– Алгоритм Евклида позволяет вычислить наибольший общий делитель двух натуральных чисел, – объяснил он. – Если число a не равно b, и из большего вычесть меньшее, а затем последовательно вычитать из их разности меньшее, останется число, равное предыдущему. – Правильно, – доктор Галлус задумчиво поскреб голый подбородок. – А что насчет риторики? Тебе известно, в чем видел Платон отличие между софистами и философами? Иоганн ответил и на этот вопрос, и на множество других, которые задавал ему ректор, в том числе из области грамматики, диалектики, астрономии и геометрии. В конце концов доктор Галлус захлопал в ладоши и расплылся в улыбке. – Черт возьми, да ты знаешь больше, чем мои студенты-бакалавры. Видимо, Арчибальд не преувеличил и ты действительно гений. Являешься из ниоткуда и затыкаешь за пояс этих хлыщей из благородных домов… – Он сухо рассмеялся, но затем вновь стал серьезен и внимательно посмотрел на Иоганна. – Хм, возможно, есть решение. Нужно переговорить с Партшнайдером… да, это можно устроить. Может, у него еще осталось место в Dionysianum… – Он направился к двери. – Жди здесь. Иоганн сел на скамью у стены и уставился на доску, исписанную формулами. Пару минут назад доктор Галлус готов был выставить его вон – и внезапно все переменилось. Ему с трудом верилось, что язык математики, возможно, придал его жизни новый виток. Через некоторое время доктор Галлус вернулся в сопровождении двух престарелых мужчин, тоже в черных мантиях. Ректор показал на Иоганна, сидящего на скамье. – Вот он, – обратился он к своим спутникам. Те разглядывали юношу с некоторым недоверием. – Убедитесь сами. Они проверили его по всем дисциплинам тривия и квадрия. Экзамен продлился больше часа. В конце концов трое ученых переглянулись. – Он принят, – сказал тот, что стоял справа, тучный мужчина с маленькими глазками и румяными отвислыми щеками. – Нечасто мне доводилось испытывать кандидата, который знал бы так много. Воистину поразительно. – Хм, правда, он уже далеко не мальчик, как мне представляется, – заметил второй. Это был седовласый старик со скверными зубами. Он смерил Иоганна взглядом. – Сколько тебе лет, парень? – Восемнадцать, – ответил Иоганн. Старец скривился. – Многовато. – Магистр Партшнайдер, я вас умоляю, – вступился толстяк. – В вашем корпусе есть студенты куда старше. Можно подумать, вам просто не понравился его нос. – Дело не в носе, а в чем-то другом, – отозвался магистр, буквально сверля Иоганна взглядом. – Что-то мне в нем не нравится. Но призна?ю, что знает он много, и весьма очевидно, что он умен. – Ну, думаю, мы назначим ему стипендию на год, – предложил доктор Галлус. – Посмотрим, чего он стоит. Согласны? Двое других кивнули, и ректор обратился к Иоганну: – Значит, решено. И я только теперь вспомнил, что даже не просил твоего имени. Как же тебя зовут, мальчик мой? – Мое имя… – начал Иоганн. Что-то подсказывало ему, что не стоит называть своего настоящего имени. Все-таки Гейдельберг не так далеко от Книтлингена. Что, если кто-нибудь его узнает? – Мое имя Иоганн, – ответил он после секундного замешательства. – Иоганн Фауст из Зиммерна. Название само пришло ему в голову: несколько дней назад он повстречал путника из городка Зиммерн. Доктор Галлус широко улыбнулся. – Фауст… Фаустус, везучий? Необычное имя… ну да ладно. Возможно, в Гейдельберге ты и найдешь свое счастье, юный Фаустус. – Он поднялся и протянул Иоганну руку. – Добро пожаловать в университет. Сегодня вечером принесешь передо мной присягу… Ах да, с этого дня ты подчиняешься нашему суду. И, как ректор, приказываю тебе: умойся и приведи в порядок одежду, иначе сегодня же угодишь в карцер. * * * В первые дни Иоганн проходил дополнительное обучение. Он не верил своему счастью. Его зачислили в Гейдельбергский университет! Но это счастье было сопряжено с усердной работой: много для юноши было в новинку, и он срочно наверстывал то, что другие студенты воспринимали как само собой разумеющееся. По крайней мере, теперь у него не было времени думать о том, что произошло в Венеции. Гейдельбергский университет представлял собой лабиринт из новых строений, бывших монастырских построек, церквей и площадок. Лекции, семинары и индивидуальные занятия проходили по строгому распорядку. Иоганн слышал, что прежде на этом месте располагалось еврейское гетто. Но лет сто назад, когда евреев изгнали из города, курфюрст повелел снести старые дома и отстроить новые. Синагогу превратили в университетскую капеллу, которая служила также лекторием. В университете обучалось более сотни студентов. В мантиях и в беретах, они гордо вышагивали по кварталу к нужному