– Но его могут остановить… – Дай Бог его документы ему помогут. Он может сделать вид, что он носильщик. Пусть тащит что-нибудь тяжёлое – мешок угля или картошки. Тогда вам вряд ли будут задавать вопросы. – Но… – Лотта чувствовала такую слабость, что была готова упасть в обморок. Если бы её остановили эсэсовцы или гестапо, их могли арестовать. Документы Франца были поддельными, и Лотта сильно подозревала, что это заметно. Их обоих могут посадить в тюрьму. И пытать… – Может быть, подождём ночи? – Нет времени, сестра Мария Иосиф. Как сказал наш Господь, «кто держит путь днём, не собьётся, потому что видит свет мира». – Она сунула сумку в руки Лотты. – Идите, и да хранит вас Господь. Лотте казалось, что она бредёт во сне, что это происходит с кем-то другим, а она смотрит на него со стороны безо всякого интереса. Она пришла к Францу в его сарайчик позади сада и со странным, внезапным спокойствием рассказала ему, что произошло. Франц побледнел, но сделал как она велела: надел старую рабочую куртку и плоскую кепку, закинул на плечо мешок с картошкой. Лотта закуталась в зимний плащ, натянула сапоги; она не покидала аббатства почти три года. На Ноннбергштиге им не встретилось ни души; город был холодным и тихим. До Гетрайдегассе всего пятнадцать минут ходьбы, напомнила себе Лотта. Пятнадцать минут – это пустяки. К тому же, как сказала настоятельница, гестаповцы вряд ли станут допрашивать монахиню. Не считая того факта, что одну они только что арестовали. – Пойдём побыстрее, – велела она Францу, который без того шёл так быстро, как только позволяли его тяжёлая ноша и опущенная голова. – Слишком быстрая ходьба подозрительна, – пробормотал он, когда они шли вниз по Кайгассе. – Ты же монахиня, не забывай. Ты должна парить. Меньше всего Лотте сейчас хотелось парить. Она с трудом держала себя в руках, чтобы не перейти на бег. Город вокруг неё сливался в бесформенное пятно цвета и шума, всё тревожило её чувства и наполняло душу ужасом. Неужели Зальцбург всегда был таким громким, люди – такими шумными? Её сердце колотилось, ряса взмокла от ледяного пота. Поймав взгляд человека в униформе, она быстро отвела глаза. Господь милосердный, помоги нам. Спаси нас… Вниз по Кайгассе, через Моцартплатц, на Юденгассе – каждый шаг давался с болью, и вот наконец, наконец, перед ними появился маленький магазинчик с вывеской часовых дел мастера, на которой была нарисована веточка эдельвейса. Дом. Даже после стольких лет в Ноннберге здесь был её дом. Она вошла в магазин, высоко подняв голову, как любой другой посетитель, хотя её всю трясло. Зазвонил колокольчик, из соседней комнаты вышла Биргит, и у неё отвисла челюсть от удивления. – Что, ради всего святого… Лотта быстро объяснила ситуацию. – Машина, – ошеломлённо повторила Биргит. – Водитель. – Ты ведь умеешь водить, правда? – отчаянно воскликнула Лотта. – Немного, – ответила Биргит, – но не слишком-то хорошо. К тому же женщины за рулём встречаются редко. Это будет выглядеть подозрительно. – Я умею водить, – сказал Франц. Они повернулись и посмотрели на него. – Я буду вашим шофёром. Так всё будет более-менее объяснимо: две женщины в машине, мужчина за рулём. Вы едете к тёте в Ладис, наняли меня, чтобы я вас довёз. Биргит и Лотта переглянулись. – Это может сработать, – сказала Биргит. – Но где взять машину? – спросил Франц. – И бензин? – Я знаю того, кто у меня в долгу, – заявила Биргит. Лотта и Франц вопросительно посмотрели на неё. – Ингрид, – пояснила она, и хотя ни та, ни другой её ни разу не видели, это имя было им знакомо. – Я… немного ей помогла. – Помогла, – повторил Франц, сузив глаза. – Иоганна мне всё рассказала. Ты не просто ей помогла, Биргит. – Я всего лишь выполнила свой долг. Но правда в том, что она теперь должна помочь мне, по меньшей мере предоставить машину и бензин. – Она