Станичное кладбище было похоже на море. Одна за одной шли волны могил. Каждая их гряда была историей одного казацкого рода. Прадеды лежали рядом с дедами, отцами и внуками. У свежей могилы Якова замерли Биля и Ольга. Все уже давно разошлись, а они все стояли в звенящей тишине. – Постыло мне все, родной, – наконец-то сказала Ольга. – Сорок дней минет – в пустынь пойду. К тетке. Трудницей. Не могу я в хате оставаться. Если сил наберусь, то вернусь обратно. Нет – прости меня. Постригусь. Биля опустил голову и ничего не сказал. 2 Севастополь, Крым Пыльная базарная площадь в Севастополе кипела. Торг шел в лавках, с рук и телег. Покрикивали продавцы, нахваливая свой товар. На одной из вывесок то ли арап, то ли турок жонглировал конскими хомутами, под ним загибалась кривая надпись: «Мелкая торговля и вообще». Под вывеской топтался Чиж и перекидывал из руки в руку стилет Ньюкомба. Рядом с ним стояли нескольких пехотных солдат, сиделец из лавки и дородная матроска с поросенком под мышкой. Широко раскрыв глаза, переводя их с одного человека на другого, один из солдат увлеченно вещал: – Теперь такое дело! Стоит часовой у колодца, тут женщина некая идет и просит спрятать ее. Часовой ей отвечает: «Где же я тебя спрячу? Ведь тут места подходящего нет». А она ему: «Сама спрячусь! Но не говори только никому, что видел меня, ежели станут спрашивать. Даже если смертью станут грозить всадники, что вослед мне бегут». С этими словами прыгнула она в колодец. И точно, скачут. Первый в черном на вороном коне, второй в красном, третий же весь в белых одеждах на таком же коне, с оружием. Каждый из них трижды спросил часового, не видал ли, мол, ты женщину тут? Тот заявил, что не было ее тут. Когда же всадники скрылись, она снова появилась, вся сухая, будто в воде и не была, и сказала, что сие видение означает. Черный – что в городе камня на камне не останется. Красный – что кровь прольется через камень рекой и пожаром сгорит. Белый же, братцы, что новый Севастополь будет лучше, чем прежний! Чиж, как и все прочие, с интересом прислушивался к этому рассказу. – Вишь ты, значит, какой тому толк! – поддержал говоруна его товарищ, кареглазый крупный солдат. – Тот, который в красной одежде, на каком коне был? – спросил Чиж рассказчика. – Вроде как на красном, – ответил тот. – Где он его красил-то? У маляров? А белый, который при оружии, с саблей был, со штуцером или с пушкой? – Вот насмешник выискался. Раз люди говорят, значит, правда. – Какая такая правда? Вот слушайте, православные, что я на самом деле своими очами видел. Был я вчера в секрете, видел в траншее у турок белого арапа с одним глазом во лбу. Говорят, из-за моря он, фараонова войска, и теперь у них караульную службу несет. – С одним глазом?! – удивился кареглазый солдат. – С одним, но зато вот такенным примерно! – Чиж сжал кулаки и соединил их. – Ох ты! – Сказывали еще, что удушливые бомбы англичане станут по нам бросать, – вступила в разговор матроска. – Люди от них так и валятся, так и падают, как мухи от мухоморов! – Про бомбы, девушка, мы не слыхали, а арапа жди! – возразил Чиж. – Как войдет он в город, всем бабам придется брать его на постой и постелю ему стелить. Матроска испуганно перекрестилась под солдатский смех. – Глянет он на тебя и скажет: «Задирай подол!» – грозно проговорил Чиж, наступая на матроску под хохот толпы, которая становилась все гуще. – Срамники! – заявила матроска, отодвинулась в сторону и заголосила: – А вот порося, кому порося? Из-за ее спины выглянул мелкий ледащий мужичонка с клочковатой бороденкой, торчащей прямо вперед. Всей своей повадкой он оправдывал кличку Кочет, полученную еще в детстве. Этот человечек и правда напоминал петуха, ходил как-то боком, подскакивая. – Ну, бывай, мил человек, – сказал Чижу кареглазый солдат. – И вам здорово дневать, – ответил Чиж. Матроска, занявшая позицию в паре шагов от Чижа, снова взвизгнула: – А вот порося, кому порося? Кочет тем временем придвинулся к Чижу и вкрадчиво спросил: – Почем, уважаемый, ножичек свой торгуешь? – В полдень – три рубля, плюс полтина в другие дни. Сходно отдам. – На что же он такой нужен? – Кочет почесал в затылке. – Ни капусту, скажем, рубить, ни в рукомесле каком не сгодится. Разве что под шило его, сапоги тачать? – На стену повесишь. Сядешь вечерять, глянешь – красота такая. Ан и веселее на душе. – Ножи по стенам развешивать? Ты бы еще, мил человек, топор туда определил. Давай меняться. Я тебе за него овцу дам! Я такой. Ежели на что глаз положил, то все. – Давай и овечку, дядя! Где она? Ножичек-то у меня хорош. Сейчас проверим его, – сказал Чиж, подмигнул Кочету и кольнул в ляжку поросенка, повизгивающего под могучим предплечьем матроски. Поросенок пронзительно взвизгнул, вырвался и бросился под телеги, по дороге сбил с ног какого-то рыжего мужика. – Ату! Держи его, православные! К