого ты от себя отталкиваешь, — и, проведя руками по своей талии. — Ну чем не берёзка, и ломать не надо, она сама шелестит листвой перед тобой. Тебе остаётся только нежно обхватить ствол и прижаться к ней. Ну, на что тебе сдалась эта Людка, она же безбожница, значит беспредельная грешница. У неё на лице написано, что она ежедневно тает от любовных утех. А я непорочна, как святая дева Мария, — милая, ласковая, иногда конечно, бываю изобретательной шалуньей. И после своих шалостей я никогда не ставлю покаянную свечку под образом. Как я заметила, ты тоже большой шалун. Мы же созданы друг для друга! Давай шалить вместе? Когда мы вместе, то у меня возникает ощущение, что ты вдыхаешь мою плоть, а я твою. Я всё равно буду ждать тебя, даже если появишься на моём пороге без чемодана. Положишь мне на плечи свои как тиски сильные руки и нежно произнесёшь: «Ну, здравствуй лапушка!». А я тебя сладко чмокну в щёчку и вручу серебряный кубок в руки наполненный Массандрой, и скажу, что наш с тобой грех безгрешен. И твоя жена не должна лить ручьями слёзы, по утерянному мужу. Воля чувств, не подчиняется ни каким нормативам, — она умолкла и вдруг неожиданно предложила. — Пошли, перекурим, и я пойду ужинать. …Он давно перестал удивляться её словоохотливости, в которой порой переливался бред с разумной речью. И он уже привык, при каждом очередном перекуре выслушивать её чувственные откровения. Она с некоторых пор комнату медиков стала называть кабинетом лирической загрузки. Отвадить её от себя было просто невозможно. Она воспринимала от него буквально всё, как божью искру. Он ей и грубил и отчаянно не раз выталкивал из бассейна, но она только улыбалась. Ему казалось, что если бы даже он выпорол её ремнем. То она получила бы от этого, больше наслаждение, нежели чем боль. — Курить я не пойду с тобой, ты какая — то сумрачная сегодня, — сказал он. — От непорочной берёзки, горечью как от борщевика отдаёт. Ты мне не листьями прошелестела, а короб небылиц наплела. Ты случайно не во хмелю сегодня? — Я что тебе алкаша, на работе под градусом появляться. Это только нашему директору положено. Он же здесь, как наместник бога, — хвати его за ногу. Платон не стал дальше продолжать с ней разговор. Взял её за плечи и, проводив до дверей, сказал: — Мне действительно надо к соревнованиям готовить детей, а ты дуй на ужин и не забудь поклониться Терпсихоре. В дверях она столкнулась с дочерью и, окинув её маслеными глазами, сказала: — Тренируйся дорогая, Сергей Сергеевич возлагает на тебя большие надежды! — А я для чего пришла, — не грубо оттолкнула она мать от себя и, поздоровавшись с тренером, вошла в бассейн. В этот день он допоздна работал с детьми. Людмила Ивановна в девять вечера появилась в бассейне, и ни на кого не смотря, забежала в свою комнатушку, взяла в руки плащ с сумкой и была такова. Янку до дома отвозил Платон. — Ты Яна обязательно послезавтра должна быть первой, второго места нам не нужно, — сказал он ей. — Ты защитница с одиночным ударом. Против тебя достойно никто не сможет выступить в нашем городе. — Я постараюсь Сергей Сергеевич. …День триумфа настал. Соревнования проходили в Сибири. Как он и рассчитывал все медали ушли в копилку детского дома, за который выступали и семейные дети, занимавшиеся У Сергея Сергеевича больше года. Золото, серебро и бронзу с недовольным видом вешал на шею воспитанников Платона, главный судья соревнований Хаджа. Когда очередь дошла награждать Яну, он, отвернувшись от Чемпионки, медаль подал ей в руки. После чего раздался пронзительный свист судейского свистка. Так выражала недовольство награждением Людмила Ивановна. СИБИРЬ ТОНЕТ Сибирь тонула в прямом и переносном