повернулась к Францу. – Постарайся никому не попадаться на глаза. Я пойду к ней. Может быть, задержусь. – Времени мало, – предупредила Лотта, думая о Кунигунде, которая сейчас, наверное, была на Хольфгассе, где её допрашивали или что похуже. Сколько времени пройдёт, прежде чем она им всё расскажет? Желудок Лотты словно окаменел. Ей, конечно, предъявят обвинение. Даже ехать в Швейцарию было не так страшно, как возвращаться в Зальцбург. Обрывочные мысли кружились, сменялись одна другой. Биргит ушла, Франц побрёл наверх. Когда Лотта вслед за ним вошла в кухню, Хедвиг радостно вскрикнула и крепко обняла сперва Лотту, потом Франца. Манфред вышел из гостиной, и его измученное лицо расплылось в улыбке. – Как чудесно вновь вас видеть! – восклицал он, снова и снова тряся руку Франца. Лотта в замешательстве смотрела на него. Иоганна рассказала ей, что он сильно изменился, но он вёл себя так, словно Франц вернулся с праздника. – Папа устал, – тихо сказала Хедвиг. – Он очень… устаёт после того, как был арестован. Лотта проглотила печальные слова. Отец повернулся к ней. – Лотта, – удивлённо спросил он, – почему ты так одета? – Это ряса, папа, – ответила Лотта. – Я ведь теперь монахиня, помнишь? Он покачал головой, с улыбкой постукивая себя по виску. – Я уже не так умён, как раньше, – сказал он и ушёл в гостиную. Лотта закусила губу, чтобы не расплакаться. Она не думала, что он настолько плох. – У него бывают хорошие дни, бывают плохие, – быстро выпалила Хедвиг, защищая мужа. – Сегодня явно не лучший. – Она обвела взглядом их обоих. – А теперь живо наверх, на случай, если они придут. – Её лицо помрачнело. – Если они сюда заявятся, они сунутся к вам только через мой труп. Франц широко улыбнулся и вдруг поцеловал её в щёку. Хедвиг покраснела, а Лотта рассмеялась. Её поразило, что среди всего этого ужаса они ещё могут улыбаться и шутить. Следующие несколько часов текли мучительно медленно, наполненные странной, сладкой горечью. Кто знал, как много им ещё осталось? Может быть, завтра в это же время они будут под арестом, может быть, окажутся в тюрьме или даже погибнут. А Биргит? Она тоже была в опасности. Все были в опасности. Франц мерил шагами чердак, а Лотта сидела, сложив руки на коленях, и пыталась молиться. Оба готовы были тут же спрятаться, едва раздастся стук в дверь. – Куда ты поедешь, когда окажешься в Швейцарии? – спросила она вслух, и Франц пожал плечами. – Если окажусь в Швейцарии, – он накрыл лицо руками, – то, наверное, попытаюсь добраться до города. Стану думать, как жить дальше. Там должны быть организации для беженцев. Во всяком случае, мне так кажется. – Он покачал головой. – Если честно, я вообще всего этого не представляю. – Я тоже. – Лотта не могла даже вообразить, как сядет в машину, которую, если Бог даст, достанет Биргит. Что, если она никогда больше не увидит настоятельницу? И родителей? Она подумала, что оставила мысли о них позади, когда принесла последние обеты, но нет. Она по-прежнему тосковала по солнечному теплу, по объятиям отца, по колокольному звону, зовущему на молитву… Внизу открылась и захлопнулась дверь, и они с Францем обменялись долгими, усталыми взглядами. По лестнице застучали шаги, в комнату влетела Иоганна и бросилась в объятия Франца. – Мама мне рассказала… я поеду с вами, – всхлипывая, прошептала она, уткнувшись в его шею. Он ласково гладил её по спине. – Я не отпущу вас одних. – Глупости. Ты же понимаешь, это опасно. Я должен быть уверен, что с тобой всё в порядке, Иоганна, что мне есть ради чего жить. – Он улыбнулся, глядя в её мокрое от слёз лицо. – К тому же, если ты надолго отлучишься с работы, это заметят. И потом, подумай о родителях. Им ты нужнее, чем мне, особенно сейчас. И мы оба прекрасно понимаем, что Биргит лучше справится с рискованной ситуацией. – Не важно, – настаивала