турке побег! – завопил Чиж. За спинами Чижа и Кочета тем временем в лавку с арапом на вывеске пробирался невысокий человечек в картузе с помятым козырьком. Тень от него до половины закрывала довольно неприметное лицо. Мелкие черты были словно нарисованы карандашом на гладкой поверхности кожи. Соломон – так представлялся этот человек новым знакомым – даже не посмотрел в сторону переполоха, который вспыхнул на площади из-за Чижа. Как и всегда, он был озабочен своими многообразными, весьма сложными делами. Кают-компания «Таифа» все еще носила следы недавнего пожара, хотя матросы и старались привести ее в порядок, отмыть. Слейтер и Ньюкомб сидели за столом напротив друг друга. Слейтер закусывал. Он высасывал устрицу и тут же смачивал красные чувственные губы белым вином, отчего после каждого глотка они начинали лосниться, как вытертая кожа. Иногда Слейтер поглядывал в газету, которая лежала рядом с ним на столе. Перед Ньюкомбом стояла только маленькая чашечка черного кофе. Обожженная рука его была перевязана черной тканью. Слейтер снова отпил вина и прикрыл глаза от удовольствия. Вино было холодным, и на стакане проступала испарина. – Вы не бережете себя. Если я приму хотя бы наперсток вашего пойла, то меня непременно хватит удар, – сказал он, бросив взгляд на чашку Ньюкомба. – Это всего лишь крепкий кофе по-турецки. Слейтер снова склонился над газетой, но почти сразу поднял взгляд от убористых строк передовой статьи. – Что ни говори, нет другой столь же хитрой нации, как московиты! – воскликнул он. – Они могут и желают напускать на себя любой вид, лишь бы осуществить свои намерения! В дипломатии превосходят все другие народы. Точно так же в ведении войны, поскольку дело тут касается хитрости. – Это не русские, а казаки. Так называемые пластуны. Один из них – черкес. Кажется, я видел его на Кавказе. При этих словах Слейтер насторожился. – Очень интересно. Странное совпадение. А как вы разобрали впотьмах, что это за люди? – спросил он. – По оружию. Но зачем все-таки они приходили? За стилетом работорговца? Что означала эта стрельба в ауле, когда я его купил? Быстро это выяснить я, к сожалению, не смогу. – Они забрали всю переписку. Я убежден, что они приходили за бумагами. – Получается, что русские теперь знают наши планы. Придется сообщить об этом по команде. – И да, и нет, милейший Ньюкомб. Я вел дела в России и собираюсь продолжить их после того, как мы поставим этих московитов на место. Даже если они прочтут эти бумаги, то уже ничего не успеют сделать. Их канцелярские медведи слишком неповоротливы. Мы будем в Крыму раньше, чем они поднимут свои мохнатые зады. Да. У них грядут грандиозные перемены. В ходе этой войны они убедятся в значении коммуникаций и бросятся строить железные дороги, а денег у них нет! Их царь будет вынужден дать государственные гарантии нашим же банкирским домам. Потому что своих денег, повторяю, у них не будет. Всем этим я собираюсь заняться. Кроме того, мы прикроем им всю прямую азиатскую торговлю. Это гораздо надежнее ваших кладов и ракет. Как я мог вам дать деньги? – Сэр, мне крайне неприятно слышать эти упреки самому себе. Вы обеспечены моими векселями. Мисс Кортни скоро встретится с военным министром, который приходится ей двоюродным дядей. Я уверен, что итогом этого разговора будет программа перевооружения всей английской армии моими ракетами. А стилет я верну. У меня в Севастополе есть свои люди, – проговорил Ньюкомб и стал копаться в своих многочисленных карманах, что-то отыскивая в них. – У вас есть прямая телеграфная линия в Севастополь? Вы знаете их имена? – довольно издевательским тоном спросил его Слейтер. – Ваши ракеты впечатляют, но это скорее прожект, чем реальность. Тут еще многое может случиться, прежде чем вы доживете до денег. Как на меня нашло такое безумие, что я вам дал деньги? – Тем не менее я уже сделал необходимые распоряжения и скоро буду знать все, что мне нужно! – заявил Ньюкомб и положил на стол несколько обрывков обгорелой бумаги с остатками рисунков своего стилета. На одном из этих клочков были выписаны несколько цифр и виднелись английские буквы: «Плакида поможет». – Я не успел выучить текст наизусть, как собирался! – сказал Ньюкомб. – Если я ошибусь хотя бы на одну цифру, то это может сдвинуть точку миль на пятьдесят! За окнами кают-компании тем временем началась какая-то беготня. – Мой вам совет, оставьте это дело, – заметил Слейтер. – Искать кинжал бессмысленно. Эти казаки могли его утопить в море или сменять на водку. В кают-компанию вошел капитан. – Джентльмены, русская конная батарея на берегу! – сказал он. – Мистер Слейтер, ваша репутация специалиста по России подмочена. Наши противники довольно быстро сориентировались! – заметил Ньюкомб. – Это случайность! – парировал Слейтер. За бортом «Таифа», прямо напротив иллюминатора, взрыло воду ядро.