— Да. — И это вам льстило. — Нет, но я находил это весьма трогательным. И, если хотите знать, значительным и важным. — А что было для вас значительно и важно? — Вся их энергия, энтузиазм и… вера. — Но ведь это были всего-навсего дети, девчонки. Похоже, после этого замечания Ланг занервничал. — Я же вам уже сказал: они были намного больше, чем просто девчонки. Есть и такие взрослые, которым никогда не достичь их уровня понимания. Ковальский покачал головой. — И ваши встречи никогда не проходили здесь, в этом доме? — Никогда. — Расскажите мне о них… Какое впечатление они на вас произвели? Какие еще черты характера выделялись у них среди прочих? Романист немного успокоился и задумался. — Я уже говорил: они были очень умны, пылки и обладали богатой интуицией. И было в них что-то неуловимое и загадочное… Мне никогда не удавалось раскрыть их до конца, добраться до сути… Что же о чертах характера, то они обладали качествами, свойственными подросткам: у них был вкус к риску, неприятие чужих идей, в особенности родительских — родителей они ненавидели и упрекали за узость жизненных взглядов, за невысокое происхождение, — жажда провокации и потребность испытать силу собственной обольстительности. — Вас они тоже испытывали на этот счет? — Конечно. — Продолжайте… — Не знаю, будет ли вам это полезно, — утихомирил его Ланг, — но вот уже несколько лет, как мы потеряли контакт. Я не знаю, в каком направлении и как они развивались в эти годы, остались ли такими же склонными к риску или встали в один ряд с другими. В этом возрасте все может резко меняться год от года. — Вы уверены, что с ними не было никаких контактов? — Я же вам только что сказал. Ковальский поскреб себе бороду. — Неважно, руководствовался ли вашей книгой тот, кто это сделал, господин Ланг. Но, так или иначе, вы не ушли из жизни девушек… — Как это? — Хотите этого или нет, однако влипли вы по уши. Если сыщик рассчитывал произвести эффект и поразить Ланга, то он явно просчитался. На губах писателя снова появилась высокомерная гримаса, то ли улыбка, то ли оскал. — Желаете меня напугать? Так должен сообщить вам, что для этого нужно еще много чего… А что у вас есть? Пачка писем и книга? Это вовсе не делает из меня убийцу. Несколько секунд Ковальский молча, в упор смотрел на Ланга. — Но и не говорит о вашей невиновности. Где вы были в ночь с четверга на пятницу, господин Ланг? — Ах, вот уже до чего дошло? — Обыкновенный рутинный вопрос. Его мы задаем всем, кто так или иначе имеет отношение к этому делу, даже отдаленное… — Я был здесь. — Кто-нибудь может это подтвердить? — Нет, я был один. — Ланг поднялся. — Вы закончили? Или ко мне есть еще вопросы? Меня ждут на партию в гольф, и я уже опаздываю. — Ну, вам не так далеко идти… Тут совсем близко, — заметил Ковальский. Сервас тоже поднялся. И увидел, как оба собеседника смерили друг друга взглядом, прощаясь за руку. — Удачи, инспектор, — сказал писатель таким тоном, каким пожелал бы хорошего матча какому-нибудь регбисту на стадионе в Тулузе. Они направились к выходу. По дороге Сервас покосился на змеиные фото, висящие на стенах, и вздрогнул. Около четырех часов дня, пообедав в центре, они вернулись к себе в отдел. Мартен совсем забыл о переезде. Вереницы людей в халатах тащили кто коробки, кто столы и стулья, увязанные в пластик, как пузыри, кто лампы и пишущие машинки. Рабочие поглядывали на них с раздражением: им наверняка пообещали, что помещения будут свободны с вечера пятницы до утра понедельника. Да вот только кто же мог предвидеть, что два трупа испортят всю обедню… Остальные участники