– Ладно, – сказал он и попытался улыбнуться. – Я тебя понял. Теперь покажи мне зарисовки, чтобы разобраться, как надо правильно устанавливать стеклышки. * * * В следующие два дня Иоганн почти не показывался на лекциях. Ожидание превратилось для него в настоящую пытку, и ему не хотелось видеть других студентов. Валентину он сказал, что ему нужно подготовиться к экзаменам по греческому языку. Но строки расплывались перед глазами, и более того, буквы словно разбегались в стороны, как мелкие черные жучки. Что, если Маргарита не сумеет отделаться от других монахинь? Или, что еще хуже, она пожалела о своем решении и теперь не появится вовсе? И вообще любит ли она его по-прежнему? В то же время Иоганн то и дело вспоминал разговор с Конрадом Цельтисом и историю Жиля де Ре. Когда Арчибальд собственной кровью написал его имя – что он хотел сказать этим? Иоганн пытался рассуждать логически, как его учили в университете. Подобно Аристотелю, он исходил из какой-либо гипотезы и подкреплял ее аргументами. Единственное, что могло объяснить смерть Арчибальда, – это вмешательство синьора Барбарезе. Ведь старый пропойца был убит перед самой их встречей, когда он хотел рассказать Иоганну об этом странном человеке. Очевидно, венецианец и в самом деле состоял в какой-то сатанинской секте, Арчибальд раскрыл его происки и заплатил за это жизнью. Но почему он написал на стене имя Жиля де Ре? Возможно, те сектанты поклонялись этому барону и считали его своим владыкой, хотя его давно уже не было в живых… Тогда какое отношение имел ко всему этому Тонио дель Моравиа? Ведь, если память не изменяла Иоганну, Арчибальд, прежде чем исчез, говорил о его наставнике. И вот еще что, насчет твоего прежнего наставника, этого Тонио дель Моравиа… Я наконец-то понял, откуда знаю его имя… Что же он такого выяснил? Иоганн встряхнул головой и попытался сосредоточиться на греческом тексте. Цельтис был прав. Какое ему дело до умершего много лет назад француза? Он забудет Жиля де Ре. Забудет Арчибальда, пропадавших детей, своего брата Мартина, синьора Барбарезе, Тонио и его черное зелье… Единственное, что имело значение, это настоящий момент. И Маргарита. * * * И вот наконец настал этот долгожданный день, праздник архангела Михаила. В церкви Святого Духа на рыночной площади Гейдельберга священник отслужил мессу и произнес проповедь о победе ангелов над Люцифером и вечном проклятии, которое ожидало грешников после Судного дня. Студенты были обязаны присутствовать на службе, но Иоганн слушал вполуха. Мысленно он был уже с Маргаритой. Сразу после службы юноша помчался к причалу, сел в лодку и поплыл вверх по течению, к монастырю. Виноградники подбирались к самому берегу, и крестьяне с корзинами уже собирали тяжелые гроздья, смеялись за работой и махали проплывающим лодкам. Утром прошел дождь, но теперь пригревало солнце, и зыбкий туман поднимался над холмами и лесами. Осень казалась чем-то далеким, хотя октябрь уже стучался в двери и в воздухе ощущалось едва уловимое дыхание холода. Иоганн оставил лодку возле небольшой деревушки и поспешил к виноградникам, принадлежавшим монастырю. Он беспокойно озирался, но не увидел на холмах ни одной монахини. Может, он пришел слишком рано? Или же, наоборот, опоздал? Что, если Маргарита передумала? И тут до него долетел шелест голосов; потом кто-то хихикнул. Иоганн спрятался в зарослях и увидел группу из четырех монахинь в черных одеяниях. У всех за плечами были корзины, и они неохотно складывали в них виноград. В некотором отдалении шагала старая монахиня. Иоганн тотчас узнал в ней старую каргу, которой он отдал то памятное письмо. – Silentium! [41] – прошипела старуха, и молодые сестры втянули головы и замолчали. По всей видимости, во время работы разговаривать им не разрешалось. Маргариты среди них не оказалось. Стараясь не шуметь, Иоганн выбрался из зарослей и двинулся дальше. Позвать ее по имени он не решался, и потому бесцельно бродил, пока не увидел одинокую фигурку между рядами. Она осторожно срывала виноград и тихонько напевала. Иоганн узнал старую детскую песенку, и сердце болезненно сжалось. – Наберите зелени, что в саду растет, нашей Гретхен под венец – время-то не ждет. Красное вино, белое вино – завтра свадьбе быть… Детьми они с Маргаритой часто пели эту коротенькую песенку, и тяжело было услышать ее теперь, спустя столько лет, вдали от дома. Иоганн замер среди листьев, любуясь Маргаритой. Она не подозревала, что рядом кто-то есть, и казалось даже, что лицо ее светилось прежней улыбкой. Иоганн насладился моментом и тихо позвал ее по имени. Маргарита вздрогнула и повернулась. В глазах ее сквозили одновременно и радость и печаль. – Ты все-таки пришел, – промолвила она. Юноша кивнул. – Я так долго ждал этого дня… – Он вышел из зарослей, потянулся дрожащей рукой к ее щеке. – Маргарита… Но она отвернулась. – Я теперь монахиня, Иоганн. Ты понимаешь, что это значит. – К монахине теперь и прикоснуться нельзя? – спросил он, подмигнув. – Кажется, Бог этого не запрещал… Или озлобленная карга, которую я сейчас повстречал, считает