Иоганн нахмурил лоб. – Боюсь, я не понимаю… – Что ж, окончательных выводов я пока не делал, – продолжал Цельтис, – но если зло действительно существует, то в лице Жиля де Ре оно нашло идеальное воплощение. Его имя вычеркнуто из истории, и это к лучшему. Однако сейчас я бы хотел поговорить о более приятных материях. – Он смерил Иоганна суровым взглядом. – Занимайся усердно, юный Фауст. И прежде чем обращаться к своим новым вопросам, получи ответы на старые. С этими словами Цельтис развернулся и оставил Иоганна наедине со своими мыслями. 16 До конца вечера юноша пребывал в каком-то трансе. Он по-прежнему вступал в дискуссии, но говорил и двигался точно марионетка, ничего не сознавая. И как ему только в голову пришла такая чушь! Его удостоил вниманием один из величайших умов Германии, учитель при дворе курфюрста – и он только и догадался, что спросить об этом дурацком имени. И в довершение всего развенчал все, на что опирались идеи гуманизма. В общем, выставил себя полным дураком! Валентин без конца качал головой. – Зря ты наговорил все это, – шепнул он Иоганну. – Заявить Цельтису, что античные труды отжили свое, а нынешняя наука ничего не стоит… – Он хихикнул. – Но ты-то хорош, смелости тебе не занимать! – Заткнись! – шикнул на него Иоганн. – Я сам знаю, что свалял дурака. Краем глаза он видел, как другие студенты поглядывают на него и перешептываются. Ясно было, что слухов теперь не избежать. Иоганн со злостью разрезал кусок отбивной говядины, уложенный на ломоть белого хлеба, и, не ощущая вкуса, стал перемалывать мясо зубами. На окружающих он старался не смотреть. Вполне возможно, что после этого разговора его исключат из университета. С чего бы ректору Галлусу поддерживать его, если сам он, Иоганн, считал традиционные знания бесполезным старьем? Ни Цельтис, ни ректор Галлус в оставшееся время к нему не подходили. Теперь о зеркале для латерны магики нечего было и думать – Галлус словно бы преднамеренно забыл о своем обещании. В одно мгновение Иоганн превратился в персону нон грата. В последующие дни ему на каждом занятии давали понять, как далеко он зашел. Очевидно, в университете уже все прознали о его выходке. Некоторые студенты скалились, когда он проходил мимо, пихали его или опускали в его адрес глупые шутки. В особенности Ганс Альтмайер подтрунивал над ним при любой возможности. – Дорогу доктору Фаустусу, нашему новому декану! – выкрикивал он, когда Иоганн входил в лекторий. – Говорят, он вскорости откроет собственный факультет. Будет преподавать там искусство гордыни и мудреной болтовни. Остальные смеялись. Иоганн втягивал голову в плечи и садился. Довольно скоро он убедился, что магистры и доктора относились к нему уже не так благосклонно. Партшнайдер часто прерывал лекцию и обращался к нему напрямую. – Это что касается теории идей Платона, – говорил он холодно и закрывал книгу. – Но, быть может, господину Фаустусу есть что сказать по учению Платона? Или греческие ученые для него недостаточно образованны? Как насчет небольшого экскурса, почтенный коллега? Студенты снова смеялись, а Иоганн молча смотрел в свои записи. Жизнь в университете стала невыносимой. Куда бы Иоганн ни ходил, что бы он ни делал, его избегали либо осыпали насмешками. Только Валентин остался ему верен и выгораживал его, когда Альтмайер со своими приятелями настраивал против него студентов. Иоганн сжимал кулаки в карманах, но сдерживал себя. Он понимал, что сделает только хуже. Создание латерны магики также застопорилось, поскольку им по-прежнему недоставало зеркала и еще кое-каких деталей. Единственное, что ободряло его в эти дни, – это предвкушение новой встречи с Маргаритой. Иоганн считал дни до праздника архангела Михаила и писал короткие стихи на греческом, которые тотчас сжигал. Ночами юноша подолгу лежал без сна и рисовал в воображении простую жизнь с Маргаритой, в крестьянском доме вдали от Гейдельберга и университета, с кучей детишек… С этими мечтами он в конце концов и засыпал. Под конец сентября, за два дня перед долгожданной встречей, ректор Галлус попросил его остаться после лекции. Иоганн приготовился к худшему. Ректор окинул его суровым взглядом. – Полагаю, нет нужды говорить, в какое положение ты поставил себя после тех слов в