— Что я неправильно написала? — кокетливо повела она своими глазками. Он встал со стула и подошёл к окну. Солнце перешло на запад и по глазам не било. Он вгляделся в большое стекло и увидал приближающий силуэт Фимы. — Ну, вот и дочка показалась, — сказал он, — наверное, уборщицы позвонили ей за отца. А написала ты хоть и жестоко, но правильно. И это не заявление, а открытое письмо своему оппоненту. Мне понравилась твоя отповедь. Таких, худосочных типов с лисьим образом только так и лечить надо. Только твоё заявление, как — бы ты не хотела, имеет холостой смысл. Ты же официально в Сибири не оформлена. Подшивать его он нигде не будет, а скомкает и прямым ходом в урну бросит. Людмила Ивановна перевела дыхание и улыбнулась: — Ну и пусть, — зато он будет знать, что я о нём думаю. На самом деле Сергей Сергеевич не одобрял её действий. Он понимал, что на фоне этого письма в семье Хаджи может разыграться очередная драма. На памяти Платона, он их практически все знал, так — как они проходили на его глазах. Он мог бы без особого труда, и отговорить Людмилу Ивановну от подобной опрометчивости. Но злость, накопленная за время работы в клубе на меркантильного директора, которую он сегодня выплеснул, подсказывала ему разумное решение. «Не мешать Шабановой». Жена Хаджи, Лиза в бытность Сергея Сергеевича не раз приходила в спортивный зал, где работал Александр Андреевич, и заставала его в обществе незнакомых дам. Сегодня очередь устраивать скандал подошла к его дочери Фиме. Она мелкозернистой породы с низким лбом, и такая же худая как папа с повадками лисы, не вошла, а ворвалась в кабинет и, бросив сумку на диван, презрительно посмотрела на Платона: — Что тут произошло Сергей Сергеевич? Где папа? — Папу твоего забрали в каталажку и выпустят, наверное, не скоро. Он в присутствии милиции пытался зарезать Людмилу Ивановну опасным и холодным орудием, — сдержал улыбку Платон, скрыв от Фимы, что в руках у директора была шариковая авторучка. Фима перевела взгляд на Людмилу Ивановну: — Что это значит Людмила Ивановна? Потрудитесь ответить? Шабанова немного сконфузилась, но посмотрев в решительное лицо Платона, приняла смелый вид. — А собственно чего я вам буду отвечать. Вот ознакомьтесь, — протянула она заявление Фиме. Та выдернула у неё из рук лист и впилась в него. Людмила Ивановна стояла напротив неё, засунув руки в карманы сарафана, и смотрела на дочь директора своими глубоко посаженными синими глазами. — Как вы смеете писать такую ересь? — закричала Фима, когда полностью ознакомилась с заявлением. — Да я кушала бутерброды, но эти деньги я собирала. Так мне папа велел. — Ты собирала, а я зарабатывал, — встрял в разговор Сергей Сергеевич. — Ты Фима пойми, если клуб ваш, то это не значит, что мы работающие люди должны получать меньше тебя и твоего братика. Посуди сама, у тебя в группе пять человек, — это максимум четыре тысячи, — пятнадцать процентов от этой суммы тебе должно идти на зарплату. Красная цена твоему месячному заработку шестьсот рублей, а тебе папа положил за июнь месяц двадцать тысяч. Чтобы получать такие деньги тебе нужно сдать в казну клуба сто тридцать четыре тысячи. У меня четыре группы по пятнадцать человек, а я получаю две штуки. Это разве справедливо? Он протянул ей два конверта с деньгами брата и её. Фима заглянула в свой конверт и, увидав там две купюры в пятьсот и сто рублей, вначале ужасно растерялась, вспыхнула, и даже слёзы выступили на глазах от обиды, но быстро мобилизовалась и, негодуя, бросила в сердцах: — Какое вы имеете право определять мне заработную плату. Не забывайтесь, вы здесь никто. — Мы здесь с тобой на одном уровне пребываем, ни ты, ни я, как и другие тренера, официально не оформлены. Все