смысле. Хадже было о чём задуматься. На втором этаже, где он сдавал помещения под офисы, с пятницы на субботу грянула беда. У бизнесменов была корпоративная вечеринка с сауной, на которой присутствовал и директор с его нездоровым желанием прилично принять на грудь. Кто — то из пьяного люду сломал кран и не удосужился перекрыть главную задвижку. Вода хлестала всю ночь и затопила первый этаж. Паркет на полу полностью вздыбился, не только в спортивном зале, но и кабинетах бизнесменов. Потолок облицованный гипсовой плиткой, частично обвалился. Ущерб клубу был нанесён ощутимый в пределах 300 сот тысяч. Вернее не клубу, а стадиону и его единоличному хозяину. Хаджа забил тревогу. Для ликвидации аварии вызвал всех ветеранов настольного тенниса и своих родственников. Пока народ подтягивался он пил у себя в кабинете уже пятую чашку крепкого кофе. В горле ощущалось терпкость и горечь от тонизирующего напитка. Вчера ему было весело и хорошо, сегодня же предательски щемило сердце, а наглая тоска крепко впилась в его горло и не желала отпускать. Кофе не помогало, хотя прогнать тоску было чем. В сейфе стояла бутылка коньяка, но он пока боялся прикасаться к ней. Хозяева корпорации могли в любое время набежать на аварию, и спиртными парами на них дышать было бы не осмотрительно. Тем более он рассчитывал, за выходные привести зал в маломальский порядок, но ему не дали это сделать. В его кабинете появился директор стадиона — бывший врач терапевт Серов Валерий Иванович. За ним вошёл плотник стадиона с коробкой и инструментом. — Меняй замки везде, — дал он команду плотнику. — Как это меняй замки? — заорал Хаджа, — мы сейчас здесь всё приберём. А через неделю зал приобретёт первоначальный вид. — Поздно, — огорчил его директор стадиона, и положил на стол бумагу подписанную президентом корпорации. — Долг у тебя за аренду помещений большой стоит, а ещё приплюсуют и сегодняшнюю аварию. Всё ваше имущество первого и второго этажа мы в счёт долга арестовываем, а как его выплатите, мы вам всё вернём. И по приказу президента корпорации, никаких офисов, на базе спортивных сооружений больше не предвидится. Отныне всё будет использоваться по назначению. Так что прошу тебя забрать личные вещи и очистить помещение. …С подобными актами Хаджа был уже знаком. Только раньше ему такие заявления зачитывали судебные приставы, а здесь директор стадиона, с которым он всегда был на дружеской ноге. Он даже не ознакомился с бумагой, которая могла причинить боль его самолюбию. Положил её в файл, и потряс им перед ветеранами. — Мужики извините, напрасно я, видать, вас сегодня дёрнул. Давайте до понедельника пока отдыхайте. А я за это время улажу все вопросы. Без суда так непорядочно со мной не могут поступить. Вот увидите, на неделе всё рассеется как дым и испарится как туман. Это я вам гарантирую! Он был жалок в это время, и его слова звучали неубедительно. По его выражению лица можно было определить, что он сам в свои слова не верит. Директор стадиона недовольно мотал головой — Не получится у тебя Саня ничего. Тебе же хорошо известно, что у нашего президента нет в городе авторитетов. Он сам для всех авторитет! Твой родственник Смородин раньше почтительно с ним разговаривал и полушёпотом. Так что не советую время зря терять, а лучше ускорься и выплати корпорации долг. Не забывай ещё про нанесённый стадиону сегодняшний ущерб, а он ориентировочно потянет на миллион рублей. Мне конечно жалко, что ты попал в долговой капкан, но ты сам виноват во всём. Из тренеров кроме Фимы и Бориса, у тебя никого нет. Хотя положив руку на сердце, их и тренерами назвать язык не поворачивается. — Он перевёл взгляд на Фиму и Бориса и с укоризной произнёс: