Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 13 из 18 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я не хочу просто вырасти в красавицу. – Роза теребила кончик светлой косы. – Я желаю чего-нибудь иного. Написать книгу. Переплыть Ла-Манш. Отправиться на сафари и подстрелить льва… – Либо остаться здесь навеки. Ветерок, пропитанный ароматами лаванды и розмарина, ласковое солнышко, веселый французский говор посетителей кафе, козий сыр на восхитительно хрустящей булке – в моем понимании это был рай. – Мы здесь не останемся! – встревожилась Роза. – Не пугай меня! – Да я пошутила. Или, по-твоему, нас бросили? – Не думаю. – Роза, одиннадцатилетняя девочка намного мудрее меня, старалась быть разумной, но, не сдержавшись, прошептала: – А вдруг бросили? Наверное, тогда-то я и поняла, почему она дружит со мной. На два года старше, она могла бы меня отшить, но почему-то не возражала, что такая малявка таскается за ней хвостом. И вот в том райском кафе мне открылось: у братьев ее своя компания, мать отдалилась, отец вечно на работе – она была одинока, и только я становилась ее верной тенью, когда летом приезжала погостить. Мне было всего девять. Тогда я еще не могла все это выразить в словах и даже толком осознать, но смутно чувствовала, как Роза борется со своим страхом оказаться брошенной. – Даже если они не вернутся, я-то здесь. – Я взяла ее за руку. – И я тебя не брошу. – Мисс? Я сморгнула. Воспоминания так меня поглотили, что я вздрогнула, когда вместо светлой косы и небесной голубизны глаз одиннадцатилетней Розы передо мной вдруг возникли темные глаза и нечесаные волосы Финна. – Приехали, – сказал он. – По адресу, который вы дали. Я встряхнулась. Машина стояла. Я перевела взгляд на гравийную дорожку к несуразному зданию, в котором проводила каждое лето, пока немцы не вторглись во Францию. Дом тетки и дяди в окрестностях Руана. Однако перед внутренним взором еще маячила картинка с прованским кафе, где две маленькие девочки провели почти шесть часов, прежде чем их родители, через три часа сделавшие очередную остановку, осознали свою оплошность и помчались обратно. Шесть волшебных часов: мы объедались козьим сыром и мадленками, в винограднике играли в салочки, облачались в фартуки и помогали доброй кухарке мыть посуду и чувствовали себя невероятно взрослыми, когда она угостила нас стаканчиками разведенного водой розового вина. Осовелые, склонившись друг к другу головами, мы смотрели, как солнце садится за виноградник. И даже слегка расстроились, когда обезумевшие от беспокойства родители принялись нас тискать в объятиях и просить прощения. Наш с Розой самый счастливый день. Лучший день в моей жизни, который можно выразить простейшим уравнением: Роза плюс я равняется счастью. Я тебя не брошу, – обещала я. Однако нарушила обещание, и она пропала. – Как вы? – спросил Финн. От его карих глаз мало что ускользало. – Хорошо. – Я выбралась из машины. – Вы тут покараульте хозяйку. Эва похрапывала на заднем сиденье, временами заглушая стрекот цикад. В Гавре мы переночевали в дешевой гостинице и утром отправились в долгий путь. Из-за Эвиного похмелья выехали, разумеется, поздно, а потом еще, трясясь по разбитым дорогам, каждый час останавливались, потому что меня тошнило. Я притворялась, будто меня укачивает, но дело было в Маленькой Неурядице. Да еще, наверное, в том, что мне предстояло. Я снова взглянула на дом – окна за ставнями напоминали закрытые глаза покойника. – Ладно, ступайте. – Из-под сиденья Финн достал потрепанный номер «Автомобиля» и, опершись