Первое, что Света услышала, когда они зашли в дом, был громкий Динин голос на мансарде. Мариванна встретила их приветливо и пошла показывать Семену завалившуюся ограду, а Света поднялась наверх, где Дина с художником Артемием обсуждали его картины. Дине все казалось кривоватым – и домики, и деревья, и люди, что иногда встречались, тоже какие-то набок заваленные, точно их ветром с пути сдувает. На Свету они только оглянулись, оба кивнули, но беседу не прервали. Художник вынимал то одно, то другое полотно, ставил на мольберт, Дина разглядывала и выносила свое суждение. – А церковь-то совсем сбоку раздуло! Как будто флюс, – заявляла она. – А облако чего такое? На собаку похоже. – Так оно же бежит, – возражал художник и улыбался, а сам потихоньку успевал что-то черкать карандашом в блокноте. Дину удивил портрет человека в шляпе. Человек в шляпе, зеленом жилете и желтой рубахе стоял посреди поля. Волосы у него были длинные, а глаза разноцветные. Один синий, другой карий. – Таких вообще не бывает, – заявила Дина. Артемий улыбнулся в усы и присел на край стула, продолжая рисовать в блокноте. – Это Крысолов, – пояснил он. – Хочешь, расскажу его историю? Имени его никто не знает. Жил он в Германии, в средние века, когда на города нападали полчища крыс. Они подъедали запасы муки и крупы, переносили чуму, и люди не знали, как с ними справиться. Не помогали ни кошки, ни лисицы, ни яды, ни палки. Крысы брали количеством. И однажды в город Гаммельн, когда там бесчинствовали крысы, пришел человек и объявил горожанам, что он избавит их от этой чумы. Он назначил умеренную цену за свою работу, и бургомистр, посоветовавшись с самыми богатыми горожанами, дал на это согласие. Что, думаешь, сделал Крысолов? Он вынул дудочку и пошел вдоль главной улицы Гаммельна, наигрывая. Изо всех дворов, домов и подвалов выходили крысы и шли за ним. Скоро главная улица превратилась в сплошной движущийся поток. Человек этот вышел за границу города, двинулся в поля, а крысы, как заколдованные, шли за ним. Так они и ушли всей огромной семьей, оставив после себя наполовину разоренный город. Это было утром, а вечером усталый крысолов вернулся за платой. И бургомистр, и богатые горожане ему отказали, заявив, что вряд ли игру на дудочке и прогулку в поле можно назвать работой. Он ничего им не ответил, отошел в сторону, достал из кармана свою дудочку и, наигрывая, пошел прочь из города. И из всех домов и дворов стали выходить дети и, выстроившись за его спиной, безмолвно следовали за ним. Матери и отцы пытались их остановить, но дети были непреклонны, они словно оглохли ко всему, кроме звуков дудочки, которая звала их в поле. Так они и ушли, даже не оглянувшись на плачущих матерей и растерянных отцов. Весь город точно охватил столбняк, и ничего, кроме как протягивать вослед уходящим руки, никто не мог. С тех пор этих детей больше никто не видел. Дина смотрела на Артемия, широко раскрыв глаза. – А мы... – она неуверенно оглянулась на Свету, прислонившуюся к косяку. – Мы тоже ушли из дома. И мы... мы не можем вернуться... Нам туда нельзя. – Но вы же ни в чем не виноваты? – спросил Артемий. – Нет, – вдохнула Дина. – Ни в чем таком... – Тогда пошли вниз, чай пить с медом. Они спустились и чинно расселись вокруг самовара, вместе с Мариванной и ее подругой Нонной с большой прической. – Как славно, когда в доме дети, – улыбнулась Нонна, а Дина выпрямила спину. – Летом тут хорошо, – охотно согласилась хозяйка. – Вот зимой одиноко, и все время думаешь, а вдруг опять провода обрежут, как в прошлом году. И останешься без электричества, с печкой и свечкой, без телевизора. Вокруг