– Я каждый день забываю все, что было прошлой ночью. Саломе вдруг скинула попону и встала перед ним совершенно нагая. Иоганн смотрел на ее безупречное тело. Волосы в паху чернели, как волчья шкура, полные груди купались в свете луны. Юноша словно оцепенел. Внезапно она привлекла его к себе и поцеловала, жадно и страстно; ее язык извивался у него во рту, точно взбешенная гадюка. Иоганн почувствовал ее руку у себя в промежности. Плоть его напряглась, и противиться этому было невозможно. – Мне нравятся твои глаза, волчонок, – прошептала Саломе. – Такие темные, они как бездонные топи… В них что-то кроется, а я не могу разгадать этого. Объясни мне. – А… как же Эмилио? – спросил Иоганн, запинаясь. – Кто такой Эмилио? – Танцовщица хихикнула. – Я свободна, волчонок, и никому не принадлежу. Даже Бог мне не хозяин. Тем временем она прижала его к стоявшей неподалеку бочке. Судорожно, как в лихорадке, Иоганн подхватил ее под ягодицы и придвинул к себе. Медленно и ритмично Саломе двигала бедрами, обратив свое лицо к полумесяцу. Они отдавались страсти без единого слова, и тела их сплетались, точно в борьбе. Лишь под конец у Саломе вырвался тихий вскрик. По телу ее пробежала дрожь, и она обмякла без сил. Иоганн вдыхал солоноватый запах ее пота. И хотя стоял холод, его самого бросило в жар, как тогда, в ржаном поле с Маргаритой. Через некоторое время Саломе отстранилась от него и вновь завернулась в попону. На губах ее играла лукавая улыбка. – Надо возвращаться, пока остальные не проснулись. Петер хочет тронуться пораньше. Девушка еще раз погладила его по подбородку, покрытому мягким черным пушком. – Сладкий волчонок, – прошептала она. – Нам еще выпадет случай распробовать друг друга. Саломе развернулась и поспешила к задней двери. А Иоганн еще долго стоял, словно заколдованный, посреди двора. * * * Два часа до рассвета юноша не находил покоя – ворочался в кровати, думал о Саломе и о том, что она сделала с ним на заднем дворе. Впервые он, будучи в ясном уме, совокупился с женщиной. Тогда, в пещере, Маргарита боялась потерять невинность, а о том, что произошло той ночью в лесу под Нёрдлингеном, Иоганн и вспоминать не хотел. Стоило ему закрыть глаза, и он снова чувствовал запах Саломе. Значит, вот каков он, тот волшебный миг, о котором твердил весь мир… Иоганн вынужден был признать: он был околдован. Только вот как теперь смотреть в глаза Эмилио и не краснеть при этом? Скажет ли ему Саломе о том, что произошло между ними? Но когда они сидели в сумерках за столом и завтракали кашей с разбавленным пивом, Саломе даже не взглянула на Иоганна. Она держалась холодно и отстраненно и ни разу ему не улыбнулась. Зато постоянно подмигивала Эмилио. Поначалу Иоганн был сбит с толку, но потом по-своему понял ее. Если они с Эмилио действительно были вместе, то не следовало вызывать у него подозрений. Юноша подумал о ноже Эмилио и о том, как скоро между мужчинами вспыхивали ссоры из-за женщин. Растерянный и усталый после бессонной ночи, Иоганн склонился над своей миской и пытался хоть на время забыть о Саломе. Но это оказалось не так просто. То, что произошло между ними ночью, было неописуемо. При одной только мысли об этом все внутри вспыхивало. Он торопливо доел кашу и вышел, чтобы вычесать лошадь. С восходом артисты двинулись в путь. От Ландсберга путь их лежал дальше на юг, по долинам Леха. В скором времени они добрались до городка Шонгау. Всего два года назад страшный пожар опустошил округу. Лишь некоторые из роскошных некогда домов были отстроены заново. О представлении среди руин не могло быть и речи, поэтому они остановились за городскими стенами. Иоганн набрал из ручья воды для лошади. Вода была холодная, и поверхность сверкала кристалликами льда. Горы стали теперь заметно ближе. Иоганн буквально чувствовал запах снега – и это в начале апреля. Когда он вернулся, Петер и Арчибальд ожесточенно спорили. Но, похоже, в этот раз причиной послужило не вечное пьянство магистра. – Говорю тебе, это безумие – ехать по Верхнему тракту, – говорил Арчибальд, к полудню еще более-менее трезвый. – Это и дольше, и опаснее! Я знаю, о чем говорю. Я как-то раз пересекал ущелье Финстермюнц. Там до сих пор стоит зима! То и дело сходят лавины, и в любую минуту может налететь буря. А вот в долине Айзакталь под Больцано… – Не менее опасно, а то и более, – возразил Петер. – Сборщики на заставах могут говорить что угодно, меня им не провести. – Он сощурился и скрестил руки на груди. – Ты уж мне