локтем о край дверцы, изготовился читать. – Как вернетесь, поедем в Руан, устроимся в гостиницу. – Спасибо. – Я отвернулась от сверкавшей синевой «лагонды» и пошла к дому. На стук никто не ответил. Я опять постучала. Томительная тишина. Я уж хотела заглянуть в щелку ставен, но тут послышались шаркающие шаги и дверь, заскрипев, отворилась. – Тетя Жанна… – начала я, и слова застряли в горле. Тетушка помнилась стройной надушенной блондинкой, этакой хрупкой страдалицей в духе Греты Гарбо, изящно покашливающей под кружевными покрывалами. А сейчас передо мной стояла страшно исхудавшая седая старуха в засаленном свитере и неряшливой юбке. Встреть я ее на улице – не узнала бы, да и она, судя по пустому взгляду, меня не признала. Я сглотнула. – Тетя, я – Шарлотта, ваша племянница. Приехала расспросить вас о Розе. Даже не предложив чаю, она плюхнулась на старый диван и тупо на меня уставилась. Я примостилась на краешек ветхого кресла. Она всего лишилась, – думала я, глядя на преждевременно состарившуюся тетку. – Вдова… оба сына погибли… дочь пропала… Удивительно, что она еще держится. Я знала, что, вопреки Розиным детским страхам, тетушка ее любила. – Я вам очень сочувствую, тетя, – сказала я. – Всей душой. Тетка провела пальцем по журнальному столику, оставив след. В этой сумрачной комнате толстый слой пыли лежал на всем точно мантия. – Война. Сколько утрат вместили два коротких безнадежных слога. У меня защипало глаза, я крепко переплела пальцы в перчатках. – Дядю, Жюля и Пьера уже не вернешь… А вот Розу… Я понимаю, шанс призрачный, но вдруг она… Жива. Эва меня высмеяла, но я не могла отбросить надежду. Пусть во многом я неудачница, а вот надеяться умела хорошо. – Думаешь, я что-нибудь знаю? Последний раз она дала о себе знать из Лиможа, в середине, кажется, сорок четвертого. – Тетка словно подвела черту. – С тех пор за три года ни строчки. – Почему она ушла из дома? – Я пыталась разглядеть хоть искорку в теткиных глазах.
– Потому что баламутка без всякого понятия о морали, – злобно прошелестела она. – Без малейшего. В животе моем возникла бездонная дыра. – Что-что? – Тетка пожала плечами. – Нет уж. – Я качнула головой. – Нельзя такое сказать, а потом просто пожать плечами. – Девчонка взбесилась. Париж кишит фашистами, так сиди тише воды, ниже травы. Нет, она тайком бегала на какие-то митинги, где всякие дураки толкали речи, призывая к насилию, и домой возвращалась за полночь. Орала на отца, когда немцы приказали составить список социалистов и евреев в его конторе. А что ему было делать – отказаться? Роза такого ему наговорила… В ушах моих гудела кровь, я смотрела на тетку, а она монотонно бубнила: – Сперва клеила листовки на машины, потом била витрины. Если б не ее парень, додумалась бы, наверное, что-нибудь взорвать, и ее бы пристрелили. Я вспомнила последнее Розино письмо, в котором она с восторгом говорила о свиданиях втихомолку… – Что за парень? – Этьен… фамилию не помню. Девятнадцати лет, продавец в какой-то книжной лавке. Однажды она привела его знакомиться с нами. Друг на друга оба смотрели с таким вожделением, что было ясно, в каких они отношениях… – Тетка осуждающе засопела. – Ну и новый скандал. Я вся оцепенела. – Почему вы не сказали об этом, когда мой отец наводил справки? – Сказала. Видимо, он счел, что это не для твоих ушей. Я сглотнула. – Что было потом? – Парня взяли за связь с Сопротивлением и отправили неведомо куда. За одну ночь сгинуло пол-Парижа. Розу ждала та же участь – ее и так уж чуть не арестовали за драку с немцем на Рю де Риволи, но мы