корпусу. Студенты сплошь вели себя, как юные доктора, и в руках они носили связки книг. Книги можно было брать и отчасти переписывать в трех библиотеках университета. Самые ценные экземпляры были приковывались цепью к столу. Даже выдача книг представляла собой запутанный бюрократический процесс, ради которого Иоганну пришлось выдержать отдельный экзамен. Все лекции читались на латыни, и многие студенты разговаривали на этом языке – в первую очередь, чтобы отмежеваться от остальных горожан, для которых они были бельмом на глазу. По вечерам они с криками и песнями шатались по улицам, дрались или искали бордель, чтобы остудить там свой пыл. Женщины, как и во всех других городах, в университет не допускались. Студенты в большинстве своем жили в так называемых бурсах – больших трактирах, где под присмотром старшего магистра также проходили индивидуальные занятия. До поздней ночи оттуда доносились крики и шум, хотя по правилам это было строго запрещено. Иоганна поселили в корпусе, называемом Dionysianum. В этом убогом строении бесплатно жили шестеро бедных, но одаренных студентов и шестеро неимущих магистров. Порядки в дионисиануме были особенно строгие. Надзирал над ними магистр Партшнайдер, с которым Иоганн познакомился в первый день. Мнительный старик с самого начала дал ему понять, что будет держать его под особым присмотром. – Я остаюсь при своем, – ворчал старый магистр. – Что-то мне в тебе не нравится. И я еще выясню, что это. Когда Иоганн проходил мимо него в свою убогую комнату, он чувствовал, как Партшнайдер буравит его взглядом – словно знает, кто он такой на самом деле. Обыкновенный шпильман и мошенник. В первую же неделю Иоганн сдружился с одним из пяти бедных студентов, с которым делил комнату, – Валентином Брандером, тщедушным парнем с сутулыми плечами. Вид у него всегда был какой-то запуганный, но глаза светились умом и юношеским задором. Валентин был сыном простого монастырского кузнеца. Он принадлежал к доминиканской епархии, и тамошний аббат лично рекомендовал его к обучению в университете. Поскольку студенты из богатых семей как чумы избегали обитателей дионисианума, по вечерам Иоганн и Валентин часто сидели одни за шахматной доской. Валентин объяснил Иоганну правила, и игра увлекла того с первых же часов. Ему нравилось выдумывать дьявольские комбинации. Игра помогала ему сбежать от мира и отрешиться от всех мыслей. Он забывал даже о Маргарите. Но потом мысли о ней возвращались и поражали его словно гром среди ясного неба. В такие минуты Иоганн тупо смотрел перед собой и забывал обо всем на свете. – Что с тобой опять? – шепнул как-то Валентин во время лекции. – Ты один из лучших студентов первого семестра, знаешь все на свете – и вдруг таращишься, как безмозглый теленок… Смотри, чтобы Партшнайдер тебя не поймал. Иоганн встряхнул головой и вновь погрузился в учение. Вообще-то он хотел с первого же дня заняться поисками Маргариты. Но на него разом свалилось столько нового, что он так и не нашел на это времени. Праздник летнего солнцестояния также прошел для него незамеченным. Университет был подобен гигантскому всепоглощающему Молоху. * * * Так пролетали недели. Иоганн долбил дисциплины тривия: грамматику, диалектику и риторику. Кое-что он уже усвоил, когда учился у Арчибальда и Тонио. Но ему по-прежнему казалось, что все это – ничтожные крохи. Во время лекций он старательно записывал, отвечал на вопросы лекторов, выдвигал встречные аргументы, между тем как многие другие студенты лишь клевали носом после очередной попойки. Их засылали сюда богатые папаши. В большинстве своем они покидали университет, проучившись два года и заполучив титул бакалавра. Некоторые бросали учебу еще раньше. Иоганн был не таким – он жаждал знаний. Он был умен и до крайности честолюбив, что явно не делало его всеобщим любимцем. Ему порой и самому становилось невдомек, как это происходит: он с ходу запоминал все, что прочитывал. Это граничило с чудом. Иоганн еще в детстве замечал такое за собой, но казалось, что за последние два года эта способность возросла – с тех пор, как он познакомился с Тонио. Но то была не единственная причина, почему другие студенты избегали его. Казалось, что-то темное, таинственное окутывало Иоганна, как ядовитое облако, и лишь немногим удавалось пробиться сквозь него. Магистр Партшнайдер не один чувствовал эту зловещую ауру. По утрам, просыпаясь на мокрых от пота простынях, юноша понимал, что ему снова снился распятый Арчибальд. Арчибальд и Маргарита. Иоганн уже пытался разузнать в библиотеках о таинственном Жиле де Ре, но не нашел о нем никаких записей. Фраза Homo Deus est