Сервас ощупью нашел выключатель, вспыхнул свет, и оказалось, что на потолке болтается на проводе всего одна голая лампочка. И тут все его существо охватили гнев, ярость, адреналин вспенил кровь: в желтом круге света он увидел Реми Манделя, крепко державшего перед собой Гюстава, а возле горла мальчика — острый нож. — Мандель! — крикнул Мартен дрожащим от ярости и страха голосом. — Посмейте только… — Он ничем не рискует, если будете делать, что вам сказано, — перебил его великий фанат. — И погасите наконец ваш фонарь, черт возьми! — прибавил он, моргая. В этот момент Сервас встретился с ним взглядом и понял, что тот пойдет до конца. Потом глаза его скользнули вниз, на бледную мордашку сына, которая еле доставала высоченному Манделю до пупка, и сердце его разорвалось: в глазах его мальчика застыл ужас. И только после он разглядел все остальное: вокруг Манделя и Гюстава на земле громоздились книги — десятки и десятки книг. Они были разбросаны как попало, составляя просторный круг около двух метров в диаметре. Вот и объяснение, почему они по дороге то и дело натыкались на книги… Сервас мгновенно проанализировал ситуацию, шаг за шагом. В воздухе стоял запах, который ясно указывал на план фаната. Он щипал ноздри. Запах бензина… * * * Мартену захотелось прыгнуть вперед и наброситься на фаната, но он не шелохнулся: нож, приставленный к шее мальчика, чуть вдавился в кожу. Нож для разрезания бумаги, конечно, не такой острый, как обычный нож, но хорошего удара достаточно, чтобы проткнуть сонную артерию… К тому же другой рукой Мандель крепко прижимал малыша к себе. — Чего вы хотите, Мандель? — тихо спросил Мартен. Все это время Ланг стоял перед ним как вкопанный. Мандель смотрел только на него, а не на сыщика, стоявшего позади. — Добрый вечер, Эрик, — сказал он. Ланг не ответил. Не пошевелился. Да и дышал ли он? — Я рад вас видеть… — На лице фаната появилась едкая улыбка. — Думаю, вы рады гораздо меньше моего… Писатель по-прежнему не реагировал. — Вы пытались свалить на меня вину за ваши преступления, Эрик. На меня, на вашего самого преданного поклонника… В голосе Манделя слышались упрек и гнев, и на этот раз Ланг отреагировал: — Нет! Я знал, что вас признают невиновным еще на стадии предварительного заключения! — И тем не менее вы отказались бежать, — продолжал великий фанат, не обращая на писателя никакого внимания, и голос его звучал спокойно и уверенно. — Вы испугались и предпочли спрятаться в тюрьме… Вы меня ужасно разочаровали. — Послушайте… — Я вас боготворил… Всю жизнь вы служили мне примером. Моделью. Я мечтал стать таким, как вы, мечтал стать вами. Понимаете, я любил вас, Эрик, я на все пошел бы ради вас. Понимаете ли вы, о какой любви я говорю? О преданности фаната… Да вы хоть знаете, что это такое? Нет, по всей видимости, Ланг не знал. — Я ждал выхода каждой новой книги, следил за всеми событиями вашей жизни; я стал специалистом по вашему творчеству, его знатоком, экспертом. Я коллекционировал статьи, автографы, фотографии… Вы были моим героем. По существу, я знал о вас все, Эрик. Я так долго следую за вами, наблюдаю вас, дожидаюсь и подстерегаю… так долго, что каждое утро сначала задаю себе вопрос: «А что там сегодня говорят об Эрике Ланге? Будет ли что-нибудь в газетах? По радио?» Завтракая, первым делом захожу на ваши странички в Фейсбуке, в Твиттере, в Инстаграме, чтобы узнать, есть ли что-нибудь новое. Если ничего нет, я оставляю комментарий, ставлю лайки на чужих отзывах или пишу свой. Господи, насколько же социальные сети изменили мою жизнь! Раньше приходилось довольствоваться только статьями в газетах, но они были такие скучные… Я посвятил вам свою жизнь, Эрик. Все так, все так и есть… Мандель поднял голову и расхохотался, и его смех громко раскатился по всему помещению, отразившись от высоких потолочных балок. Потом снова перевел взгляд на писателя. — ВЫ — ЖАЛКОЕ НИЧТОЖЕСТВО, ЛАНГ… Ума не