Иоганна, но Лотта видела, что она согласна с Францем. Вытерев щёки, Иоганна сказала: – Я встретила Биргит на улице. Она сказала, что Ингрид разбирается с машиной. Франц облегчённо выдохнул, но Лотта ощутила лишь ещё больший страх. Если Биргит не достанет машину, они не смогут уехать. И что тогда? Выхода не было. Неважно, уедут они или останутся – они подвергают свою жизнь опасности. Следующие несколько часов прошли как в тумане. Биргит вернулась в потрёпанной «народной машине» – «Форде», которому было явно больше десяти лет. Его крылья были помяты, окно с одной стороны выбито. – Мы же замёрзнем! – воскликнула Лотта, но кроме как завесить окно вощёной бумагой они больше ничего не могли сделать. Они оделись как можно теплее, Хедвиг собрала им корзины с едой – этого рациона хватило бы на неделю, и, конечно, они никак не смогли бы столько съесть, но Лотта понимала, что так мама выражает свою любовь. Они обняли Манфреда, Хедвиг и Иоганну, в последний раз вгляделись в любимые лица, запоминая дорогие черты, и вышли в ночь. Ехали молча. Франц вёл машину по узким тёмным улицам, стараясь как можно скорее добраться до главной дороги в Иннсбрук, кружа и петляя по маленьким деревенькам, рассыпавшимся между двумя городами, избегая крутых горных дорог, из-за снега ставших опасными. Температура в машине уже в первые несколько минут упала очень низко. Лотта и Биргит закутались до носов и прижались друг к другу в бессильной попытке согреться на ледяном ветру, дувшем в выбитое окно. История, которую они придумали на случай, если их остановят, была следующей: они поехали в Ладис навестить больную тётю. Лотта – не только монахиня, но и сестра милосердия. Бедная тётя при смерти, вот они и едут ночью, чтобы добраться до Ладиса как можно скорее. У них в самом деле была тётя в Ладисе, но они видели её только в раннем детстве. Хедвиг подробно рассказала им о ней, чтобы история получилась как можно правдоподобнее. Ещё она написала тёте письмо, в котором просила оставить девушек у себя, пока они не помогут Францу благополучно перебраться. Лотта не могла себе представить, что придётся долгое время жить в Ладисе. Она вообще не помнила ни тётю, ни деревню, где та жила. Следующие несколько часов прошли совершенно бессобытийно. Какое-то время спустя Лотта провалилась в беспокойный сон и, проснувшись разбитой и окоченевшей, с удивлением обнаружила, что они всё ещё едут и всё ещё темно. Ей начинало казаться, что во всём мире наступила бесконечная ночь и солнце никогда больше не взойдёт. Но вскоре по небу разлился бледно-серый свет. Они съели часть припасов, которые им заботливо собрала с собой Хедвиг, и постарались уснуть, несмотря на холод. – Почему мы не можем ехать днём? – спросила Лотта, когда солнце высоко поднялось и засияло на вершинах снеговых гор. – Это ведь не так подозрительно, и к тому же, если мы будем в пути только ночью, мы за целую вечность не доберёмся до места. – Это слишком опасно, – возразила Биргит, но Франц покачал головой. – Лотта права. Чем дольше мы тянем, тем больше вероятность, что правда выйдет наружу. Может быть, сестра Кунигунда уже рассказала всё, что ей известно, и нас ищут. – Не услышав возражений, он продолжил чуть более уверенным тоном: – Чем быстрее мы доберёмся, тем лучше. Биргит помялась, переводя взгляд с одного на другого, и наконец кивнула. – Хорошо. Будь по-твоему. Франц завёл машину и выехал на дорогу. Часы тянулись с мучительной медленностью. Порой Лотта пыталась разогнать тоску и страх, расшевелив сестру разговором, но Биргит была не настроена поддерживать беседу. – Где Ингрид достала машину? – Не знаю. – А бензин? – Не знаю. – Как ты думаешь, они что-то узнали от Кунигунды? По лицу Биргит промелькнула тень, и она отвернулась. – Не знаю. – Кстати, а где ты познакомилась с Ингрид? – В кофейне, много лет назад.