также нигде не встречалась, а спрашивать о ней преподавателей Иоганн не осмеливался. Арчибальд и синьор Барбарезе ясно дали ему понять, что эту фразу окутывает некая тайна, и его даже могут обвинить в сношениях с еретиками. Поэтому он гнал из памяти мрачные воспоминания, и они лишь иногда мучили его в кошмарах. И поиски Маргариты юноша то и дело откладывал. Ему страшно было представить, чем это может обернуться. Захочет ли она его видеть, или прогонит прочь, бросив в лицо проклятие? Иоганн вспоминал последние слова, которые услышал из уст Маргариты в Книтлингене. Ты дьявол… Иоганн даже не заметил, как пролетело лето. Как-то вечером, когда они с Валентином в очередной раз сидели над шахматной доской, Иоганн вновь погрузился в раздумья. Однокашник посмотрел на него с тревогой. – Что с тобой такое? Не сказал бы, что ты любишь поболтать, но в последние дни из тебя слова не вытянешь. Я ведь вижу, тебя что-то гложет! Это все потому, что вчера на занятиях у тебя стянули записи? – Да какое мне дело до этих олухов! – Иоганн тряхнул головой и атаковал ладьей одного из коней Валентина. – Эти швабы ничуть не умнее свиней. Нет смысла затевать с ними спор. Но я бы не советовал им попадаться мне в темном переулке, – добавил он мрачно. – Ты бы поостерегся, этот Ганс Альтмайер и так точит на тебя зуб. Против дюжины швабов даже у прославленного Иоганна Фаустуса нет шансов. Валентин с наигранной строгостью погрозил пальцем. Даже ему, единственному другу среди студентов, Иоганн не назвал своего настоящего имени. Ему действительно уже довелось несколько раз повздорить кое с кем из студентов. Чтобы не рисковать, он оставлял нож в комнате. Все равно оружие, вроде кинжалов и мечей, в университете было под запретом. Но Иоганну хватало и кулаков. Однажды юноша даже вызволил из неприятностей Валентина. Он слыл скверным противником, и его обходили стороной. Некоторые студенты уважали его, другие завидовали его сообразительности и познаниям – но никто его не любил. Никто не подсаживался к нему за стол в трактире, да и сам он не искал чужого общества. Валентин был исключением. В отличие от Иоганна, высокого и крепко сложенного, тот был скорее щуплым. И хотя ему едва стукнуло семнадцать, у него уже редели волосы. Подобно Иоганну, он был умен и любознателен, но слишком чувствителен, что нередко оборачивалось для него плачевно. На лекциях друзья всегда сидели вместе. – Если тебя беспокоит не Альтмайер, тогда что? – допытывался Валентин. Иоганн вздохнул и отодвинул шахматную доску. Почему бы не поделиться с другом своими заботами? Может, ему известно, как разыскать замужнюю девушку, которую он не видел почти два года и знал лишь ее имя… – Я полюбил одну девицу, – неуверенно начал он. – И это не просто увлечение. Боюсь… это любовь всей моей жизни. И началась она еще в детстве… Иоганн рассказал другу о Маргарите, как они проводили вместе целые дни напролет и как он вынужден был покинуть родные места. При этом Иоганн признался, что родом он из Книтлингена. Валентин нахмурил брови. – Я думал, ты из Зиммерна. – В Книтлингене имели место… кое-какие события, в которые я предпочел бы не посвящать ректора, – объяснил Иоганн. – Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. – Фауст, Фауст… ты полон тайн… – Валентин подмигнул ему. – Ну, как бы там ни было… – он поставил ферзя перед его королем. – И теперь эта Маргарита замужем за местным виноделом, и ты хочешь разыскать ее. Думаешь, это и в самом деле хорошая идея? А может, она счастлива с ним и ты лишь разбередишь старые раны? – Если она счастлива, то я хочу хотя бы убедиться в этом, понимаешь? – горячился Иоганн. – Она не выходит у меня из головы! Ее смех, ее веселые глаза – она была солнцем в моей жизни. Каждый раз, когда я погружался в мысли и забывал обо всем на свете, Маргарита всегда приводила меня в чувство, она… она всегда меня спасала… – Довольно! – Валентин тряхнул головой и рассмеялся. – Я и так вижу, что ты безнадежно влюблен… – Он почесал нос. – Хм, а ты хотя бы знаешь имя ее почтенного супруга? Иоганн повел плечами. – Нет; знаю только, что он здешний винодел. Может, ее вообще здесь нет, а этот торгаш в Венеции наплел всякий вздор… – Итак, винодел из Гейдельберга женится на девице из Книтлингена… Это надо разузнать. – Валентин поскреб голый подбородок. – Может, в трактирах люди что-нибудь знают… в Бергхайме, где живет много виноделов. Надо порасспрашивать там. Не знаю только, что скажет супруг, если на жену вдруг свалится ее первая любовь. Нам следует быть осторожнее, – он ухмыльнулся. – Но я не прочь пропустить стаканчик-другой здешнего вина. Раз уж ты платишь…