– Спасибо. – Я роюсь в сумочке, не в силах посмотреть Тому в глаза. Выуживаю ключи от машины. – Поеду-ка я домой, посмотрю, что написала мама. Весь день об этом думаю. Не хочу, чтобы она увлеклась и напугала Элис. Я несу вздор – от смущения, вызванного мимолетным возвращением прежних чувств. Том прячет руки в карманы брюк. На губах играет легкая улыбка, в глазах – смешинки. – Что? – спрашиваю я. Он мотает головой и наклоняется за портфелем. – Расслабься, Клэр, это было дружеское объятие. – Да. Знаю. – Чувствую себя дурочкой. – Сегодня я сама не своя. Обнимаю Тома и чмокаю в щеку, мы всегда так делаем. Добрые друзья. Старые приятели. Коллеги. – Вот тебе доказательство. Люк наверху, купает девочек. На волосах у него полоска желтой акриловой краски, на щеке – синяя клякса. – О, ты нашел время для картины. Как продвигается дело? – Я опускаюсь на колени рядом с мужем и брызгаю водой на спину Хлое. Та радостно визжит и хохочет. – Неплохо, – говорит Люк. – Сегодня не удалось нормально поработать. Попробую позже, когда эти проказницы уснут. Пора вылезать, Ханна. Так, полотенце. – Давай руку. – Я помогаю Ханне выбраться из ванны, укутываю дочь полотенцем. – И я, и я! – кричит Хлоя. Она все повторяет за Ханной. Как Элис в детстве. Та целыми днями ходила за мной, просила с ней поиграть. Обычно я соглашалась, но иногда Элис меня раздражала. Я хотела, чтобы ко мне не приставали. Поэтому сбегала от сестренки и пряталась в саду. Это воспоминание, как всегда, будит чувство вины. Я уже двадцать лет с ним живу. Мечтаю как-то все исправить. Наконец у меня появился шанс. Мы с Люком дружно готовим девочек ко сну. Сегодня я укладываю Хлою. Она потихоньку засыпает, а меня вновь поглощают мысли об Элис. Будто своим письмом она разрешила мне все вспомнить. Элис и я в саду. Мы постелили скатерть в розово-белую клетку и устроили чаепитие для кукол и мишек. Собрали с кустов ежевику и малину. Они съедобные, мы знаем. Потом я зачем-то – уже не помню, зачем, – нахожу на лужайке грибы и раскладываю их по блюдцам. Поднимаю взгляд – Элис жует гриб. Я велю ей выплюнуть и больше об этом не думаю, но после «чаепития» Элис идет домой, ей очень плохо. В конце концов мама вызывает врача, который не может объяснить недомогание. Я же страшно пугаюсь и потому молчу. Папа убьет меня, если узнает. Мама уходит проводить врача, а я беру с Элис обещание никому не говорить про грибы. К счастью, назавтра она выздоравливает, но маме и по сей день я не рассказываю правду… Дверь приоткрывается, в щель бьет свет с лестничной площадки. Это Люк. – Все в порядке, малыш? – шепчет он. Я бросаю последний взгляд на мирно спящую Хлою и иду за ним в спальню. – Где Ханна? – Ужинает внизу с мамой. – Люк притягивает меня к себе. – Как ты? – Хорошо. Весь день думаю об Элис. – Неудивительно. – Мне очень радостно, но и немножко страшно. Люк убирает прядь волос с моего лица и говорит: – Ты только пойми меня правильно… Будь осторожна, пожалуйста. Не воодушевляйся слишком. Чтобы потом не стало больно. – То есть? – Ну, столько времени прошло… Вы совсем не знаете друг друга. Такие воссоединения не всегда проходят гладко. – Ты что, настроен против Элис? Я выскальзываю из рук Люка, начинаю раздеваться. Для меня всегда удовольствие сменить рабочие юбку и блузу на удобные спортивные штаны с футболкой. – Я не настроен против, а осмотрителен. – Люк хочет что-то добавить, но сдерживается. – Что? – спрашиваю я, натягивая футболку. – Что ты хотел