поверь, я говорил кое с кем из торговцев, еще в Ландсберге, пока ты лежал пьяный под столом. Нижний тракт затопило талыми водами, все раскисло, и проехать пока невозможно. А на объездных дорогах местные взимают грабительские пошлины! Мы не можем себе этого позволить. По Верхнему тракту ехать, может, и дольше, зато безопаснее и, главное, дешевле. Я и сам уже дважды проезжал там. – Но ущелье Финстермюнц… – снова начал Арчибальд. – Все, решено! – оборвал его Петер. – Я здесь главный и не потерплю возражений. Особенно от старого пропойцы, который в последний раз проезжал здесь в ветхозаветные времена! Арчибальд что-то проворчал себе под нос и забрался обратно в повозку. Иоганн дал лошади напиться. Глядя на Альпы, теперь он чувствовал исходившую от них угрозу. Как оказалось, через эту высокую, с виду непреодолимую стену было несколько путей. И на каждой из дорог подстерегали опасности. Солнце огненным шаром опускалось за горизонт, и горы отсвечивали красным, словно объятые пламенем. Вечером, когда они вновь улеглись возле повозки, Иоганн слышал, как Саломе тихонько вскрикнула. Эмилио захихикал, а потом издал громкий стон. Иоганн думал о том, что прошлой ночью Саломе кричала точно так же, но с ним. Эта мысль приводила его в отчаяние. Он натянул капюшон и зажал уши, но и это не спасало от их чувственных стонов. К вечеру следующего дня они добрались до Фюссена. Город раскинулся у подножия замка, совсем недавно возведенного рядом с монастырем, в том месте, где Лех с ревом скатывался по скалистому склону. Перед путниками стеной вырастали Альпы. Отсюда еще возможно было отправлять плоты вниз по течению. Дальше начиналась гористая местность. Иоганн уже не раз слышал о Фюссене. Сам король нередко останавливался здесь по пути из Инсбрука в Аугсбург. Городская стена опоясывала дома с островерхими крышами; это были по большей части трактиры для торговцев и паломников, которые направлялись в Италию. Петер задумчиво глядел на рваные облака, которые, словно пролитое молоко, затягивали вечернее небо. – Погода меняется, – проговорил скрипач. – Проклятье! Дай бог, продержится еще немного… После долгих поисков они нашли приемлемый по цене трактир, совсем недалеко от городской стены. За ужином, который состоял из вина и грудинки с яйцами, Петер до поздней ночи расхваливал местных мастеров, изготавливающих лютни. Потом похвастал новыми песнями, которые собирался исполнить в Венеции. Насчет Верхнего тракта, по которому они должны были преодолеть Альпы, он не сказал ни слова. Как не вспоминал и о погоде. Арчибальд сидел, насупившись, в самом углу и осушал одну кружку за другой, пока не задремал прямо за столом. – Пьянство сведет его в могилу, – пробормотал Эмилио. – Надеюсь, прежде мы доберемся до Венеции, – резко отозвался Петер. – Без него нам квартиры на зимовку не добыть. Давайте спать, завтра тяжелый день. И помолитесь святому Петру, чтобы разогнал облака. Тем вечером Петер не стал играть на скрипке. Остальные тоже разошлись по кроватям. Посреди ночи Иоганн прокрался к комнате, где спали Эмилио и Саломе. Он постоял какое-то время под дверью, прислушиваясь к размеренному дыханию спящих. В конце концов понял, что валяет дурака, и вернулся в постель. Но и этой ночью юноша не смог заснуть. * * * Следующим утром небо было затянуто тучами и моросил холодный дождь. Иоганну вспомнилось, какими погожими были последние дни. Но зима, казалось, хотела в последний раз показать свою силу. Петер смотрел на горы, подернутые зеленоватой дымкой. Облака, точно ядовитые грибы, липли к вершинам. Скрипач посоветовался с другими путниками, и они решили подождать, пока погода не наладится. Им пришлось провести на постоялом дворе еще три дня. Настроение у всех испортилось, на хорошее вино денег не было, но погода не менялась. Тучи словно притаились над хребтами и только и ждали, когда путники тронутся с места. В конце концов утром четвертого дня Петер разбудил остальных громким стуком и велел собираться. – Никто и не говорил, что дорога будет легкой, – прорычал он. – Всё, выдвигаемся, пока мы тут не померзли. Арчибальд хотел было возразить, но промолчал под суровым взглядом Петера. Они примкнули к группе аугсбургских торговцев, которым тоже надоело ждать. К ним присоединились также несколько паломников. В своих бурых плащах и широкополых шляпах, с посохами, они уже стали привычным зрелищем на дорогах. После Аугсбурга число их неуклонно росло. Путь странников лежал в Рим или в Венецию, а оттуда – на