иначе? – Я теперь в руках Господа. Он хранит меня и оберегает от любых бед. И не допустит, чтобы темный дух вернулся сюда. Иоганн закатил глаза. – Опять ты за свое! Давай поговорим о чем-нибудь другом. Вот, смотри, у меня кое-что есть для тебя. – Он достал из кармана колоду карт, которую купил накануне у лоточника. – Вытяни какую-нибудь карту… Маргарита поколебалась, но затем вытянула карту. Губы ее тронула улыбка. – Валет червей… Так ты по-прежнему фокусник. – Еще какой! Когда пришлось покинуть Книтлинген, я прибился к бродячей труппе. Мы перешли через Альпы и добрались до самой Венеции, объездили всю Италию… Они стали прохаживаться по винограднику, и Иоганн рассказывал о своих приключениях с артистами, об одаренном скрипаче Петере Нахтигале, об Эмилио, о старом забулдыге Арчибальде и могучем Мустафе. Правда, о Саломе и Тонио дель Моравиа он решил не говорить. Маргарита еще в детстве невзлюбила этого жуткого астролога. К тому же Иоганн опасался, что это напомнит ей о той злополучной ночи в Шиллинговом лесу. – В Венеции один торговец рассказал мне, что ты теперь в Гейдельберге, – закончил Иоганн. – Я решил вернуться к тебе и покинул труппу. Я думал… Он помедлил. – О чем ты думал? – Маргарита печально улыбнулась. – Что я все брошу и отправлюсь с тобой? Ты ведь знал, что я замужем. – Да какое это замужество! – возмутился Иоганн. – Муж заслал тебя в монастырь лишь потому, что ты рассказала ему о своих кошмарах! – Якоб поступил правильно, – возразила Маргарита. – Здесь я в безопасности. – Но любишь ли ты его? Любила хоть когда-нибудь? Она горестно рассмеялась. – Откуда ты свалился, Иоганн? Какая там любовь… После того… случая в лесу я уже не годилась в невестки для купеческого сына. Ходили… слухи, и о тебе в том числе. Так что отец вынужден был выдать меня за кого-то другого, подальше от Книтлингена. И Якоб Кольшрайбер показался ему неплохой партией. Не самый чуткий из мужей, согласна, да к тому же пьет, зато он хороший делец. – И точно знает, когда лучше всего отделаться от жены, – с горечью произнес Иоганн. – Стоит ей только сказать что-нибудь странное или пожаловаться на кошмары. – Это не кошмары, Иоганн, – тихо проговорила Маргарита. – Темный дух пробуждается, он возвратится на землю и изменит мир. Недалек тот день, когда добро и зло сойдутся в последней битве. Так он сказал тогда… – Он? Что… что ты такое болтаешь? – Иоганн рассмеялся. – Можно подумать, ты и вправду сошла с ума. Он тотчас пожалел о своих словах, но было уже поздно. Маргарита плотно сомкнула губы. – Ты знаешь, какой сегодня день? – спросила она потом. – Праздник архангела Михаила. Когда ангел Люцифер восстал против Бога, ему противостояли серафимы и херувимы во главе с архангелом Михаилом. Они изгнали Люцифера и его сподвижников с небес и низвергли в преисподнюю. Но Люцифер так и не сдался – он жаждет вернуться, получить господство на земле. И близится тот день, когда он явит свой темный лик! – Маргарита, прекрати! Это… – Скажи мне, Иоганн, как обстоит с твоею верой в Бога? Вопрос этот оказался до того неожиданным, что юноша не сообразил, как ответить. Маргарита не сводила с него пристального взгляда. – Что-то в тебе кроется, я вижу это. Что-то темное… Темный дух уже пытался обратить тебя на свою сторону. Ведь так? Он взывал к тебе? Иоганн подумал о Тонио и сделке, которую они заключили той дождливой ночью в лесу. Со мной тебе будет не так уж плохо. Ну же, соглашайся… Он подумал о том рукопожатии в Книтлингене и жуткой смерти Людвига, брата Маргариты. Подумал о черном зелье, выпитом в лесу под Нёрдлингеном, о телах, подвешенных на деревьях, и приступах гнева, которые преследовали его с тех пор. Но это все вздор, порождения воспаленной фантазии! Призраки прошлого, которые уже не могли добраться до него. – Никто не пытался обращать меня ни на какую сторону, – твердо заявил Иоганн. – Я держусь нашей Церкви, Маргарита. – Он улыбнулся. – Зло не властно надо мной. Юноша сознавал, что лжет. Он посещал службы только по воскресеньям или при необходимости, как сегодня в церкви Святого Духа. В последний раз Иоганн искренне молился у могилы Петера Нахтигаля, в Италии, – и сомневался, что Господь тогда услышал его молитву. Бог отвернулся от него. Но вот она стояла перед ним, Маргарита, его ангел. Чтобы не потерять ее, Иоганн вынужден был лгать. Что еще ему оставалось? Время в монастыре не прошло для нее бесследно. Но Иоганн верил, что достучится до прежней Маргариты, нужно только время. – Я каждый день молюсь всем святым, чтобы они указывали мне путь, – заверил он ее. Маргарита кивнула. По всей видимости, она ему верила. – Молись святой Анне; она помогает тем, кто соприкоснулся со злом. Обещаешь? – Я… обещаю. Иоганну вспомнилось, что Конрад Цельтис пару дней назад тоже взял с него обещание. Он поднял правую руку. – Клянусь, да будет свидетелем душа моей матери! Слова сами собой сорвались с языка, но на Маргариту они подействовали странным образом. Она рассмеялась. Залилась звонким смехом, как раньше, когда они детьми играли в сене. У юноши от радости перехватило дыхание.