замке, – произнес он, протирая очки. – Ты должен понять… – Я сегодня же соберу вещи, – прервал его Иоганн. Йодокус Галлус замер в недоумении. – Что ты такое болтаешь? Думаешь, раз на тебя налетел шторм, следует сразу же убирать паруса? Ты настолько слаб? Это не тот Фауст, которого я знал. – И… чего же вы ждете от меня? – спросил Иоганн. – Я ничего не жду, – ректор улыбнулся. – Я лишь передаю приглашение. Мой друг Конрад Цельтис хочет снова увидеть тебя. В этот раз наедине. По всей видимости, у тебя появился шанс загладить вину. – Он нацепил очки и посмотрел на Иоганна покрасневшими глазами. – Не знаю почему, но Конрад вдруг заинтересовался тобой. Правда, в этот раз я посоветовал бы воздержаться от громких заявлений. – Это… то есть… – Иоганн был до того ошарашен, что язык его не слушался. – Ну вот, снова у тебя язык отнялся. – Доктор Галлус рассмеялся. – Ты не перестаешь удивлять меня, Иоганн Фауст. То умен как дьявол, то вдруг вылупишься, как безмозглый крестьянин… – Он склонил голову набок и погрозил ему пальцем. – Смотри, не опозорь меня! Если ты в очередной раз выкинешь перед Цельтисом какую-нибудь глупость, я не смогу оставить тебя в университете. Немыслимо, как можно за такой срок нажить столько врагов… Галлус нетерпеливо взмахнул рукой. – Ладно, иди уже. А то кто-нибудь увидит нас, и тогда уж слухов не избежать. Это не университет, а сборище кухарок. * * * Этим вечером Иоганн отправился в замок один, без сопровождения и без факелов. Но стражников, очевидно, предупредили о нем, и его провели по лестнице в одну из дальних комнат, где Цельтис устроился на время своего пребывания в Гейдельберге. Ученый сидел в одиночестве перед большим камином, и в неверных отсветах можно было различить скудную обстановку покоев. Стены были завешены старыми коврами, в углу стоял массивный сундук. По всей видимости, этот прославленный гуманист не тяготел к роскоши и удобствам. Иоганн в нерешительности топтался у порога, и Цельтис показал на скамью возле камина. – Присаживайся! – произнес он холодно. Иоганн смиренно повиновался. Он поклялся себе в этот раз тщательно взвешивать каждое слово. – Высокочтимый мастер, я сожалею… – начал юноша, однако Цельтис приложил палец к губам и взглядом велел ему замолчать. Он долго разглядывал гостя, и только поленья потрескивали в камине. – Ты любишь стихи? – спросил наконец Цельтис. Иоганн кивнул, сбитый с толку. Такого вопроса он не ожидал. – Я… изредка и сам пишу. Ничего серьезного, коротенькие стишки. Цельтис неожиданно усмехнулся. На каменном прежде лице обозначились мелкие морщинки. – Я тоже порой пишу, как тебе, наверное, известно. И вообще ты во многом напоминаешь мне того юнца, несмышленого мальчишку, что головой пытался пробить стену в надежде открыть за ней новый мир… Давно это было, – он вздохнул. – Но я пригласил тебя не за этим. Речь пойдет о том вопросе, который ты задал мне в нашу последнюю встречу. – Вы… имеете в виду… Жиля де Ре? Когда Иоганн произнес это имя, в комнате словно повеяло промозглым ветром. – Да, Жиль де Ре, – Цельтис кивнул. – Будь проклято его имя во веки веков. Я в годы своей юности тоже интересовался его личностью – воплощением зла и темной стороны мира. Зло увлекает молодые умы, потому как обращается против порядка. Таков их дух, всегда привыкший отрицать, – так часто поступают малые дети, бунтуя против родителей. Зло есть хаос, оно противится устоявшимся порядкам и сулит обновление. Заманчивая мысль, должен признать. И я знаю по собственному опыту: уж если такая мысль закралась в сознание, то покоя не жди. Поэтому я решил рассказать тебе о Жиле де Ре. Чтобы эта мысль оставила тебя. Цельтис помолчал, глядя в огонь, как если бы в нем был заключен ответ на все вопросы. Затем он снова обратился к Иоганну. – Жиль де Ре был не ученым, а французским полководцем. Самым прославленным и отважным рыцарем, каких только рождала эта страна, известная своими благородными воинами. Он был маршалом Франции и соратником Орлеанской девы – англичане сожгли ее по обвинению в колдовстве, а французы почитают как святую мученицу. В то время между Англией и Францией шла война, она длилась больше ста лет и окончилась совсем недавно. Жиль де Ре, несомненно, был храбрым воином и фаворитом короля. Ему