— Хорошо Людмила Фёдоровна, — попятилась она назад. — Ступай к ним с чувством исполненного долга и не волнуйся. А то ты так сильно переволновалась, что у тебя косноязычность стала проявляться. Ты непорочна и чиста. Ни плен, ни концлагерь тебе не грозят. Флёра с невербальным жестом и открытым ртом покинула кабинет, а следом за ней незаметно выскользнула и Людмила Ивановна. …За Людмилой Фёдоровной зашёл высокий мужчина более двух метров ростом. Она поняла, что это был тот самый Жора Кнут. Красивую женщину не заметить трудно. А здесь перед ним предстала, то ли Мишель Марсье, то ли Катрин Денёв, разницы нет, он всё равно был ослеплён. О чём его предупреждала Людмила Ивановна. Он был с ней предельно любезен и галантен, но от него очень остро пахло луком и фасолью. Запахи, от которых её всегда воротило. — Я уже знаю, вы здесь лицо одухотворённое, — слащаво улыбался он. — И только вы нам можете предоставить, все документы по учебной и воспитательной работе. — Ошибаетесь, — ни одним своим мускулом не отвечая на его улыбку. — Такие документы у нас хранятся у секретаря и в архиве. А вам я могу представить документы только текущих моментов. — Я вас понял, — сказал он, — но они нам сейчас не столько важны, как ваше присутствие в качестве понятой при обыске кабинета директора. Вы, конечно, можете отказаться, но это непременно вызовет у наших сотрудников массу версий, способных повлиять на ваше дальнейшее спокойствие. А я здесь лицо официальное, значит, гарантирую вам полный покой. — С этого надо начинать, а не с гнилых заходов, — гордо тряхнула она головой и, встав с кресла, торжественно произнесла. — Выше шаг генерал, я иду за вами! — Я пока не генерал, — пыхнул он на неё запахом лука, — но чувство юмора у вас прекрасное. Может, организуем сегодня вечерний форум — дуэт юмора у меня в номере люкс? — Согласная я, но только на не дуэт, а на трио. — А кто же третьим будет, — почесал он пальцем висок. — Не третий, а третья, — презрительно посмотрела она ему в глаза, — это ваша дочь Яна, которая не знает о существовании своего папы. Он резко встал и, коснувшись головой подвесок люстры, выпучил глаза: — Вы свободны пока, но хочу вам сказать, что женщины не умом блещут, а торпедной негативной информацией. Что вас и губит. Яна не моя дочь, она плод любви москвича и провинциалки. — Меня совершенно не интересует, чья она дочь. Но, то что, завтра я приложу все усилия, чтобы Яна Шабанова проживала в нашем детском доме, за это я отвечаю! И не подумайте, что серьёзность вашей операции в отношении директора, я ставлю под сомнение. Нет, — просто я стала уважать Людмилу Ивановну. …Директора вывели в наручниках, когда дети пришли из школы. На следующий день все местные газеты сообщили, что ему вменяют четыре статьи, за которые ему грозит огромный срок неволи. И самая позорная статья растление детей сирот. ВСЕ ЭТИ ПИСЬМА МУРА На следующий день Сергей Сергеевич из бассейна переселился в хороший светлый зал. Он был такой — же, как кафе и раньше служил помещением для кружковых работ. Когда дети управились с переселением, их тут же позвали разгружать конфеты, — подарок от спонсоров. — О, — обрадовались они, — теперь без директора мы хоть конфет вволю покушаем. — А при нём разве не ели? — поинтересовался Сергей Сергеевич. — Ели только те, кого он по головке гладил, — сказал один подросток, — а мы слюни глотали. Когда дети ушли разгружать конфеты, первой гостьей у него была Роза. Она осмотрела с завистью зал и, пройдя в тренерскую комнату села в кресло. — Папа берёг это помещение для фехтовальщиков, хотел после нового года рапиры закупать. И тренера вроде выписал из ближнего зарубежья. Теперь конечно