Святую землю. Они распевали псалмы, и их не пугали ни ветер, ни дождь. Паломники уповали на Бога, всегда улыбались и помогали друг другу во всем. Иоганн смотрел на них с завистью и пытался представить себя на их месте. Но, прислушиваясь к собственным чувствам, он не ощущал в себе стремления к Богу. Казалось, зелье, которым напоил его Тонио, осквернило его и запечатало душу. Торговцы обеспечивали артистам защиту, а те, в свою очередь, готовы были развлекать своих спутников холодными вечерами. Петера такая сделка вполне устраивала. С прошлого года французы под предводительством Карла VIII воевали против итальянских городов. Флоренция, Рим и Неаполь уже пали, и неизвестно было, как глубоко забирались их отряды. Ходили слухи о жутких побоищах, в том числе на тирольских границах и в Финшгау. – На рейхстаге в Вормсе представители всех сословий хотят добиться от кайзера вечного мира, чтобы рыцарям запретили грабить и убивать по собственному разумению, – говорил Арчибальд, сидя на козлах рядом с Петером. – А еще основать верховный суд и совет, который контролировал бы короля, – он рассмеялся. – При этом наши властители не могут даже вытурить французов из Италии. Это же просто смешно! – Да только положение в землях такое, что не до смеха, – проворчал Петер. – А теперь закрой рот, меня мутит от твоего блеяния. Медленно, как неповоротливая многоножка, караван из тридцати человек и дюжины повозок тянулся к горным хребтам, образующим природные ворота перед Фюссеном. Сразу за городом в узкой теснине шумел Лех. Иоганн невольно содрогнулся. Они словно пресекали невидимую границу. Позади остались живописные поля, пологие холмы и сонные деревушки Алльгоя; впереди же лежала неприютная гористая местность с бурными речками, лавинами и оползнями. А где-то на юге, за этой стеной, раскинулась овеянная легендами Венеция. Следующие два дня Лех был их неизменным спутником. Река понемногу сужалась, но тем яростнее бушевал поток. Горы теперь высились со всех сторон и с каждой пройденной милей становились выше. Посреди гор лежали широкие долины, дорога постепенно забирала вверх, и пока лошади и волы не доставляли хлопот. Земли, принадлежащие графству Тироль, были большей частью покрыты лесами и скудно населены. Иоганну вспомнилось, что недалеко отсюда они с Тонио провели прошлую зиму. Он даже узнавал некоторые из вершин, и у него мороз пробегал по коже. «Интересно, он до сих пор меня разыскивает?» Этот вопрос неотступно его преследовал. Иоганн до сих пор чувствовал прикосновение жесткой ладони, когда они с Тонио рукопожатием скрепили договор. Петер тоже рассказывал Саломе о некоей губительной сделке. С кем же он ее заключил? С таким же могущественным человеком, который посулил ему золотые горы, а принес одни лишь несчастья? Иоганн вытер руку о штанину, как если бы запачкался где-то. Память о Тонио запятнала его липким дегтем. Ему вспомнилось, что сказал астролог в тот день, когда принял его в ученики. Сделка действительна до тех пор, пока я тебя не освобожу… Из разговоров с торговцами и паломниками Иоганн выяснил, что теперь по Верхнему тракту редко кто проходил. Путники в большинстве своем выбирали более короткий Нижний тракт, по которому через Инсбрук и перевал Бреннер попадали в Венецию. Чтобы добраться туда из Аугсбурга, всаднику понадобилось бы всего десять дней, но торговые обозы продвигались куда как медленнее. Оба тракта были проложены еще римлянами и оставались по сей день основными дорогами через Альпы. Правда, Нижний тракт, похоже, сильно пострадал от талых вод. Иоганн смотрел на хмурое небо и понимал, что переход по Верхнему тракту будет ничуть не легче. Дорога взбиралась все выше, и, когда путники миновали крепость Эренберг, Лех тоже остался позади. Дорога стала топкой и каменистой, и глубокие колдобины затрудняли продвижение. Даже Арчибальд давно слез с повозки и теперь шагал рядом, надвинув шляпу на лицо. Они то и дело вынуждены были толкать повозку, и все-таки им приходилось легче, чем торговцам. Доверху нагруженные фуры постоянно увязали в грязи, поэтому за день иногда преодолевали всего несколько миль. Мустафа тащил, словно бык; его мускулы вздувались корабельными канатами. Несмотря на холод, на нем по-прежнему был только кожаный жилет. Иоганн так и не услышал от него ни единого слова. – Скоро нам понадобятся волы, – просипел Эмилио, когда они выталкивали повозку из очередной ямы. Дождь шел непрестанно, превратив дорогу в сплошное месиво. – А это стоит