принадлежали земли близ Луары, и он, помимо всего прочего, поощрял искусства, владел обширной библиотекой, пробовал себя в роли актера, сам переплетал книги и делал иллюстрации. Но, как это часто бывает, за стремительным взлетом последовало падение. Низвергшее его в глубины ада. – Что с ним стало? – тихо спросил Иоганн. – Жиль де Ре вел жизнь, достойную короля, устраивал турниры и пиршества и не ведал меры, пока у него не закончились деньги. Поначалу он продавал или закладывал свои земли, а когда и этого оказалось недостаточно, обратился к алхимии. Он нанял армию алхимиков, которые должны были найти для него философский камень и обратить свинец в золото. Таким образом Жиль де Ре надеялся расплатиться по долгам. – И как? У него получилось? Цельтис улыбнулся. – Ну, по крайней мере, алхимики разбогатели за его счет. Жиль де Ре, напротив, погряз в нищете… – Он выдержал паузу, и вновь слышно было лишь потрескивание огня в камине. – Наверное, в это время он впервые обратился к дьяволу. – К дьяволу?.. Цельтис кивнул. – Он заключил с ним сделку. Как выглядел тот договор, никто не знает. Из протоколов допроса известно лишь, что потребовал от него дьявол – ну, или Жиль де Ре считал, что потребовал. – Его душу? – предположил Иоганн. – Нет. Видно, даже дьявол ею побрезговал. – Цельтис покачал головой. – Он посягнул на самое невинное, что есть в этом мире: на детей. В камине с треском разломилось полено. У Иоганна мороз пробежал по коже. Маленькие тела извиваются на ветвях… – Жиль де Ре приносил в жертву детей, – продолжал ученый. – Причем не одного или двух, а целые сотни. Он вспарывал им животы, купался в их крови, пил ее. Иногда он смотрел, как они умирают, и мог даже надругаться над ними в этот момент. Других он подвешивал под потолком в своей спальне, а затем с улыбкой наблюдал, как они раскачиваются и извиваются, словно куклы, и распевал церковные гимны. Их кровью он выводил магические формулы, чтобы призывать сатану. Цельтис вздохнул. Этот рассказ явно тяготил его, однако он продолжал: – Некоторым из детей было по четыре, по пять лет. Другие были заметно старше. Жиль де Ре сладостями и обещаниями заманивал несчастных в свои замки в долине Луары, а их головы сохранял на память. Иногда он раскрашивал их и спрашивал слуг, какая из голов красивее. Простые люди знали о том, что происходит, но никто им не верил. Они прятали своих детей, но прихвостни барона находили их и забирали, одного за другим. Трупы он сжигал, а кости складывал в подвалах, и со временем там образовались целые костницы. Это длилось годами, пока его происки наконец не открылись. Король лишил его своей милости, и только поэтому дело дошло до процесса. – И… что же с ним стало? – спросил Иоганн. В горле у него стоял ком. – Под угрозой пытки Жиль де Ре в конце концов сознался в своих злодеяниях. Его повесили в Нанте. Однако он продолжает жить в местных сказках и легендах. По сей день в некоторых землях Франции его считают воплощением зла, дьяволом на земле. Но ведь он был обыкновенным человеком, понимаешь? – Конрад Цельтис подался вперед. – Это был жестокий безумец, но никакой не демон и уж тем более не сатана. Дьяволом он стал лишь в умах людей. – Ученый глубоко вздохнул, словно избавился от тяжелой ноши. – Я рассказал тебе эту историю, юный Фауст, затем, чтобы ты перестал гоняться за призраками. Что бы ты ни вычитал о Жиле де Ре, он мертв, и его кости давно обратились в прах. Это был человек, не больше и не меньше. Людям не нужен дьявол, они сами во сто крат хуже. – Цельтис склонил голову. – Впрочем, такое мнение разделяют очень немногие, и Церкви подобных речей лучше не слышать. Надеюсь, ты доносить не станешь, – добавил он. – Если есть Бог, то должен быть и дьявол, – возразил Иоганн. – Добро не может существовать, если ему не противостоит зло. День называется днем только потому, что его сменяет ночь. – Хм, так говорили манихеи. Была такая секта во времена раннего христианства. Как знать, может, они были правы… – Ученый пожал плечами. – Но если дьявол и существует, то уж точно не в обличии расточительного француза. Однако я признаю, что люди нуждаются в образах, дабы отличать понятия добра и зла. В этом смысле… – Сколько лет было бы сейчас Жилю де Ре? – перебил его Иоганн.