всё накрылось. Жалко папу! Платон презрительно посмотрел на Розу — Всех больше меня поражает идолопоклонство и равнодушие наших сотрудников. Только и слышишь, «жалко папу». Ни от кого ещё не слышал, — «жалко детей». Чего его жалеть. Повесить его за одно место надо. И если его медицинская экспертиза признает психически нездоровым, то это спасёт его от суда. И зря некоторые думают, что он вернётся сюда. Здесь иллюзии неуместны. Сейчас почти ежедневно эту тему муссируют во всех СМИ. Поэтому наказание будет для него суровым, как того требует уголовный кодекс. Роза изобразила недовольную мину: — Ты понимаешь, что без папы пойдёт воровство по детскому дому. Дети будут неуправляемые, Фёдоровне не справится с ними. Она будет занята другими делами. — Она отвлекаться не будет посторонними делами. На неё такие обязанности возложены, что ей придётся здесь и дневать и ночевать. — Ты её не знаешь, она сейчас будет щипать всех приближённых людей папы. Дойдёт и до меня. Тебя конечно не тронет. Вон, какой зал подарила, — показала она рукой в проём открытой двери. Выходит, заслужил! — Вся заслуга моя в работе и давай кончать этот склочный базар. Мне некогда, с тобой рассиживаться. Роза с неохотой встала с кресла и, осмотрев ещё раз зал, ушла. Следом за ней появилась Людмила Ивановна. Она поменяла свой имидж, и косичек на голове не было. Вместо спортивных штанов надела мужские брюки с множеством карманов. С этого дня она тоже покинула бассейн. Там ей было скучно и она, как неприкаянная ходила по детскому дому, не зная где ей приткнуться. Она общалась с воспитателями, обсуждая арест директора. Настроения были разные, но мало кто его жалел. Хотя в это время нашлась инициативная группа, заставившая детей писать письма в разные инстанции в защиту директора. Их учили и подбивали говорить ложь. Почти всех детей проверяли медики и многих вызывали на допрос, но нашлись даже такие, которые отказались от своих первоначальных показаний. И что самоё дикое было в этой неприятной истории, что ни один ребёнок, не только не всплакнул, после ареста директора, но и добрым словом не обмолвился в его адрес. Через неделю после ареста показали передачу по центральному телевидению, где мальчик, которого избивал Панкратов, очень хорошо отзывался о директоре и что бил его папа за дело и обид на него не имеет. Дети шли правдами и неправдами в защиту директора. Их позиция была ясна, так как они своими демаршами защищали не директора, а себя от позора. На самом же деле дети отрабатывали наказ взрослых работников детского дома. Когда состоялся суд о мере пресечения, весь детский дом погнали к суду. Но это не помогло. Ни под какую расписку его не выпустили, суд избрал ему правильную меру. «На время следствия находиться под стражей». …Переполох случился не только в детском доме, но и городе. Все местные газеты протрубят, что заслуженный педагог России и кандидат наук арестован. А вскоре вся Россия узнает, что случилось в детском доме. На волне этой шумихи покинет свой пост мер города. Сбылся и сценарий Розы, — подряд в детском доме было совершено несколько краж. Замки не взламывали, их умело открывали и несли всё, плазменные телевизоры, видеокамеры и другую утварь. Инвентарную Розы тоже почистили, оставили одну кровать без матраса и письменный стол… Вынесли у неё десять новых комплектов спортивных костюмов, и десять пар кроссовок. В милицию она заявлять не стала, а просто запила и на работу перестала ходить. Чтобы как — то снять напряжение у детей в детский дом приехали артисты Московского театра. С одной артисткой Сергею Сергеевичу пришлось не только пообщаться, но и сыграть в настольный теннис. После этого к нему