– Хорошо. Она встала в центре комнаты, отряхнулась от остатков собачьего корма и спела: «Я хочу быть с тобой, и я буду с тобой...» Голос ее под конец дрожал, так она старалась. Паша обрадованно захлопал. Так удивился пению, будто никогда ничего подобного не слыхал. Слушатель оказался благодарный, запросил еще, и Дина исполнила «Ален Делон не пьет одеколон», а потом «Не сыпь мне соль на раны...» Концерт прошел на «ура», хозяин едва не прослезился и громко хлопал. Потом рявкнул: «Мариула!», да так, что вздрогнула не только Дина, но и Светкин красавчик тоже. В дверях появилась девушка в оранжевом. Она подошла к дивану, и в глазах ее зажегся огонь – она увидела конного чемпиона: – Вы Филипп Афиногенов? Или я что-то путаю? Красавчик на это только улыбнулся. Умеют же люди улыбаться... И губы сразу такие красивые, и все лицо. – Не путаешь, – успокоил взволнованную девушку хозяин. – Отвлекись на меня, да? Вот эту душечку возьми-ка приодень, накорми и ежей покажи. Чудный ребенок, слыхала, как поет? – Да уж куда нам, – скривилась Мариула. Дина удивилась, что все у них тут наоборот. Чудовище, похоже, доброе, а красавица злая. Когда они уходили, Паша громко жаловался гостю на Мариулу. Уверяла, что балерина, а оказалась, тьфу, шахматистка. Целыми днями над партиями колдует. Он с ней играл, да проиграл семь партий подряд. Играли на деньги. Теперь отдавать надо, а нечем. А она за долг трясет, недобрая оказалась. Дина поглядела на красавицу: да, строгая, ничего не скажешь, если чудовище держит в ежовых рукавицах. – Это он только пьяный хороший, – сообщила красавица по пути. – А когда трезвый – сатана. И все врет. Кто его обыграет, тому вообще не жить. В плену, наверное, держит? – посочувствовала Дина. – Попробовал бы... – возразила та. – Я медсестра, работа такая. Из запоев вывожу. Ведь пьян в хлам, а рассуждает, как умный. Ничего. Уже скоро, – предупредила она с угрозой. Такая, наверное, и убить может, подумала Дина. – Вы его ненавидите? – Еще чего. Он мне деньги платит. – А шахматы? – Что шахматы? – в голосе послышалось раздражение. – В шахматы вы умеете? – А кто мне запретит, если я КМС? Ага, значит, чудовище не врало, что она шахматистка. Да еще медсестра. Он не отдаст ей проигрыш, а она ему за это – смертельный укол. – Мариула... – Я не Мариула, – перебила медсестра. – Вечно эти клички дурацкие. Я Лариса. Этот урод всем клички раздает, как собакам. А, что мы тут? Пошли лучше собак смотреть. Все лучше, чем с этим уродом... Импотент ползучий... Чтоб он сдох, вонючка. Дина никогда не слыхала, чтоб люди так злились, и слушала с интересом. Про импотента ползучего надо будет Свету спросить. Она думала, что тут в замке живут прекрасные дамы и рыцари, а тут все наоборот. Медсестры, змеи, бондарчуки эти... – И жена у него мегера. Медуза с шипами. Гадость на тонких ножках. Отрава... – А вы увольтесь и все, – посоветовала Дина. – Легко сказать! – взвыла Мариула. – Мать инвалид, сыну год. А этот себе аэропорт присвоил и жирует. Литрами коньяк хлещет! Ненавижу! Дина притихла, обдумывая услышанное. Да, медсестра не шутка. Отравит она его. Или заколет шприцем. Они вышли во двор, обогнули дом, миновали теплицы с пальмами и мандариновыми деревьями и углубились в лес, он же парк. Там, в сером кирпичном здании располагалась псарня. Они отперли дверь, и их радостно приветствовали. Дина обрадовалась царству лохматых ласковых и добрых существ. Бродила, гладила, чесала за ушами. Красавица покурила в окно и успокоилась. – Тут только с собаками и можно жить, – вздохнула она. Имена у собак были странные: то «Раздирай», то «Убегай». Дина удивлялась, а Лариса объясняла, что чудовище передирает все с девятнадцатого века. Себя тоже считает реинкарнацией Демидова. Спьяну. А