— А потому что я уйду вместе с вами. Я не курю, но дым сигарет иногда мне приятно вдыхать. И на дождь посмотрю из вашего окна. Почему то я люблю осенний дождь, хотя никаких приятных ассоциаций у меня он не вызывает. Просто люблю его звук, как прошивает он, словно меч асфальт и умывает пожелтевшую листву. — Так говорят только совсем одинокие женщины, — сказал он, — у них у каждой имеется свой календарь мечтаний и воздыханий. Она покрыла его медовой улыбкой. — Я когда вас впервые увидала, сразу догадалась, что у этого мужчины богатый женский опыт. Очаровательно наглый интеллектуал, поднаторел, наверное, на любовном фронте? — настойчиво и вопросительно заглянула она ему в глаза. Такого вопроса Платон не ждал, и он почувствовал, что дальше ему говорить будет трудно, но выручил конец танца. Они вышли в коридор, и пошли по толстым ковровым дорожкам, которые полностью заглушали шаги. Он уже уверен был, что после этого перекура, их официальное обращение друг к другу на «ВЫ» погаснет, а поделенная ночь на двоих приведёт к близким неразрывным отношениям. Чем ближе подходил он к двери бассейна, тем больше крепчала у него эта мысль. Но он одного не учёл, что из тёмного холла, за ними наблюдала Людмила Ивановна. Не поймав в свои сети юриста, она в расстроенных чувствах приземлилась на кожаном диване. Она видала, как открылась дверь бассейна, и звонко щелкнул замок. В это время не о какой ясности её ума говорить смысла не было, когда она и трезвой выдавала не редко бредовые мысли. Она представила, как они сейчас милуются, прижимаясь, друг к другу щеками и он бесцеремонно лезет ей под подол красного платья, и она не препятствует этому. «Подожду, когда они выйдут оттуда, — подумала она, — и этой фифе в красном всё выскажу, что думаю. Нечего прикасаться к святому. Он будет моим». За дверями бассейна было не так, как представляла себе Людмила Ивановна. Он взял её за руку и, по кромешной тьме провёл в комнату медиков, где свету было меньше чем в погребе. Задвинул гнуто столярное кресло за стол, на котором частенько сидела Людмила Ивановна, так — как в последнее время оно служило подставкой для ног, и открыл одну створку окна. Сам уселся на своё коронное место. Он закурил, а она, прижавшись к его плечу, стала, молча смотреть во мглу осени и слушать мелодию дождя. Они чувствовали друг друга, и о чём думал он, о том же думала и она. В этом он не сомневался. Два человека находясь в одном маленьком помещении под, вечерним покрывалом, которое небо опустило на землю и хрустальным звоном дождя могли думать только об одном, — кто развяжет первым узел скованности и переступит юношескую застенчивость. «Конечно, первым должен быть я» — подумал он и, затушив окурок в банке от пива, слез со стола и сзади обнял её. Она ждала от него этого смелого шага и, показав свою спину осенней мгле, обвила его шею: — Я всегда думала, что любовь у меня отгорела, — шептала она ему на ухо, — думала ну чем я, так виновата перед судьбой, что она забыла про меня, красивую женщину. А тебя увидела первый раз, сразу поняла, что любовь моя воскресла. Я тогда взмокла от волнения. А ещё твой язык досконально доконал меня. Он чувствовал, как её лицо пылало. Ей ничего не говорил, боясь, что важный момент, убежит от него, поэтому он только целовал её лицо. — Я как в сладком сне, только некстати горю словно лампочка, давай немного успокоимся и пойдём туда. Наша длительная отлучка даст повод грязным языкам. Сплетен потом не оберёшься. Лучше попозже ещё придём сюда покурить. — Ты прелесть! — только и сказал он и, взяв, на этот раз её за талию повёл к выходу. В коридоре было чуть светлее, чем на улице, но тише, — не слышно, было дождя. И только из дальней двери кафе падал на стену свет и слышался чей — то голос исполнявший песню под караоке. — Я забегу в туалет, — сказала она, — а