пришла новая мысль, напомнить Людмиле Ивановне, о её творческих задатках. Вечером он сел за компьютер. КИНОСТУДИЯ «ЖАНР» МОСКВА УЛИЦА МОСФИЛЬМОВСКАЯ. ДОМ 1, ОФИС 242 Уважаемая Людмила Ивановна! Пишу вам из вашего города. Посетил ваш дом 19 кв. 15. Домофон молчал. Возможно, вы только прописаны по этому адресу, а проживаете в другом месте. На рабочем месте Вас тоже не было. А переговорить с Вами серьёзно по нашей общей теме было необходимо. Во времени я ограничен и после обеда отбуду в Москву, там у меня собралось множество неотлагательных вопросов. А теперь о главном!!!!! Я первый помощник главного режиссёра Эрих Кох, — ответственный по набору артистических кадров на фильм «ЗАКУЛИСЬЕ МАТЫ ХАРИ», приношу вам свои извинения за необдуманный выбор вашей персоны на главную роль. Это я настоял перед главным режиссёром выбрать именно вас! К сожалению это была моя профессиональная ошибка, которую я начну прямо сегодня исправлять. А почему? Объясняю популярно: Мне трудно судить, чем вызвано ваше скептическое равнодушие к искусству. По природе все женщины актрисы. Они быстро находят диалог, со сценическими подмостками, я уже не говорю, о кинокамерах и софитах операторов, что намного проще театра. Мне жаль, но вы пренебрегли важными установками главного режиссёра, — не входили в образ (игнорировали данные вам рекомендации), что может серьёзно повлиять на календарь съёмок. — А это значит, что дистанционно пострадает кинокомпания вместе с артистическим бомондом. Финансовые убытки перед продюсерской бригадой за каждый просроченный день съёмок, будут невосполнимыми, и всё это ляжет экономическом бремени киностудии. Нам же лучше работать с покладистыми актёрами, чем оказаться банкротами. Вас может удивить моя информация о вашей нынешней причёске. — Всё очень просто. Мы командировали в начале декабря в ваш город с Мосфильма одного эксперта по имиджу, которого прислушиваются практически все режиссёры КИНОКОНЦЕРНА, а с ним 9 актёров из Московского театра «Новое Поколение». Все они будут задействованы в нашем фильме. Главной их задачей было знакомство с городом и тщательное ознакомление с рядом улиц, Пушкарской школы, вашего театра, — именно там будут проходить съёмки. Но депутат государственной думы А. Сквош попросил попутно их выступить в детском доме. Я же в свою очередь попросил эксперта сделать определение вашего имиджа. Оценка была крайне негативна: — Ваша, причёска не соответствовала юности героини, а походка в сочетании с мужскими брюками, выглядела несуразной, похожей на клиентку ортопедической клиники. И вновь я буду доказывать А. Шикельгруберу, но уже обратное, — роль Маты Харри должна исполнять не женщина с гаврош ем на голове и походкой владимирского тяжеловоза, а изящная и дисциплинированная женщина. Не дисциплинированная — значит капризная, а у нас со звёздными артистами мороки хватает, а если и дебютанты будут так себя вести, то горя хватим не только мы, но и весь контингент кинокомпании. Поэтому прошу считать предложение главного режиссёра недействительным. Артистического альянса у нас с вами не может быть по причине вашей незаинтересованности в съёмках. Если у вас имеются «сюрпризные» отговорки, то прошу изложить их в письменном виде на вышеуказанный адрес А. Шикельгруберу. На Мосфильме он обязательно появится в 13 часов 29 декабря 2012. На это время у нас по новому фильму назначен расширенный творческий совет. Советую лучше переговорить с ним в живую, — если он воочию вас увидит, то возможно отклонит мой новый подбор Маты Харри. В лучшем случае он может назначить вам кинопробы, — это лучше кастинга, так как на кинопробах последнее слово за режиссёром. Хорошо бы