успели отправить ее в Руан. Да только… – Что? – вскрикнула я. – Что? – А как ты думаешь? – Тетка скривилась, словно куснула лимон. – Она была беременная. Не помню, как я очутилась возле бука, росшего перед домом. Только ощутила жесткость коры, в которую уткнулась лбом, и услышала свое прерывистое дыхание. Я не смела поднять голову, боясь, что на ветке увижу двух девочек. Это дерево было нашим убежищем от хулиганистых братьев в те дни, когда Джеймс еще не помягчел, повзрослев. Вот и сейчас мы с Розой, болтая ногами, сидели рядышком, совсем как в том прованском кафе. Одиночества не существовало, пока мы были друг у друга. Роза. Ох, Роза… «Я желаю чего-нибудь иного». Да, это в ее духе – шастать по ночному Парижу, бить витрины и затевать драки с немцами. Кто бы сомневался, что Роза примкнет к Сопротивлению. Однако и она угодила в самую старую западню. И уже не напишет книгу, не переплывет Ла-Манш, не совершит ничего иного. Раз уж ты забеременела, тебе конец. Я хотела спасти свою кузину, но от этого спасения нет. Я сама застряла в том же капкане. Безнадежно. Из груди моей вырвалось рыдание, столь хриплое и громкое, что я даже испугалась. В тот вечер, когда родители ее обо всем узнали, она одна забралась на нашу ветку? После того, как мать посоветовала выпить крепкого джину и залезть в горячую ванну – вдруг оно и выскочит. После того, как отец весь изорался – мол, она покрыла семью несмываемым позором. Все это я узнала от тети Жанны. Я слушала ее, уставившись в одну точку. Мой отец не орал, когда я его оповестила. Орала мать, а он просто сидел, глядя перед собой. И потом вслед мне недоуменно обронил одно только слово: «Шлюха». Я и забыла об этом. Интересно, Розу тоже назвали шлюхой? Я жахнула кулаками по дереву, силясь заплакать и мечтая вернуться в свой бесчувственный кокон. Но слезы спеклись в гадкий твердый комок, а неимоверные ярость и боль отрезали путь к бесчувствию. И я лишь колотила по стволу, даже через перчатки сдирая кожу с костяшек. Наконец я остановилась, глаза мои пекло. Тетка, тщедушная, сгорбленная, наблюдала за мной с крыльца черного хода. – Выкладывайте остальное, – сказала я, и она бесцветным голосом поведала, что дядя мой отправил Розу в поселок под Лиможем, дабы она родила втайне от всех знакомых. О рождении ребенка Роза не сообщила и не поминала его вообще, а они и не спрашивали. Через четыре месяца Роза прислала коротенькое письмо: она устроилась на работу в Лиможе и вернет родителям деньги, потраченные на ее укрытие. Деньги пришли. Потом обменялись еще парой писем: в первом тетка известила Розу о гибели ее отца, во втором – братьев, и та откликнулась неуклюжими соболезнованиями в разводах от слез. Адрес Розы тетка не помнила, конверты не сохранились. С середины сорок четвертого – ничего. – Я даже не ведаю, в Лиможе она или нет. – Тетка помолчала. – Знаешь, я просила ее вернуться. Отец ее, когда был жив, и слышать о том не хотел, но после его… в общем, я попросила. Она не ответила. Я не стала узнавать, распространялось ли приглашение и на ребенка. Меня жутко трясло. – Ты заночуешь? – скорбно спросила тетя Жанна. – Порой здесь очень одиноко. А кто виноват-то? – едва не выпалила я. – Сама же вышвырнула дочь, словно мусор. Лучше бы ты оставила ее в том прованском кафе. Слова, обжигая губы, рвались на волю, но я их проглотила. Всю жизнь тетка жаловалась на слабое здоровье, а сейчас и впрямь так выглядела, что дунь – и упадет. У нее погибли муж и два сына. Она всего лишилась. Будь милосердной.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!