ты иди в кафе и захвати с собой Людмилу Ивановну. Я сейчас в зеркало посмотрюсь и тоже приду. — Ход твоей мысли мне понятен, — ответил он ей, — и, убедившись, что коридор пуст, нежно прикоснулся к её губам. — Иди, иди, не зажигай меня, — вымученно выдавила она из себя и нырнула в туалет для администрации. — Я так и думала, что после бассейна вам в туалет захочется, услышала она голос Людмилы Ивановны. Она сидела разутая на тумбочке с восковым лицом и пьяными глазами. Её руки нервно терзали дамскую сумочку. На полу валялся поломанный ободок от её причёски и несколько окурков. — Здесь не курят, — сделала ей замечание Людмила Фёдоровна. — Мне плевать. В бассейне тоже нельзя целоваться с чужим мужчиной, однако вы плюёте на этот закон. — Глупость какая — то, — возмутилась Людмила Фёдоровна, — с чего это вы взяли, что я целовалась в бассейне? — Туда вошли — лицо было светлым а губы красные. Оттуда вышли всё наоборот, лицо красное, а губы светлые. Она прищурила свои пьяные глаза и добавила: — Не прикасайтесь к нему, — он мой мужчина! Он мне оттуда дарован, — подняла она к верху палец. Её внимательность потрясла Людмилу Фёдоровну, и она вначале смутилась, но посмотрев на себя в зеркало, молниеносно превратилась в женщину с важными манерами и надменным профилем. — Слезьте, пожалуйста, с тумбочки. Она предназначена для предметов личной гигиены, а не для вашего багажника. И давайте раз и навсегда договоримся с вами, что вы сюда пришли работать тренером, а не наблюдателем. От такой неблаговидной деятельности может развиться косоглазие. И тогда на вас уже не только Платон не взглянет, но и наш сантехник Зотов, будет обходить стороной. А что касаемо меня, то я женщина взрослая и свободная и не вам мне лекции о нравственности читать. — Он всё равно будет моим, — уставившись пьяными глазами, в разрез платья от Кардена, сказала Людмила Ивановна — я тоже куплю себе такое платье и не одно. Тогда посмотрим, чья взяла. — Как вы не поймёте, что ворона и сокол к разным отрядам относятся, — в резкой форме произнесла Гордеева, — понимаете, полёты и крылья у них разные. И почему вы вбили себе в голову, что он непременно должен быть ваш? Вы что купчую на него имеете? Нет, милочка, это не тот мужчина, которому нужен волчий ошейник. Да он многим женщинам нравится, в том числе и мне, но вы не забывайте, у него есть жена красавица. Я прав на него никаких не имею, но мне он нужен. Не знаю, как жизнь обернётся, — возможно, когда то его жена, как и вы, будет иметь претензии ко мне. Её претензии не ваши, — они будут обоснованны. И в том случае его слово будет последним и решающим. Людмила Ивановна слезла с тумбочки: — Я женщина верующая и для меня он свят, а вы закоренелая атеистка, потому прошу к нему не прикасаться и сердце моё не задевать. — Мне кажется Людмила Ивановна, что вы себя загоняете в западню, — более мягко сказала Гордеева, — ищите как можно скорее выход от такой любви, иначе свихнётесь. А сейчас идите к людям. Без вас там скучно. — Пошли все к чёрту, я всех ненавижу, — в сердцах бросила она и рыбкой скользнула в кабинку туалета. — Все сволочи и паразиты, — раздавался плаксивый голос в кабинке, — это сегодня вы ликуете, слыша крик моей души. Ну, ничего скоро все плакать у меня будете. Я вам не та, а эта. Ну как её, забыла. О — Вспомнила, — Родная сестра Морфея Я! Людмила Фёдоровна не стала дослушивать её бред, посмотрела ещё раз на себя в зеркало и направилась в кафе. Вечеринка шла полным ходом, молодые воспитатели танцевали в кругу. Женщины бальзаковского возраста сидели за центральным столом и пели вполголоса песню из репертуара Стаса Михайлова. Она осмотрела зал, сразу бросилось в глаза отсутствие директора и его супруги. На кожаном уголке сидел Сергей Сергеевич в кругу одиноких женщин. Он им, что — то рассказывал, а они вперемешку