подобную аудиенцию с ним Вы совместили с полезным для себя делом в Москве, а не прокатывали напрасно деньги на проезд. Всё — таки я думаю — своё время вы безалаберно упустили. Вы легкомысленно уничтожили свой счастливый шанс! — Муза Вам не благоволит, но попробовать сделать вторую попытку, не помешает! Шикельгрубер одобряет настойчивость, и если хотите дерзость актёров! С массой извинений!!! Эрих Кох. А. ШИКЕЛЬГРУБЕР. На этот раз он не стал отдавать конверт проводнице, а бросил его в почтовый ящик. И она, получив его через два дня у секретаря, никому не показала, даже Платону. Как только он не упрашивал показать письмо, но она была непреклонна: — Я думаю, надо мной пошутил наш юрист. Он такой, весь из себя. В последнем письме промелькнула фраза, которую он часто употребляет, «владимирский тяжеловоз». Все эти письма мура. Я их отдам Кнуту, пускай он найдёт мне этого шутника. Тогда я посмеюсь вместе с ним над нашим кодексом. Он уже знал от своей любимой женщины, кто такой Кнутов, но виду не подал. — А кто это такой? — спросил он. — Тот, кто наручники на демона надел! — Владимирский тяжёловоз, в обороте русского языка у многих граждан встречается, напрасно ты на юриста грешишь. Может это я написал письмо. — У тебя бы ума не хватило, так профессионально написать. Не забывай, что он несколько лет проработал юристом в нашем драматическом театре. Изъясняться терминологией режиссёров он точно может. — Всё равно на юриста он наручники не наденет. Тут же криминала нет. Обернут всё в шутку, а ты будешь выглядеть посмешищем. Тебе это надо? — Да нет, конечно, сгоряча я это брякнула. Но юристу я отомщу. Не так естественно, как Александру Андреевичу, но в столовой я ему под задницу кислоты подолью. Пускай перед всем детским домом светит своим задом. — Об Александре Андреевиче пора давно забыть. — Рада бы, да забывала не позволяет. Я тебе не говорила, но его скоро, а вернее, двадцать шестого декабря судить будут за мошенничество, — это уже точно. Он поэтому срочно развёлся с женой и всё своё имущество отписал ей. А нашего демона Панкратова увезли в тюремную больницу на обследование. Жалко будет если, его признают невменяемым., за такие ужасные грехи. Пролежит на больничной койке годик и домой уйдёт. И моя работа будет обесценена. — Почему же, — возразил он, — ты почти революцию совершила, — согнала с трона самодура и педофила. Тебе президент орден должен был вручить за это! — Опять глумишься, как с диссертацией. Я почти два месяца сидела с ней и всё впустую. — Опять не правильно говоришь. Ты её просто отложила ради благородного дела. Но пользу она тебе большую принесла. Благодаря своей диссертации, у тебя речь перламутровая стала. Ты разговариваешь сейчас грамотно и насыщенно, и это заметил не только я, но и Людмила Фёдоровна. — А памяти — то нет, — скривила она губы, — сижу на таблетках танакан, уже три месяца. А как перестану пить, так сразу начинаю по квартире рыскать, что и где лежит. — Выкинь таблетки и перейди на финики, — посоветовал он, — это будет дешевле и продуктивнее. — Правильно, — сохрани память и заработай сахарный диабет, — ударила она себя хлёстко по бёдрам. — К этому ты меня призываешь? Больше он не стал её переубеждать Она в этот день ходила хмурая и ни с кем не разговаривала. — растление детей сирот. АСПИРИН И НИТРОГЛИЦЕРИН (вместо эпилога) Она пропала до нового года. Янка тоже не приходила на тренировки. Куда она делась, не предупредив администрацию о своей отлучке, было загадкой, для всего коллектива, но только не для Платона. И воспитатели привыкшие видеть её каждый день хоть и недолго сразу заметили её отсутствие. Все вопросы об её исчезновении, лились к нему.