денег. Остается только молиться, чтобы не попасть под оползень. Арчибальд покивал. – Да-да, как я и говорил, – проворчал он. – И это только первый перевал. Но никто не захотел слушать старого бывалого путешественника… В одном месте участок дороги длиною в четверть мили просто смыло. Пришлось идти в обход, и это стоило артистам еще двух дней. Все вокруг было окутано туманом, и лишь кое-где торчали, устремляясь ввысь, горные пики. Ночами, когда все укладывались в стороне от дороги, Иоганн напрасно ждал Саломе. Погода неуклонно портилась, хлопьями падал снег. Иногда даже сыпал град, а они еще не добрались до самой высокой точки. Среди скал медным отливом сверкали озера, серны и горные козлы взбегали по узким, не досягаемым для человека склонам. И над заснеженными вершинами, словно посланники иного мира, кружили орлы. – Кажется, они только и ждут, когда кто-нибудь из нас околеет, чтобы выклевать внутренности, – стуча зубами, проговорил Эмилио. Одежда у него была тонкая, и бедняга продрог до костей. Иоганн уже не сетовал на свой шутовской вид. Может, он был и смешон в своем пестром наряде, но, по крайней мере, не замерзал. Торговцы, готовые втридорога платить за теплый кров и горячее вино, останавливались в трактирах. Но артисты не могли позволить себе такого и вместе с паломниками ночевали в холодных, полных клопов приютах, где монахи кормили их водянистой похлебкой. Бывало, что спали, попросту забравшись под повозку. Иоганн лежал и слушал, как свистит ветер и град барабанит по навесу, а рядом Арчибальд изводил его своим храпом. Но что действительно сводило его с ума, так это безразличие Саломе. Неужели она просто посмеялась над ним? Он смотрел, как Саломе плывет сквозь туман, словно неземное создание, и даже под теплым плащом хорошо были видны изгибы ее фигуры. Глядя, как легко она движется, как откидывает волосы и стряхивает снег с плеч, Иоганн не мог думать ни о чем, кроме ее обнаженного тела. Он стал неразговорчивым и хмурым. Порой юноша ловил на себе испытующий взгляд Петера, от которого не укрылась произошедшая в нем перемена. Вечерами, когда они развлекали своих спутников, Иоганн держался в тени и вносил свой вклад, только если этого требовал Петер. Он подолгу упражнялся с ножом: методично метал клинок в деревья, при этом нередко видя перед собой оскаленную гримасу Тонио. Затем лицо расползалось, и перед ним снова стоял Эмилио с раскрытым в блаженстве ртом. Теперь путь их лежал вдоль другой, более широкой реки Инн. Прошло почти две недели с тех пор, как они покинули Фюссен, а перевалам не было конца. Казалось, что горы становятся лишь выше. Река бурлила и извивалась, зажатая между высоких скал. На самом узком участке, когда Иоганн уже решил, что дальше им не продвинуться, он увидел крепость на противоположном склоне – точно фурункул на носу великана. Над бурным потоком был протянут деревянный мост. Посередине стояла зубчатая башня, и вокруг нее пенилась вода. По скалистому склону тянулась крепостная стена, едва различимая сквозь дождевую завесу. – Финстермюнц, – мрачно объявил Арчибальд. – Отсюда начинается подъем до перевала Решенпасс. Только в прошлом году с реку сорвалось несколько повозок. – Он сухо рассмеялся. – Об этом премудрый Петер Нахтигаль предпочел умолчать. О набегах швейцарских отрядов, конечно, тоже упоминать незачем. На мосту их встретили несколько тирольских ландскнехтов в поношенных одеждах и ржавых панцирях. У башни поджидала группа погонщиков, который предлагали торговцам волов. Речь их была непривычна для слуха, и казалось, что они говорили на каком-то устаревшем, давно позабытом наречии. – Видишь, какие низкие ворота? – сказал Арчибальд, обращаясь к Иоганну, и показал на темнеющий, продуваемый ветром проезд. – Это они намеренно так построили, мерзавцы. Если повозка не проходит, приходится ставить колеса поменьше, – он хмыкнул. – И стражники предоставляют эту услугу за три крейцера. За каждое колесо, само собой. А потом, чтобы поставить свои колеса, придется выложить еще столько же… Проклятые тирольцы, у них это, наверное, в крови! Внизу бушевал поток, мост покачивался и вздрагивал. Повозки проезжали одна за другой, и на некоторых действительно пришлось переставлять колеса. На другом берегу стали запрягать волов и крепких меринов, чтобы втащить по склону груженые фуры. Артисты между тем дожидались своей очереди. Но когда Эмилио махнул было одному из погонщиков, Петер одернул его. – Обойдемся без этих грабителей, – проворчал он.