с визгом от души смеялись, не обращая ни на кого внимания. — Вам весело, — спросила она, — насели на единственного мужчину и тешите свои душеньки, а ему, наверное, к столу хочется пройти. Женщин как ветром сдуло с уголка. — С понятием они у вас, — сказал он, — когда у него перед глазами махнула последняя юбка. — Голодные они, свежего мяса захотелось, — присела она рядом, — я их хорошо понимаю. В одном аквариуме с ними плаваю. А чем — то ты их веселил, что они чуть от смеха в трусики не написали? — Анекдотами обменивался, они мне — я им. — А мне не хочешь рассказать? Мне трусики не жаль. — Я думаю сегодня анекдоты не наша тема. Зачем дробить хороший вечер, на пошлый фольклор. — Ты прав, к тому же один видео анекдот я только что просмотрела в нашем туалете. Трусики конечно сухими остались, но без весёлых слёз, на неё смотреть нельзя было. — Ты о Людмиле Ивановне говоришь? — догадался он. Она кивнула головой. — О ней, о ком же ещё. Сидит в туалете в обнимку со своей сумкой и несёт пьяный бред. Она любит тебя безрассудно, но ты сейчас уже знаешь, что и я к тебе далеко не равнодушна, и отдавать тебя ей не намерена. Ты встал между нами и оказался фигурой раздора. Он зарделся, ему льстило, что за него, немолодого мужчины бились, зрелые и интересные женщины. Правда одна женщина умная и красивая, вторая интересная и непредсказуемая во всех отношениях, которой он давно дал понять, что Платон для неё только друг и коллега. Все другие помыслы на него призрачны, как фантом. Платон в этот вечерний час чувствовал себя молодым. И готов был пойти на любой поступок, ради той, которая сидит рядом и омывает его своим великолепием. Ему хотелось прямо сейчас при всех, взять её на руки и унести из этого бабского шабаша. Но вместо этого он только нежно погладил её предплечье. После такой ласки она не стала озираться по сторонам и не отдёрнула руку, а только перехватила его ладонь и без всякого стеснения поцеловала её и продолжила: — Сказала что она родная сестра бога Морфея. Просила, чтобы я к тебе не прикасалась и чтобы сердце её не задевала. Он заразительно засмеялся: — Она считает, что её бог наделил тремя сердцами, как спрута. Я ей говорил, лучше бы он тебе в мозг ещё одно полушарие закачал. Так что не бери в голову, у неё в запасе ещё пару сердец имеется. — Тебе смешно, но я боюсь, что она в таком жутком состоянии, как бы с собой чего не сотворила. Мне не спокойно на душе, может, пойдём к ней, посмотрим. Если всё нормально, вызовем ей такси и отправим домой. — Пошли, — не заставил он себя уговаривать. Она зашла в туалет одна и тут же вышла. — Её там нет, может она уже домой уехала? — Босиком? — спросил он, — её сапожки под столом валяются. Он сунул ключ в дверь бассейна, но замок не поддавался. Затем нажал на ручку, дверь спокойно открылась. — Странно, я же закрывал двери, — пожал он плечами, — значит она, где — то здесь нашла себе пристанище. Он толкнул двери её кабинета, они не поддавались. Держа её за руку, они осмотрели всё помещение, где возле стен стояли диваны. Совсем темные места, они проверяли на ощупь. Её нигде не было. — Может на других этажах, где шастает? — выдал он свою версию. — Отбой давно прозвучал, — сказала Людмила, — ночные нянечки все двери заблокировали. Туда ей не попасть. — Чёрт с ней не маленькая, дорогу домой знает, — сказал он, а мы пойдём, покурим. Она беспрекословно, шла за ним, под аккомпанемент его тяжёлого дыхания. В помещение было свежо, из окна веяло деревней. Запах скотного двора остро сочетался с пожухлой травой. — Брр, Брр — передёрнула она плечами, и тут же переплела свои руки над грудью, чтобы, как — то согреть себя. — Может закрыть окно? — спросил он. — Ни в коём случае, — запротестовала она, — ты сейчас покуришь, и нам жарко будет обоим. Тогда он снял с себя пиджак и накинул ей на плечи.