мы здесь по статусу батраки, только папа тебя облизывает как сахарного петушка, а нам шиш показывает и тот не маслом, а с горчицей. Она хотела ему возразить, но он, подошёл вплотную к ней и прижал вертикально свой указательный палец к её губам. — С завтрашнего дня я здесь никто, — прошептал он. — А сегодня я старший тренер, и в отсутствии твоего папы имею полное право распределять заработную плату каждому по труду. Пока он нашёптывал Фиме о своих правах она, поймав момент, попыталась укусить его за палец, сильно щёлкнув зубами. Но он вовремя отдёрнул руку. И погрозив ей тем же пальцем, в шутку сказал: — Ну, вот Александр Андреевич уже и рептилию на меня свою спустил. Надеюсь, твои укусы не ядовиты? Людмила Ивановна заразительно засмеялась. Такой весёлой её Сергей Сергеевич ещё ни разу не видал. — Интересная история, — разнежено протянула Фима и потрясла заявлением, в который она вцепилась как в свою незаслуженную зарплату. — Пускай Людмила Ивановна выйдет из кабинета и на улице демонстрирует свой гомерический смех, а мне нужно с вами Сергей Сергеевич посекретничать. Людмила Ивановна смеяться не прекратила, помахав неизвестно кому рукой, без пререканий покинула кабинет. Фима прошла к креслу отца и опустила в него свой костлявый зад. — Сергей Сергеевич, вы много не знаете, — произнесла она. — На нашу семью обрушилось большое несчастье. Отец набрал кредитов кучу и задолжал бандитам крупную сумму. Вот они его и держали в погребе две недели на хлебе и воде, пока мы с мамой и братом не вернули им часть денег. Осталось достать двести тысяч и тогда они отстанут от папы. Он ещё дом не купил у Людмилы Ивановны, но уже нашёл покупателя на него. Так серьёзно его прижали нехорошие дяди. Это основная причина низкой заработной платы всего персонала клуба. — Кроме тебя и твоего брата, не считая твоего папы, — заметил он. — Так что ж мы ваши семейные финансовые проблемы на своих шеях должны выносить? — возмутился Сергей Сергеевич. — Он бывший сотрудник КГБ и так глупо влип в денежный круговорот. Мне это не понятно? В ответ на его слова она скупо улыбнулась. — Успокойтесь вы, — КГБ это звучит только грозно, но там разные должности были. Папа мой, например хоть и офицер, а охранял мясо от жуликов и крыс. Представьте себе, он уже не знает, как выбраться из этого порочного круга, в который его затянули обстоятельства. Он думает, передумает и ничего не может придумать. У неё дыхание приостановилось, и глаза моментально увлажнились. «На жалость бьёт, — подумал Сергей Сергеевич, — но ничего из этого не получится. Деньги распределены по справедливости и, возвращать их Фиме я не намерен». Он встал со стула, заглянул ей в глаза: — А не надо думать и передумывать, ему надо в первую очередь бросить бухать. Пьянство и коммерция вещи несовместимые. И второе, — заставить вас с братом работать. Тогда твой папа будет иметь счастливый вид. А взваливать своё тяжкое бремя на штат не совсем порядочно. Здесь рабов нет! Дальше продолжать с ней разговор было бессмысленно, и он направился к двери, не обращая внимания на её сетования. ВОТ И ПОЗНАКОМИЛИСЬ Он вышел на улицу. Людмила Ивановна сидела в тени у входа на скамейке установленную под большим абрикосовым деревом и обмахивала себя китайским веером. — Не ожидал от тебя, что ты примешь мою сторону, — сказал Платон, — присаживаясь рядом с ней. — Дура потому что вот и понесло меня. Никак не могу остановиться, когда чувствую несправедливость. Сколько раз зарекалась молчать в любой ситуации. По секрету тебе скажу, только ты не смейся. Меня в городе большинство учителей из разных школ называют Людкой — Мутовкой. Кличка, какая — то тюремна, Сродни Соньке — Золотой ручке и Мане — Облигации. — Я бы сказал