на трезвяк вроде забывает. На трезвяк всех точит, как ржа железо. Мышь не пробежит, чтобы он ее не принялся перевоспитывать. А сам кто? Вор в особо крупных размерах. Точно, согласилась с ней Дина, припомнив живот хозяина. В особо крупных. – А что он украл? – Как что? Аэропорт. – Не понимаю я, как можно аэропорт украсть... – задумалась Дина. – А как можно его заработать? – возразила Лариса. – Никак. Только украсть. Если у тебя есть свой аэропорт, значит, ты вор. Может быть, ему просто кто-нибудь поручил. Ведь с аэропортом хлопот много: расписание соблюдать и следить, чтоб в воздухе никто не столкнулся. В общем, Дине Лариса не нравилась: все ругается и ругается, а сама просто завидует. А что ей карабас велел чадо переодеть и накормить, забыла... Она попробовала намекнуть, но оказалось, что медсестра не забыла, а просто не намерена выполнять его приказы. У нее есть обязанности, а все остальное – за отдельные деньги. Дина поняла, что еды и нарядов ей не видать как своих ушей, и приуныла. Походила, погладила собак и запросилась в дом. Наверное, пора было уходить. Света ее ждет, и, вообще, тут в замке не то чтобы скучно, а как-то неприятно что ли... Неудобно даже оставаться. Они вернулись в дом. В гостиной все оставалось по-прежнему, только хозяин взялся курить, пуская дым через бутыль. Дым пах яблоком и красиво клубился, а Паша закатывал глаза. Живот его поднимался и опускался в такт затяжкам. Увидев Дину, он принялся рассуждать о своей любви к артистам. Любовь он питает к артистам всех мастей, к художникам слова и жизни, а также к кровососущим насекомым вроде Мариулы, или жены его Галины, и всех прочих женских особей, которые представляют собой вечное противоречие между гладкой приятной формой и гнусным содержимым. Ведь что у артиста внутри? Пустота. А снаружи артист трепещет, и те, у кого душа есть, на этот трепет отзываются, не подозревая обмана. Тот, кто слышит искусное пение, тот поет сам и слышит себя. А певец совсем ни при чем. Он имитатор чувств, попугай, сделавший подражание профессией. Филипп на это только усмехался. Его задачей было не попасть в ловушку карабаса, и он таинственно помалкивал. Дина потянула его за рукав, шепнув, что хорошо бы домой поехать, тем более Света уже заждалась. Но тот в ответ нахмурился: – Паш, небольшая просьба. Приюти девочку на пару дней. – Нет проблем, – кивнул хозяин. – Я тут не хочу... – заартачилась было Дина. – Приглядеть бы... – вид у джокера стал озабоченный. – Она уже и на станциях пела, и на цыган работала. С отцом неприятности, девчонки мыкаются. Старшую я беру на себя, а с этой надо осторожно. Родители вляпались, детей бандиты ищут... – Да ладно, Филипп, не объясняй. Добрым хочешь быть за мой счет. Гость посмотрел сперва хмуро, потом с усилием улыбнулся: – Хорошо. За твой счет пару дней можно мне побыть добрым? – Так бы сразу и говорил. Можно. Мариула, – рявкнул он, – почему ребенок до сих пор не переодет? – Я не нянька, – заявила Лариса. – Обслуживать детей не нанималась. – Видал? А ты говоришь «добрым быть». Сие невозможно, – хозяин многозначительно поднял палец – Плачу триста, – кивнул он Ларисе. Она подошла и взяла Дину за руку. Дине не хотелось оставаться с этим вурдалаками, но выхода не было. Одна надежда, что Света за нее вступится и вызволит, но опять же Света не в себе из-за этого джокера. Как он скажет, так она и сделает. Пыталась же она сплавить Дину Семену. Ну, ладно, два дня потерпеть можно, она еще не все видела. Может быть, таджик появится. На худой конец, она и на псарне посидит. С собаками жить можно, как злая медсестра сказала. Она небрежно кивнула, предупредила, что больше двух дней жить у чужих не согласна, и пошла за Ларисой. Все оказалось не так уж плохо, даже