приложу, как такое презренное существо, как вы, могло написать такие чудесные книги… По лицу Манделя ручьем потекли слезы. Он весь дрожал. Сервас не сводил взгляда с его руки, в которой был зажат нож для разрезания бумаги, и опустил пониже ствол пистолета, чтобы случайно не попасть в Гюстава. — НО Я СДЕЛАЮ ИЗ ВАС ЛЕГЕНДУ, ЭРИК… Голос снова зазвучал громче: — О ВАС БУДУТ ГОВОРИТЬ ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ… Он все больше распалялся, глаза его были полны слез. С ужасом глядя на лезвие ножа возле горла Гюстава, Сервас сглотнул. — Мандель… — попытался он привлечь внимание фаната. Но тот его не слушал. — ЛЕГЕНДУ, — повторил он, положив руку на белокурую головку Гюстава. Мартен почувствовал, как внутри у него растекается страх. — А вы знаете, за что Марк Дэвид Чепмен до такой степени обиделся на Джона Леннона, что убил его? Так вот, за то, что воображаемый Леннон попросил сотни миллионов своих поклонников представить себе мир без собственности… А сам щеголял своими миллионами, роскошными яхтами, инвестициями в недвижимость и шикарными апартаментами в «Дакота билдинг». Чепмен посчитал Леннона лицемером и предателем. А в Нагорной проповеди лицемерие объявлено худшим из грехов… Сервас вздрогнул, услышав голос Ланга: — Ерунда… Чепмен просто хотел прославиться и, в случае неудачи с Ленноном, убил бы Джонни Карсона или Элизабет Тейлор. Вы хотите прославиться, Мандель? Все дело в этом? «Заткнись, — думал Сервас, стоя позади него. — Ну, хоть раз в жизни закрой свой гребаный рот, писатель…» — ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛИ. ВЫ ИДИОТ. — Ну, так объясните мне, — сказал Ланг. Теперь Мандель говорил о писателе без малейшей симпатии в голосе. — Вы принадлежите к миру, где убийство — только идея, Ланг. Фантазм… Для вас весь мир — царство слов, а не реальность. И все преступления, все кошмарные смерти, что вы описываете, — всего лишь образы в вашей голове. И слова на бумаге. С действительностью они не имеют ничего общего. Разве что… Вы ведь убили свою жену, Эрик? И проявили при этом немалое мужество? Или за вас это сделал кто-то другой? А вы-то сами, вы ведь всегда сможете сделать из всего этого отличную историю на бумаге… — Вы сумасшедший, Мандель. «Замолчи, — мысленно умолял Сервас. — Заткнись…» — СЛИШКОМ МНОГО СЛОВ, ЛАНГ. ИДИТЕ СЮДА: В КРУГ. — Нет! — ВОЙДИТЕ В КРУГ, ИЛИ Я УБЬЮ МАЛЬЧИШКУ… В спокойном голосе Манделя было что-то такое, отчего по венам Серваса разлился холод. Он сжал в руке свой «ЗИГ-Зауэр», но руки были мокрые и скользкие, лицо горело, и пот заливал глаза. — Вы псих, Мандель! — повторил Ланг. — КАПИТАН, — угрожающе бросил фанат. Гюстав заплакал, все его тельце содрогалось от рыданий. Тогда Сервас шагнул вперед и приставил дуло пистолета к затылку Ланга. — Ну же, войдите в круг, — сказал он, стараясь сохранить в голосе спокойствие и решимость. — Делайте, что вам говорят… Иначе, клянусь перед богом, я вышибу вам мозги… * * * Шаг. Два… Три… Ланг перешагнул маленький бортик из книг в несколько сантиметров высотой. — Еще шаг, — приказал Мандель. Теперь Сервас разглядел размякшие книги с мокрыми обложками, которые поблескивали под ногами у писателя, у него и… у Гюстава. Запах бензина здесь был гораздо сильнее, чем в зернохранилище. Мандель шагнул в сторону, прикрываясь Гюставом, как щитом, и сыщик увидел, что за ним стоит открытая канистра с бензином. — Повернитесь! — скомандовал он Лангу. — Нет! — Делайте, что вам говорят! — крикнул Сервас в спину писателю, не спуская его с прицела. Секунду Ланг колебался, потом слегка повернул голову, оказавшись в профиль к сыщику, а к Манделю по-прежнему лицом. — Вы не выстрелите! Вы слишком боитесь попасть в вашего… Однако великий фанат воспользовался тем, что Ланг отвлекся, набросился на него, развернул лицом к Сервасу и быстрым и точным движением приставил нож для разрезания бумаги ему к горлу, как раз под подбородком.