– Так они нас сейчас случайно расколотят вдребезги, черт побери! Поднимайте пары, капитан! – распорядился Ньюкомб. Биля соскочил с седла у коновязи. Из летней кухни выскочила Екатерина Романовна с большим дымящимся горшком, который она держала обеими руками, ловко обхватив полотенцем. – Здравствуйте, Григорий Яковлевич! С приездом вас! К самому обеду! Вот убоинки покушаете, – весело проговорила женщина на ходу. Биля снял папаху с бритой головы. – Здоровеньки булы, хозяйка. Окатиться бы мне с дороги. – Сейчас подам, милый! Через четверть часа Биля, переодевшийся с дороги и только что умытый, сидел во главе стола. Екатерина Романовна выкладывала в миски дымящуюся баранину. На скатерти лежали ломти хлеба, стояли жбаны с квасом. Когда Кравченко протянул ей свою миску, Екатерина Романовна засуетилась особо и выловила для него огромный кусок мяса. – Это что же у нас за праздник такой сегодня, казаки? – спросил Биля. – Да одна овечка шла мимо хаты, а я примерно так стою, – начал Чиж. – Она мне и говорит: «Зарежьте меня поскорее, братцы! Сил моих нет, как вас накормить хочу! Была во втором батальоне, там хлопцы дюже толстые, не то что в вашем восьмом. Режьте ж меня, Христом Богом прошу!» Пластуны и Екатерина Романовна засмеялись шутке Чижа. – Смотри, Чиж, переломают тебе бока, – заметил Биля. – Это честная овца, в промен пошла. – Сычуга я еще наварила, сейчас подам, да лучку сорву, – весело сказала Екатерина Романовна и пошла к двери. – А примерно нельзя ли нам хлебного по чарке? – спросил ее Чиж. – Можно. Есть у меня, – ответила хозяйка дома. Пластуны дружно посмотрели на Билю. Он кивнул в знак согласия, и Екатерина Романовна весело выбежала из хаты. – Что вообще поделывается и какую службу несем? – спросил Биля. – Живем, как филины. Днем дрыхнем, а ночью в секреты нас наряжают, – ответил Кравченко. – Перед линией нарыли волчьих ям, так мы в них и караулим. А где ты черкеса нашего дел? – Али Битербиевича я напрасно два дня прождал. – Значит, так он из-за Кубани и не выехал. Навоевался. – Он сына князя горского убил. Отец теперь хочет отомстить ему. – Вон оно что, – буркнул Чиж. – С таким кровником ему головы не сносить, – сказал Кравченко. – Вот он к нам и выехал, пока поуспокоится. А чего ему опять за линией понадобилось, не сказал. Может, его уж и в живых нет. В приемышах он был в станице Беклемишевой. Родителей его при набеге черкесы убили. Между этими родами война у них. Его же свои мальчонкой как невольника выкупили. – Вот они режутся и с нами, и сами с собой. Хуже зверья, – заметил Кравченко. – А ты на христиан посмотри, – заявил Биля. – Они во многих тысячах сюда прибыли нас убивать. – Али Битербиевич – правильной линии человек, – сказал Чиж. – Поглядим еще, – произнес Кравченко. – Еще он мне сказочку про кинжал тот рассказывал, – проговорил Биля. В это время Екатерина Романовна семенила по двору с пучками зеленого лука в руках. Под мышкой у нее покоилась бутыль с самогоном. Женщина шла плавно, плыла, как парусник на маневрах. Она притормозила у двери в хату и попыталась зацепить ее носком, но та никак не поддавалась. Тогда Екатерина Романовна зацепила деревянную ручку мизинцем, открыла створку и протиснулась внутрь. Проплыв сени, она приступила к борьбе со второй дверью. За ней вдруг раздался стук резко отодвигаемой лавки. Екатерина Романовна как-то подцепила и эту створку, возникла на пороге и тут же едва не опрокинулась назад. Мимо нее, согнувшись в три погибели и держась за живот, проскочил Чиж. – Федя, что с тобой сделалось? – только успел вскрикнуть ему вслед Кравченко. – Ой, до ветра мне надо! Брюхо скрутило! Чиж выскочил на улицу, за дверью сделал несколько шагов в сторону сада, резко выпрямился, рванул к плетню и одним движением перемахнул через него. Из иллюминатора на «Таифе» вылетел голубь, резко взмыл в небо и по косой линии ушел к берегу. В трюме приютилась небольшая голубятня, перед ней в вольере сидели несколько собак. Ньюкомб запер дверцу, потрепал через прутья клетки одного из своих мастифов по загривку и вышел на верхнюю палубу. На столе лежала отличная арабская астролябия. Биля проверил подвижность ее частей, посмотрел через алидаду в окно. Кравченко вынул из печи стальной ковшик и стал заливать в пулелейку расплавленный свинец. Чиж тихонько наигрывал в углу на