группы уже ждали их в своих кабинетах, и Ковальский велел всем собраться, чтобы подвести итоги. Они открыли опустевший, без мебели, зал заседаний и разбрелись в поисках стульев, которые еще не успели утащить рабочие. — И найдите мне доску! — крикнул Ковальский. Где-то раздобыли и доску, правда, уже упакованную, и вспороли пленку и крепивший ее скотч. — Эй, вы что делаете? — раздался чей-то грозный голос. — Срочное дело, — ответил Манжен. — Не можем же мы писать на стенах. Они расставили стулья полукругом перед доской, и Сервас подумал, что все это очень походит на собрание анонимных алкоголиков. Ковальский написал на доске толстым фломастером: В ночь с 27 на 28 мая АМБРА и АЛИСА убиты Обнаружены ФРАНСУА-РЕЖИСОМ БЕРКО Убиты широким и плоским предметом (ВЕСЛО?) ИЗНАСИЛОВАНЫ не были Признаки предумышленности: ПЛАТЬЯ ПЕРВОПРИЧАСТНИЦ надеты на девушек уже после смерти КРЕСТИК (где второй?) Убиты на месте Находились ночью в лесу: назначенная встреча? КТО с ними был? Убийца? Еще кто-то? Обратиться к свидетелям Мизансцена идентична роману Эрика Ланга (несовершеннолетние) Отсутствие АЛИБИ Дверь в комнату Амбры вскрыта Анонимные звонки РОДИТЕЛЯМ: временный номер — Кому-то есть что добавить? Начались разговоры, которых Сервас не слушал. Он сидел, не двигаясь, и пристально смотрел на доску. Со времени двойного убийства прошло меньше сорока восьми часов. Опрос соседей пришлось прекратить, поскольку большинство потенциальных свидетелей — в основном студенты — разъезжались на выходные по домам, даже не заходя в кампус после занятий, и должны были вернуться только в понедельник. На понедельник и наметили продолжить опрос. В этом убийстве было что-то такое, чего Мартен не понимал. Может, просто потому, что это было его первое дело? Если девушек убил Ланг, то Ковальский прав: надо быть либо полным идиотом, либо сумасшедшим, чтобы имитировать собственный роман, прекрасно понимая, что сыщики рано или поздно обнаружат его переписку с жертвами. Не говоря уже о том, что эта теория выглядела слишком мудреной. Но если это не Ланг, то каков мотив убийства? Безумие? Какой-то обиженный и/или ревнивый поклонник не простил ему повышенного внимания к девушкам? Однако Ланг сам заявляет, что давно прекратил с ними все контакты… Кто-то пытается перевести на него стрелки? Но откуда этот кто-то узнал, что у Амбры в альбомном тайнике хранятся письма? О них мог знать сердечный дружок, если Амбра или Алиса ему доверяли… А если Ланг врет и на самом деле все-таки встречался с одной из девушек, то достаточно ли это веская причина, чтобы кто-то настолько приревновал, что пошел убивать? Сервас поудобнее устроился на стуле. Несомненно, ревность — один из основных мотивов непредумышленных, да и предумышленных убийств, так? Этому их учили еще в школе полиции. — Мартен, есть идеи? Все взгляды обратились на него. Кто смотрел с любопытством, кто с раздражением, кто с иронией. Ладно, момент настал. Либо его сейчас размажут по стенке, что очень порадует некоторых коллег, либо его теорию признают стоящей, и от этого враждебность сослуживцев только усилится. И он изложил все, что думал. Тишина, которая сразу же наступила, показалась ему бесконечной, хотя длилась не больше двух секунд. Мартен вдруг спросил себя, о чем тут разговаривали, пока мысли его блуждали где попало, и испугался, что повторил некоторые вещи, которые они уже слышали. — Интересно, — сказал наконец Ковальский. На миг ему показалось, что шеф группы над ним смеется. Но нет, тот был более чем серьезен. — Интересно, — повторил он. Услышать от него такое было равно похвале.