так тихо, что кажется, будто ты умерла. И спишь, и спишь весь день. Просыпаешься к обеду, вся опухшая, рыхлая, как сугроб, и печка уже остыла. Можно, конечно, читать. Но зачем? Я уже от книг не поумнею. Только чтобы время провести... – А где ваши внучки? – спросила Дина. Все как-то замолчали, заотворачивались, зазвенели чашками. Артемий попросил еще чаю. – Бабушка, наверное, о нас уже скучает... – добавила Дина. – А мы все бродим и бродим, и никакого покоя никому. – Не ной, – одернула ее Света, опасаясь, что Дина сейчас все выложит об их мытарствах. – Спасибо вам, мы пойдем, – Приятно было познакомиться, – добавила Дина. Они вышли, не став ждать Семена Александровича, добрели до озера и уселись на мостки. Дине захотелось снять колготки и поболтать в воде ногами, но Света не позволила. Еще не хватало заболеть. Хорошо же здесь, принялась рассуждать Дина. Зачем ушли от Мариванны? Художник обещал ей кисти, краски и альбом. Завтра, можно будет с ним пойти на холм рисовать. Он, конечно, не слишком хорошо умеет, все у него криво и набок, но она же не будет, как он. Будет по-своему. И речка есть с рыбой. И картошка в этом году уродилась. Артемий и Зину знает. Сказал, что она привозит ему заказы из города. Ветчину, например. Или сервелат. – А давай, – предложила Дина сестре, – когда Зина приедет, передадим с ней письмо маме. – Ты что? – удивилась Света. – Жить здесь собралась? – Можно немного... Ну, пока снег не выпадет. Мариванна сказала, что зимой тут скучно. А потом домой вернемся. – Дина опустила голову. – Если папа не появится, то можно жить у бабушки. Свет, у тебя деньги еще остались? Знаешь, я хочу «Рафаэлло». Так сильно хочу, что даже живот разболелся. – Я понимаю, – кивнула Света. – И еще тут совсем нет девочек. Ни одной подружки. Да и мальчиков нету. – Давай уедем, – вдруг сказала Света. – Прямо сейчас. На попутке до станции и потом домой. Что бы там ни случилось, приедем и все. Хотя бы все вместе будем. Дина посмотрела на Свету. Что-то совсем хмурая. И не танцует больше. С тех пор как из дома, где случился пожар, ушли, больше не танцевала. – Зачем? – покачала головой Дина. – Думаешь, хорошо получится? А если мы всех подведем? Они же нас спрятали в «доме мертвеца», а мы возьмем и заявимся! И чего бегать туда-сюда? Если сидеть на месте, нас быстрей найдут, а если таскаться туда- сюда, то не найдут. «И что это за жених такой – Семен Александрович, – подумала она, – чинит и чинит забор, а о людях не думает. И Света без него совсем грустная сидит». – Ладно, – вздохнула Дина, – пойду маме письмо писать. Она ушла в дом, отыскивать у Семена Александровича бумагу и карандаш, а Света осталась на берегу. Карандаш нашелся в кармане куртки, а вместо бумаги пришлось использовать кусок старых желтых обоев. «Дорогая любимая мамочка, – с трудом выводила Дина, пристроившись за столом, – мы живем хорошо. В деревне, в доме с печкой, около озера. Хозяин Семен Александрович хочет жениться на Свете, но лет ему пока мало, работает он много и нас тоже заставляет воду таскать, грибы нанизывать и рыбу чистить на продажу. Я очень скучаю по тебе и папе, и хотелось бы пойти в школу и на скрипку. Тут есть художник Артемий, и он обещал учить меня рисовать. Так что все идет хорошо, а если у Семена Александровича картошка и грибы закончатся, то я буду на станции петь, как артистка. Мне за это деньги дают. А где папа и когда он нас найдет? До свидания. Если вы не можете приехать за нами, то хотя бы напиши. Я тебя крепко целую». Закончив, Дина аккуратно сложила кусок обоев в квадрат и отправилась отдавать его Артемию. Артемий положил ее