революционная, — улыбаясь, поправил он её, — свой след в нашей истории оставили революционерки, как Надежда Крупская, — у неё партийная кличка была — Рыба. А Ленин её называл ласково Минога. Розалию Залкинд чекисты нарекли двумя кличками, Демон и Землячка. А Анку Пулемётчицу, разве не помнишь? — Тебе смешно, а у меня накрылась работа, поездка в Лондон и вообще жизнь перевернулась. Завтра пойду новую работу искать. Она порылась в сумке и, достав сигарету, закурила. После чего сизое облако поплыло в воздухе. — Хотя к этому всё шло. Он меня на пятый день пригласил в сауну на второй этаж. Я думала, там компания будет. А он закрыл дверь и приказал раздеться догола. Я возмущаться не стала, сослалась на женские проблемы, которые у нас бывают ежемесячно. Только тогда он отстал. Рассказывал, как он с Павлом Ивановичем Смородиным, — своим могущественным родственником, полмира за казённый счёт объездил. Но напоил и накормил меня в тот вечер как на пиру у шейха. — А ты была у шейха на пиру? — спросил он. — Я даже на свадьбах за свою жизнь ни разу не гуляла. Чем взрослей становлюсь, тем больше нужду испытываю. И всё оттого, что у меня характер непримиримый. Как только со своей праведностью вылезу, так и прощай работа. Замуж бы выйти, да никто не берёт. …Он посмотрел с состраданием на её трагическое лицо и ему, почему, то больно стало за неё. Хотелось успокоить и даже приобнять её, но по жизненному опыту он знал, что даже слабые элементы ласки многих женщин приводят к неудержимому плачу и нередко к рыданиям. И чтобы не прерывать разговор, он ей выдал нравоучительную тираду: — Характер трудно перестроить, — особенно женский. Жизнь может измениться, но люди вряд — ли. Дичайший раскол в обществе очевиден. Ну, может быть в бане, там все нагишом моются из оцинкованных тазиков, ещё в муравейнике. Живя в одном колхозе, муравьи все одинаково работают, одинаково и тлей доят. Даже на кладбищах люди лежат в разных гробах и разных почвах. Так что на будущее придерживай себя от искушения восстановить справедливость. Я ведь с директором и без тебя бы прекрасно справился, а ты взялась и высунулась. И в итоге осталась без работы и сделку с продажей дома сорвала. Он замолчал и взглянул на неё. Она с любопытством смотрела прямо в его глаза. Создалась небольшая молчаливая пауза, которую неожиданно прервали поющие на дереве птицы. Она задрала голову наверх и стала подсвистывать им, надеясь, что птицы ещё больше будут разливаться, но они замолчали. — Людмила Ивановна, для того чтобы птицы поддержали твой свист, нужно свистеть в мажоре, а не в миноре. А ты их своим реквиемом перепугала, вот они и замолчали. Она выбросила недокуренную сигарету под ноги и полезла опять в сумку. На этот раз она достала свой альбом с авторучкой и развернула чистый лист. — Теперь давай запишем? — Что именно? — удивился он. — Все умные слова, которые ты мне выдал на этой лавочке. Он ещё больше удивился. — Для чего тебе это? Она замялась и смущённо заявила. — Хочу быть такой же умной, как и ты. В этом блокноте, как на магнитофоне все твои речи зафиксированы. Кончится блокнот, новый заведу. — Боюсь, что твой бумажный магнитофон завтра уже сломается. И мы вряд — ли будем рядом. Я завтра пойду в Детскую спортивную школу, там открыли отделение настольного тенниса, а тренеров пока нет. — Тогда помолчи несколько минут, я сейчас быстро стенографирую твою текстовку, а потом у меня будет к тебе очень важное предложение, от которого ты вряд — ли откажешься. С северной стороны потянуло ветерком, и ему в нос ударил едкий тошнотворный запах пота, исходивший от Людмилы Ивановны. — Тогда пришла моя очередь курить, — сказал он и, встав со скамьи, подошёл к урне, похожей на вазу.