сказать? – Ничего. – Неправда. Я видела. – Тебе неизвестны намерения Элис. – Люк пожимает плечами. – Намерения? Ты о чем?! Я закипаю. Неужели нельзя просто разделить мои чувства? Порадоваться за меня? Люку ведь известно, как много это значит для нас с мамой. Откуда же негативный настрой? – Ты не знаешь, что именно рассказывали Элис об отъезде. У нее может быть совсем другое представление о прошлом. – Люк вздыхает. – Послушай, Клэр, я рад, что Элис нашлась. Исчезновение сестры уже много лет причиняет тебе боль, и если ее возвращение эту боль излечит, я только за. Я только прошу – будь осторожна, не спеши, и тогда, если повезет, все сложится хорошо. Люк уходит вниз, оставляет меня подумать. В голове начинает шевелиться сомнение. Что знает Элис? Что ей говорили? Помнит ли она нас? Я мысленно возвращаюсь в день ее исчезновения. Я была в гостиной, помогала Элис раскрашивать картинки. Услышала, как родители в кухне начали ссориться, и подумала – обычная размолвка, мало ли что. Ссора разгоралась, мама говорила все громче, все визгливее. Слов не разобрать, но я помню голос: слова выплескивались наружу с трудом, точно мешали друг другу в мамином горле, точно им не хватало там места. Отцовский же голос, наоборот, звучал низко и сильно. Он нарастал, проникал сквозь стены. Даже с кухни наполнял гостиную холодом – ледяным, безжалостным. Дверь кухни распахнулась, ударила ручкой о стену. В этом месте стена давно пошла трещинами – дверь била по ней уже не раз. В коридоре загремели шаги отца в сторону гостиной. За ними следовал жалобный мамин плач. Я попятилась к дивану, нырнула под подушки, ища тепла в складках ткани. Прижала колени к груди, крепко обняла, спрятала в них лицо. Я дрожала. Мерзла. Элис так и сидела на полу, раскрашивала принцесс в книжке и не подозревала о надвигающейся буре. Элис никогда не мерзла. Она была теплой. Любимой. Дверь в гостиную открылась, вошел отец. По пятам за ним – мама. Я глянула на нее украдкой. Глаза у мамы покраснели, она даже не пыталась вытереть бегущие по щекам слезы. Меня она не замечала, умоляла отца: – Патрик, пожалуйста… – Мама потянула его за рукав. – Ну что ты надумал. Я даже не знаю, куда ты едешь. – Говорю же – к родственникам, которых не видел сто лет. – Вот и я о том же. Зачем тебе к ним? Сколько уже прошло? Лет двенадцать? Твои родители умерли, сестер-братьев нет. Ну давай хотя бы поедем вместе, пожалуйста… – Нет. – Почему?.. Отец глянул на маму. – Сама знаешь, почему. – Это ведь замечательная возможность побыть всем вместе, семьей. Иначе выходит, что ты едешь с Элис, а нас с Клэр бросаешь. – Мамин голос оборвался, она утерла глаза ладонью. – Хватит! Прекрати истерику, женщина. Я уезжаю в отпуск и беру с собой Элис. Точка, – отрезал отец. Его голос, в отличие от маминого, звучал спокойно и жестко. Отец посмотрел на Элис, презрение и гадливость во взгляде тут же исчезли, уступив место нежности и любви. – Пойдем, солнышко. Надевай пальто, моя умница. Отец протянул Элис красное пальто с капюшоном. Она нерешительно встала. Кажется, только теперь поняла – что-то не так. – А мама едет? И Клэр? – спросила сестренка. – Мы едем вдвоем, милая, – ответил отец и легонько встряхнул пальто. – Ну же, одевайся, пожалуйста. Она послушно сунула руки в рукава, отец застегнул продолговатые деревянные пуговицы. Мама кинулась к Элис, заключила в объятия, зарылась лицом в ее волосы. Покрыла ее поцелуями, погладила по голове, взяла лицо в ладони, заглянула в глаза.