письмо в конверт, заклеил, написал под диктовку адрес и положил на полку для Зины. Когда Дина возвращалась в дом, то заметила, что Света все еще сидит на берегу и смотрит на подернутую рябью поверхность воды, но молча прошла мимо. Света ее не заметила. Она слушала, как тихо плещется рыба и шуршит над рекой трава. Блуждание по электричкам позади, жить есть где, никто не голодает, а снова какой-то тупик. Безысходность какая-то. Ничего нельзя предпринять, сделаешь шаг – может быть хуже. Ничего не остается, кроме как сидеть на берегу и глядеть на воду... Семен, покончив с починкой забора, заглянул к Мариванне, где был немедленно усажен за стол и подвергнут допросу, где он откопал девчонок. – Так их мачеха прогнала, – последовал быстрый ответ. – А я удочерил. – Врун ты, Сема, каких еще поискать, – укоризненно покачала головой Мариванна. Вечером, когда уже стемнело, Семен со Светой начали перешептываться, Дине велели ложиться спать, а сами, поскрипев дверьми, куда-то ушли. Она устала нанизывать грибы на нитки и легла, но в животе у нее от жареных грибов бурчало, и спать было невозможно. Поэтому она просто лежала в темноте и слушала, что происходит внутри живота. Там что-то клокотало. Надо было решить, куда направляться, если совсем прижмет. Если так просто – то в кусты, а если не так просто – то в кабинку. Ночью можно и оступиться. Дыра в туалете огромная и воняет. Кажется, что там непременно кто-нибудь живет. Какой-нибудь огромный микроб или чудище. А по пути еще и крапива. Не говоря и о комарах, которые тут – звери. Колготки Света постирала, идти, если что, придется с голыми ногами. Когда кончится этот турпоход? Хотелось бы полежать в ванной с морской солью и пеной. Дина села и поправила марлю на окне. Повертела головой – никого, луна над домами, звезд нет, только ветер шуршит старыми листьями и еле-еле стонут провода. Чего так тихо-то? Точно она под водой и уши заткнуты. И где эти жених с невестой ходят? На улице послышались голоса, и Дина юркнула обратно, притворившись спящей. Они вошли, разделись, подвигали стульями, и вдруг раздалась музыка. Это был Цой. Дина от неожиданности даже открыла глаза и тут же снова закрыла. Она убедилась окончательно, что Семен Александрович подосланный. Иначе откуда тут взяться магнитофону с Цоем, в лесу с грибами? Где и туалета-то человеческого нет. Двое вначале молча слушали, потом Семен взял Свету за руку. Дина, изображая спящую, подглядывала за ними. – Отец не главное. Главное – мать. Без матери, как в доме без печи. Хочешь согреться, а мерзнешь. Я с отцом и его новой женой жить не стал. Сбежал. Они велели мне картошку посадить, а сами ушли. Я свалил ростки в одну кучу, в углу участка, и зарыл, там все и выросло, бугром. Отец, когда понял, вмазал мне. А я ушел. Не нужны мне ее пироги с мясом, пусть сами давятся. Хотя он неплохой, просто работа у него гадская... Зверье ловить. – Он охотник? – спросила Света, но ответа не последовало, заскрипел пол, Семен Александрович куда-то сходил, потом зазвенели стаканы и забулькало. – Выпей, полегчает, – посоветовал он. – Не полегчает, – ответила Света. – И ты не пей. Я за пьяницу замуж не пойду. – Куда ж ты денешься? – удивился Семен Александрович. – Все пьют. – Значит, буду жить одна. – Влюбишься, так и пойдешь. Я когда влюбился в одноклассницу, стихи писал. Хочешь, прочту? Слушай. «Потому что когда ты сидишь над рекой и на воду глядишь, что течет под тобой, я дышать не могу, говорить не могу, я теряю себя, как иголку в стогу». Ну как? – Получается, – одобрила Света. – Пошли. По дороге прогуляемся и обратно. На луну поглядим. Я тебе руку на плечо