скрипке. Вдалеке гремели разрывы. Их всполохи окрашивали окна в хате багровым тоном. Иногда позванивали стекла. – За два дня так загаживается, что не отчистишь, промывать надо. Вот кабы порох не дымил, – заметил Вернигора, орудуя шомполом в стволе штуцера. Дверь широко открылась, и на пороге возникла могучая фигура полковника Кухаренко. – Караулов не выставляете? – спросил он. Пластуны поднялись на ноги. – Здравия желаем, ваше высокоблагородие! – поприветствовал полковника Биля. – И вам здорово дневать, казаки, – сказал Кухаренко, подошел к столу, сел, тут же достал из кармана карту, скатанную в трубку, и распорядился: – Двигайтесь ко мне поближе да дверь плотнее затворите. Чиж поднялся и прикрыл дверь. – У нас хозяйка, вдовая матроска, лучше всякого караула. Не спит, все по Николаю Степановичу тоскует, – заявил он. – Не балаболь! – сказал Кравченко так, что у Чижа пропало всякое желание зубоскалить. Он молча сел к столу и воззрился на Кухаренко. – Здесь вот Севастополь, а это будет Балаклава, где джоны були резиденцию себе устроили. – Полковник водил пальцем по карте. – Сначала начальники думали, что англо-французы и вовсе к нам не пожалуют или же сразу уберутся отсюда. Теперь пошло дело на осаду. Все их интендантство здесь. Чугунку они строят. Повезут по ней заряды для орудий и всякий военный скарб. Можете вы их клюнуть в это место, посмотреть, что к чему, да и пожечь все во славу Божью? – Не надо спрашивать, Яков Герасимович. Где скажете, там мы басурман и повоюем, – ответил Биля. – Знаю-знаю. Теперь вот что. В городе вам делать нечего. Определяю вам место примерно здесь. Точно сами определитесь. Хочу иметь вас в тылу у англичан как свои глаза и бить их в спину, а то они гуляют тут, прямо как по своей Бонд-стрит. – Александр Васильевич Суворов ударил бы по ним еще при высадке даже с тем, что у Меншикова было, – заметил Биля. – Суворов много кого из нынешних генералов не взял бы себе и в унтера, чтобы солдат его они не портили! – воскликнул Кухаренко. – А у нас Жомини до сих пор в военных училищах преподают. Долдонили тридцать лет, что десант в больших силах невозможен! Не соизволили заметить, что при пароходах такое понятие должно измениться! Давыдов Денис Васильевич, поэт гусарский, когда изволил написать: «Жомини да Жомини, а об водке ни полслова»? При Бонапарте еще! В Евпатории шестьдесят тысяч четвертей пшеницы неприятель получил в дар, обеспечил сим своей армии провиант на четыре месяца! – Не измена ли? – спросил Кравченко. – Слова эти страшные. Такие решения просто понять нельзя. Высадка противника прошла без всякой помехи с нашей стороны! Два-три полка с артиллерией могли бы порядочно поколотить неприятеля! Но начальники наши не сделали даже никакого распоряжения о прекращении перевозки товаров по Крыму! Русское разгильдяйство хуже измены! Да, «Таиф» вы за малым не потопили, но утек он и на этот раз. А где черкес твой, на которого у меня представление лежит? – обратился Кухаренко к Биле. – Не знаю, – ответил тот. – Условились мы с ним съехаться на обратном пути, и вот вестей нет уже две недели. Думаем, что свои убили его. – Жаль, если так. Я приказ на него подписал. Бомбардировка Севастополя усилилась. В окнах снова задрожали стекла. – А как же нам после этого дела от вас получать распоряжения? Посылать к вам кого? – спросил Биля. – Это мы наладим вот как… – сказал Кухаренко и еще раз посмотрел на дверь. Ночное небо было расчерчено огненными хвостами. Бомбы и ракеты летели медленно, лениво разрезали тьму красными линиями и только потом резко падали вниз. Биля и Кухаренко стояли во дворе. Полковник какое-то время молчал, потом сердито проговорил: – Нахимов сказал: «Первая просьба моя к государю по окончании войны – это отпуск за границу: так вот-с, поеду и назову публично ослами и Реглана, и Канробера». Дело уж кончено было бы бедой, коли союзники после Альмы пошли бы сразу на Севастополь. Бог Россию не оставил. Меншиков строить ничего не хотел, а Корнилов настоял на том, чтобы подрядчику Волохову было разрешено поставить на его собственный счет башню для защиты рейда со стороны моря. Волохов ее закончил за два дня до высадки. При первой же бомбардировке башенка эта и спасла рейд от подхода вплотную их флота. Не было бы ее, расколотили бы они нас в клочья! Биля посмотрел в небо и сказал: