– Ракеты бросают. – Да. Ракеты, преимущественно разрывные, с сильным зажигательным составом. Дальность полета, как я посмотрю, составляет до двух тысяч сажен. Сила действия у них изумительная. – Видали мы, Яков Герасимович, на этом «Таифе», придумку и получше, – сказал Биля. – Рассказывай. 3Балаклава, Крым «Таиф» стоял на рейде Балаклавы. Узкое горло бухты было отсюда почти неразличимо. Только постоянное движение союзного флота открывало ее присутствие. Небольшие пароходы словно выходили прямо из скалы и сразу забирали левее, к Севастополю. В кают-компании «Таифа» одиноко сидел Ньюкомб. На столе перед ним как карточный пасьянс были снова разложены обгорелые остатки его рисунков. Ньюкомб взял в руку один из них. На нем был крупно изображен фрагмент рукоятки. То, что сначала выглядело как насечка, оказалось буквами, разбросанными по наборным кольцам стилета. Латинские, арабские и греческие литеры были беспорядочно разбросаны по всей поверхности. Ньюкомб положил этот рисунок и взял следующий клочок бумаги с черной каймой. На нем его идеальным почерком были выписаны два слова на греческом языке: «Плакида поможет». Ньюкомб опустил руку в карман и достал из него образок, отобранный у Якова. Оборванная цепочка закачалась и задела за край стола. Ньюкомб вдруг что-то словно вспомнил и положил иконку рядом с греческой надписью. В кают-компанию вошел вестовой матрос, держа в руках несколько конвертов. Он щелкнул каблуками и доложил: – Доставили почту, сэр! Ньюкомб резко встал из-за стола, взял конверты. Вестовой еще раз козырнул и ушел. Но Ньюкомб этого не заметил. Он быстро перебирал конверты, и глаза его наконец-то вспыхнули от радости. Это было письмо из Лондона, от Кэтрин. Ньюкомб попытался вскрыть его аккуратно, как это и положено, но у него не получилось. Как и все нервные люди, он всегда рвал конверт. Вот и на этот раз тот раскрыл свой бумажный зев не в том месте. Ньюкомб смял его, вытащил письмо и начал лихорадочно читать. Сначала глаза его разгорелись, но потом стали потухать, и вскоре в них проступило разочарование. В кают-компанию вошел Слейтер. Его проницательный взгляд сразу схватил эту перемену в лице Ньюкомба. – Некоторые конверты надо красить в черный цвет как траурные паруса, не так ли? – наполнил кают-компанию слегка каркающий голос. – Кстати, сегодня открывается телеграфная линия. У нас будет постоянная связь с Лондоном. – Черт побери, я сумею убедить этих тупиц! – воскликнул Ньюкомб и бросил письмо на стол. Лицо Слейтера осталось непроницаемым. Он прошел к столу и начал отбирать свои письма. Ньюкомб смотрел на его лоснящийся затылок с тремя маленькими складочками и почему-то не мог оторваться от этих кожистых валиков. Слейтер чувствовал этот взгляд, но не оборачивался, ждал, когда Ньюкомб заговорит с ним сам. – Сэр, считаю долгом чести сообщить вам, что пока мисс Кортни не снискала успеха в переговорах с военным министерством. Однако она надеется при личной встрече добиться большего, – наконец-то сказал Ньюкомб. Слейтер развернулся и произнес: – Будем надеяться на лучшее. – Что вы намерены делать в связи с этим с моими долговыми обязательствами? – Пока ждать и надеяться, что вы, истинный джентльмен, так или иначе рассчитаетесь со мной вовремя. – Мисс Кортни предлагает мне свои деньги, но я вряд ли могу принять такую жертву. – Вам виднее. Насколько я знаю, ваши финансовые амбиции далеко превзошли размеры всего состояния вашей невесты. У приоткрытого окна, выходящего из кают-компании на палубу, остановился капитан. До него донеслись последние слова Слейтера, и он решил пока не обнаруживать своего присутствия. – Нет! Я слишком близок к своей основной цели, – проговорил Ньюкомб. – Вы слишком уповаете на провидение. Одно «сегодня» стоит двух «завтра». Трезво оцените ваши шансы и положение! – Что вы предлагаете? – Немедленно отправляйтесь в Лондон. Черкесский аул, Кавказ Сумерки катились холодной рекой со стороны гор на аул, крайние сакли которого серели в двадцати шагах. Лошади Али, Исы и еще трех всадников стояли мордами друг к другу, образовав круг. – Куда ехать, вы знаете. Я все сказал. С тобой, Иса, мы встретимся послезавтра, – проговорил Али. С крыши соседней сакли кто-то внимательно следил за всадниками. Иса кивнул, и люди разъехались в разные стороны. Али проводил их взглядом и развернул коня к аулу. Все тот же внимательный взгляд с крыши сопровождал его и сейчас. Он въехал в узкую улочку и краем глаза заметил тень, мелькнувшую на крыше. Его рука медленно поползла назад, к чехлу с винтовкой, но потом остановилась. Али улыбнулся и взялся за аркан, висевший у передней луки седла. На крыше снова что-то мелькнуло. Али выхватил аркан и бросил его. Кто-то тихо вскрикнул. Али потянул за веревку и подъехал к крыше, край которой оказался почти на уровне его головы. Поперек коня перед всадником свалилась Маликат, перехваченная по плечам арканом. Али освободил ее, аккуратно поставил на землю перед собой и спросил: – Как дела, моя красавица? Зачем ты бегаешь по крышам, как кошка, в такой поздний час? Маликат повела плечами и заявила: – Скажи ему обо мне, когда увидишь. – Скажу. Если я сделаю так, то поможешь ли и ты мне? Балаклава, Крым Со склона балки этот край Балаклавы лежал перед пластунами, как на ладони. Они передавали друг другу маленькую подзорную трубу, принадлежавшую Биле. Больше всего их интересовала нитка железной дороги, которая здесь входила в длинный пакгауз. На другой стороне этого длинного строения с небольшими симметричными окнами была оборудована воротная система. По кругу ходили унылые ишаки, которых погоняли оборванные турки. Из ворот пакгауза появлялись и ползли под склоном балки черные вагонетки. У дверей склада сидели два английских пехотинца. Они отложили оружие в сторону и азартно резались в карты. Кравченко, Биля, Вернигора и Чиж лежали в винограднике как раз напротив них. Ниже пакгауза, ближе к морю, стояли палатки английского лагеря, около них шли земляные работы. На противоположном склоне торчали стволы пушек легкой батареи. Там тоже мелькали турецкие фески. К пакгаузу, который одновременно служил складом, тянулась длинная вереница турок. Согнувшись в три погибели, они тащили на плечах огромные тюки, перехваченные канатами. У некоторых из них вместо тюков за плечами висели корзины с ядрами. Двое замыкающих несли на плетеных веревочных носилках огромную бомбу для мортиры. Конвой, состоявший из английских пехотинцев, пинками и прикладами подгонял отстающих. – Сдается мне, попался турок как кур в ощип, – тихо заметил Чиж. – Воины!.. Они у этих раков вареных, в красных мундирах щеголяющих, в том же положении, что и ишаки! А вот сами англичане вроде регулярные, а по всему видно – сброд. Никак я этого в толк не возьму. – Они за деньги наняты, прямо как холопы, – сказал Биля. – У них царю и отечеству за честь не служат. Поденно получают. Британцы с перекрестков отребье берут. Тем временем в колонне турок произошла какая-то заминка. Один из них сбросил свой тюк и гордо выпрямился. К нему сразу подбежал англичанин и начал орать, размахивать прикладом. Турок все так же стоял, гордо выпрямившись и скрестив руки на груди. Англичане собрались в кучу, накинулись на него и сбили с ног. Он встал и снова выпрямился. Конвойные попытались было сами навесить на него тюк, но бунтарь сбросил его на землю и пнул ногой так, что тот полетел по склону далеко вниз. Один из конвоиров снова замахнулся прикладом, но получил такой удар в лицо кулаком, что покатился вслед за тюком. За ним отправился и второй, но остальные быстро сбили турка с ног и начали жестоко избивать его. – Лихой какой турок, – заметил Кравченко. – Даже удивительно! Биля посмотрел в подзорную трубу. Англичане подняли этого человека под руки и куда-то потащили. – Это не турок, а серб. Рубаху солдаты оборвали ему, – сказал Биля. – Это ж наш, православный! Куда они его поволокли? – спросил встревоженно Вернигора. – Федя, по дороге сам знаешь куда сбегай, посмотри, куда его денут, – сказал Биля Чижу. – Григорий Яковлевич, оставь ты уж этот пароход в покое, Христом Богом прошу! – взмолился Кравченко. Но Биля ничего ему не ответил. На пристани Балаклавы царило большое оживление. Она была полностью загромождена. Там стояли палатки и несколько временных строений, сшитых на живую нитку из теса, громоздились тюки, бочки, бухты веревок, торчали телеграфные столбы. Там и здесь темнели свежие насыпи. Грузилось судно. Проходили по мосткам навьюченные турки, подгоняемые английскими солдатами. От одного из строений, возведенных на набережной, отходили по столбам провода. Чуть дальше они ныряли прямо в море. В здание телеграфа торопливо вошел Слейтер. Когда он скрылся за бочками и кучей земли, около телеграфного столба возникла голова Чижа. Осмотревшись, он, как кошка, взлетел на столб и начал срезать кинжалом провода. Медь легко поддавалась булатной стали. На срезах оставались красные заусенцы металла. На грубо сколоченном столе стоял телеграфный аппарат, от которого отходил пучок медных проводов в хлопчатобумажной изоляции. На столе коптила керосиновая лампа. У аппарата сидел на ящике телеграфист в военной форме и отстукивал телеграмму. На таком же ящике перед ним устроился Слейтер и диктовал: – А также номер тысяча двести тридцать четыре от…