хорошо. Розовая ванна с медовым шампунем и длинным белым халатом в красных цветах. Дина наконец-то отмылась. На ужин Лариса принесла жареную в сметане печень, сок, йогурт и клубнику. Комната, где ее поселили, оказалась крошечной, с миленькими картинками и мягкой постелью в цветочек. Спала она спокойно, и главное, на совсем чистой и удобной кровати. Наутро на стуле возле постели оказалось зеленое бархатное платье с белым кружевным воротником и бордовой лентой для волос, белые колготки и черные лаковые лодочки. Дина почувствовала себя принцессой. Вот только друзей и принцев тут не водилось да и не предвиделось. Она оделась, причесалась, убрав волосы лентой, спустилась вниз по каменной лестнице и нашла дверь, из-за которой раздавались вкусные запахи. Там на огромной плите стояли кастрюли, среди которых присутствовал даже один блестящий котел, по стенам висели полки с посудой, огромные поварешки, ножницы, ступки и решета, а посреди этого царства сидел на стуле таджик Миша и завороженно следил, как толстая повариха помешивает в кастрюле. Дина протерла глаза: нет, это был не сон. Миша ей широко улыбнулся, показав золотые зубы. Повариха обернулась, и Дина чуть не вскрикнула, так она была похожа на бабушку Нину. Такая же ямочка на подбородке. – Садись на табурет, девонька, – ласково позволила та. – Хочешь, сейчас поешь овсянки, а хочешь, блинов с грибами жди. Дине захотелось всего: и каши, и блинов. А больше всего хотелось тут сидеть, вдыхать кухонные запахи, болтать ногами и перемигиваться с Мишей. – Что делать будем? – обратилась повариха к Мише, продолжая начатый разговор. – Он Лариску прогнал. Чем лечить будем? Где врача искать? Врачей не любит, на Лариску думал, что она балерина, потому только пустил. Потом уж привык. Что она ему вчера ляпнула, не знаешь? Дина не поверила своим ушам. Неужели хозяин прогнал красавицу? Наверное, за вчерашнее. – Она деньги попросила, чтоб за мной ухаживать, – сообщила Дина. – Пожадничала, – вздохнула повариха. – Теперь беда, помрет хозяин, – горестно вставил Миша. Дина принялась за кашу. Положила немного масла и варенья, размешала, зажмурилась от вкусноты. Давно не ела каши, все картошку и овощи. Подгребала ложкой и слушала, о чем говорят повариха с таджиком. Повариха Люба Ларису осуждала за норов. Пришла работать, так работай. Миша ее не осуждал, полагал, что молодые все злые, гордые, горячие. Медсестру найти можно в поселке, да только кто ее в дом пустит? Паша только старых знакомых признает, новых не любит, только если артистов, так и их тоже дразнит. В общем, проблемы у них с этим Пашей, думала Дина. Еще хуже, чем с конным спортсменом возятся. Но тот хоть красивый и знаменитый, а этот толстый... Зато аэропорт украл! Вот в чем все дело. Теперь жирует. Жирует – значит от жира лопается, весь больной и в запоях. Гос-споди, ну и замок! – А почему он такой? Ну, хозяин? – спросила Дина. – Деньги все. Испытание это, – охотно пояснила Люба. – Вот мне предложи замуж за богатого – не пойду. Как жить-то с ними? Пьют, измываются, дуркуют. И терпи. На моего топнешь – замолчит, совесть есть у него. А у Паши нету. Какая в нем совесть? Давно пропил. Пустой человек, незлой хотя. Жалко его, а все сам виноват. Душу загубил, а часовню построил. А только в часовне той привидение живет. И по ночам воет. – Привидение!? – ахнула Дина, а Миша укоризненно покачал головой. За окном раздался знакомый рев, и все бросились смотреть, что случилось. Миша открыл окно, чтоб лучше было слышно. На круглой площадке перед домом, обсаженной розовыми кустами, хозяин орал на Мариулу, чтобы она выметалась. Рядом стоял смирный Бондарчук. – За что? Мариула зло сверкала глазами. – Ни за что... непонятно объяснил хозяин и поддернул штаны. – Я так захотел.