положу, договорились? Света ничего не сказала, но поднялась, дверь за ними негромко хлопнула, и Дине вдруг стало невыносимо одиноко. Она села и тоже принялась глядеть на луну, но без Семена Александровича глядеть было неинтересно. Изрытая вся, как песочница, в буграх. Ничего красивого. Утром, когда Семен опять отправился на рыбалку, Света начала изводить сестру. Вначале ворчала, что та бросила ненанизанные грибы и они пропали, потом сделала выволочку, мол, зачем грибы на коленях собирать, если колготки единственные. Запретила разговаривать: нельзя никому ничего рассказывать, даже Семену, а уж тем более художницам и всем остальным, лучше будет, если никто ничего о них не узнает, тут сарафанное радио. Хоть местных в деревне раз-два и обчелся, а дачники не сегодня- завтра разъедутся, все равно кто-нибудь сболтнет. Людей мало, все на виду, начнут друг у дружки расспрашивать, и обязательно до милиции дойдет. А если милиция их ищет, так приедут непременно. Но тоже смотря еще из какого отделения и кто. Есть такие, что бандитам отдадут, не моргнув. Если спросят, нужно всем говорить, что родители в отпуске, а они поехали к родственникам, но потеряли их адрес. Теперь ждут, когда их разыщет родня, а те что-то не торопятся. Дина все это слушала-слушала, наконец, ей это надоело, и она неожиданно поделилась информацией. – Света, Семену Александровичу деньги платят за то, что он нас от всех прячет. Мы когда из леса вернулись, на столе записка лежала и деньги. Он их быстро сунул в карман. Еще оглянулся, не видим ли мы. Света принялась отчищать кастрюлю, а думала про Семена. Куда его возил Никанорыч с охранником, так и осталось неизвестным. Говорит, что в дежурке ночевал. Когда он вернулся, Света с Диной спали, а футболка и штаны на нем оказалась другие, не те, в которых он вчера дрался с охранником. Загадочная, в общем, личность. И даже подозрительная. И еще эти деньги, про которые Дина толковала. Поисками девочек вместе с Артуром занимался водитель Миша. За последние сутки о них вообще не было никакой информации. Артур, порасспросив дачных аборигенов насчет пожара на Чайковского, выяснил, что когда его почти потушили, девочек видели с климкинским пацаном Лехой, и отправился на его поиски. Телефоном Лехи Артура снабдила теща Алика, но встреча с ним ничего конкретного не дала. По его версии, за Диной гнались то ли чеченцы, то ли бандиты – хотели украсть, а денег у них, кроме его, Лехиной десятки, нет. Артур переговорил еще с лейтенантом Лошаком из линейного отдела узловой станции Ольховка, но мент оказался с гнильцой и с ходу взялся так лихо торговаться, что связываться с ним Артур поостерегся, решив, что будет прочесывать станции вдоль железнодорожной ветки сам, все равно кто-нибудь должен был обратить внимание на девчонок. 11 Шиза ждал сообщений с прослушки, но звонков из автоматов Мирзе больше не поступало. Значит, теперь девчонки напугались и будут прятаться по поселкам, а жители таких мест чужих не любят и охотно сдают приблудных милиции. Поэтому с милицией Шиза поработал основательно, пообещав хороший куш и раздав авансы. А потом он поехал к Алке. Вдова Димы Чуфарова выглядела краше в гроб кладут. Похоже, что все время после похорон пила: глаза превратились в щелки, а лицо – в небольших размеров подушку. Впустила, не спросив, и пошла, шаркая, как старуха. Вместо «здрасьте» спросила, почему он не был вчера на похоронах. – Я был. Только не вчера. Ты чего, двинулась? – удивился Шиза. Алка свалилась на диван, как кукла, и взяла сигарету. – Я тебе даже расскажу, что на тебе надето было. И как ты на Косте висела, – добавил Шиза.