– Вон они, нехристи! – закричал канонир, показывая рукой куда-то вдаль. Свет там, куда упал снаряд, погас, но сразу раздался еще один выстрел из пушки. Гул еще не окончательно стих, когда к нему добавился звон картечи по лопатам рабочей команды. Раздались вопли и французская ругань раненых. – Ага, картошка пошла! Невкусно? – прокричал им канонир. – Сейчас и добавки получите! Даниил перемахнул через бруствер и уполз в сторону вражеских траншей. Едва он скрылся за бруствером, как двое солдат катнули в блиндаж бомбу с подожженной трубкой. – Берегись! – истошно заорал один из них. После паузы, необходимой для того чтобы проснуться, из блиндажа как зайцы повыскакивали полуголые моряки. Они сбивали друг друга с ног, разлетались в разные стороны, падали за неровности земли, лафеты пушек и иные укрытия. – Братцы, да она пустая! – заявил один из этих шутников и расхохотался. Через мгновение смех покатился по всему бастиону. Только один матрос схватил банник и молча бросился за солдатами, которые со всей мочи рванули к выходу из бастиона. – Эй, Матюшкин, ты там опять чудишь? Вот я тебя! А если сердце от твоих шуток выпрыгнет, шут ты гороховый?! – прокричал в темноту Павел Степанович. 2Штольни между Балаклавой и Севастополем, Крым Штольни были пропитаны страхом. Английские факельщики обшаривали бесконечные коридоры, жались к стенам и держали оружие на изготовку. Свет факелов лип к стенам, но едва достигал сводов. Верхние и нижние галереи иногда смыкались, в другой раз соединялись глубокими провалами, повисали одна над другой. С десяток англичан прошли вперед, не заметив, что прямо над их головой в одном из таких проемов стоял Кравченко. Он высек огонь и поджег фитиль, выходящий из какого-то небольшого тюка, перевязанного веревками. Пластун соскользнул вниз, раскрутил его над головой и кинул далеко вперед, в спины англичанам. Взрыв покатился по галерее, смешиваясь с проклятиями и криками. Колонна ползла по центральному коридору очень медленно. Над головами первых рядов промелькнули какие-то тени. За воротники и фалды красных мундиров зацепились большие рыболовные крючки. На них повисли горящие пакеты, свернутые из промасленной ткани. Вернигора и Чиж в кромешной темноте раскручивали над головами новые снаряды. Англичане старались сорвать их, но не успевали. Взрывы один за другим выплескивали горящее масло на руки и лица. По земле, стараясь сбить пламя, уже катались люди, сшибали с ног тех, кто уцелел. Револьверы были прикреплены к рукам Били ремешками. Левый – короткий, правый – длиннее. За ним шел Кравченко. Есаул выпал из-за угла коридора, а Кравченко сделал зашаг, и двадцать четыре револьверных пули ушли во фланг колонны. Она развалилась. Англичане бросились в разные стороны и попали под атаку Али с противоположной стороны. Его пистолет-кинжал сразил еще двоих. Из темноты в коридор откуда-то сверху спрыгнули Чиж и Вернигора, выстрел которого достал солдата, пытавшегося спрятаться за углом. – Цепляются за углы, как блохи за кожух, – заявил Чиж, вынимая из скрюченных пальцев английского пехотинца горящий факел. Пластуны быстро собирали оружие и патронные сумки. С обеих сторон коридора уже доносился топот множества ног. Раздался залп. За стреляющими англичанами мелькнуло искаженное, закопченное огнем факелов лицо Ньюкомба. Но коридор был уже пуст. Пули ушли в темноту и защелкали, рикошетя от стен. Севастополь, Крым Даниил держал за шкирку перепуганного турка. Его голова, разбитая и завязанная платком, тряслась так, что феска то и дело сползала ему на глаза. – Значит, говорит, налетели черные дьяволы, а потом провалились сквозь землю? – с удовольствием поглядывая на эту живописную пару, спросил Кухаренко. Даниил стоял перед широким столом в горнице полковника. Он все еще был в том самом мешке, в котором защитники Севастополя выходили на свои знаменитые ночные вылазки. – Так точно! – ответил Даниил и нахлобучил на лоб турка сползающую феску. – Да ты его спроси, не знает ли он, кто там да что? Даниил хорошенько тряхнул пленника и свирепо гаркнул по-турецки: – Говори все, что знаешь, собака! Турок что-то прохрипел в ответ. Даниил, явно не удовлетворенный этими словами, стал трясти его так, что феска слетела ему под ноги, на глинобитный пол, по которому перебегали тени от свечей. – Да погоди, Данила. Так ты ему последние мозги из башки вытрясешь! – сказал Кухаренко, поднял феску и нахлобучил ее обратно на дрожащую бритую голову турка. Тот непрерывно переводил взгляд с Даниила, от которого явно не ждал пощады, на Кухаренко, с которым теперь связывал все свои надежды на жизнь. Он вдруг заметно ободрился от этого дружеского жеста огромного русского полковника. – Наших ждали на батарее какие-то моряки, – начал переводить Даниил то, что сейчас услышал. – Теперь казаки в пещерах. Их там ловят, обещают много денег. Командует врагами какой-то англез. – В штольни, что ли, они попали? Не пойму! Да ты спроси, этот англичанин, он офицер? – Этот гяур офицер? – Даниил опять крепко тряхнул турка. – Я его не видел. Говорят, он штатский, но все его боятся, – прошептал тот в ответ. – Он штатский, но все его боятся, – перевел Даниил. Кухаренко зашагал по горнице. – Так. Ну и дела. Опять моряки! – проговорил он. – Зачем же Григорий Яковлевич им понадобился? – Когда был с ними в горах, слышал, что они что-то взяли с корабля, но потом потеряли. – Да что бы это могло быть? Если что важное, то он непременно сказал бы мне. Может, ракеты эти? Опять же черкес… – Не знаю. Дозвольте этого пристрелить. – Да ты с ума сошел! Это военнопленный! – заявил Кухаренко. – Это турчин. – Брось даже думать об этом! Мы ведь не нехристи какие! – Дозвольте пристрелить! – упрямо повторил Даниил. – Петр! – крикнул за дверь Кухаренко. Вестовой вошел и вытянулся перед полковником. – Забери сего турка и представь по команде. – Слушаюсь! Петр подошел к Даниилу и хотел было увести турка, но серб держал того правой рукой за рукав так, что даже пальцы у него онемели, и не отпускал. – Вцепился в него, как клещ! Отставить! – сказал Кухаренко и сам взялся за турка. Даниил разжал руку, и Петр повел пленного из комнаты. На пороге турку стало плохо, он споткнулся, вдруг поджал обе ноги и повалился на пол. – Да вставай, басурманин. Не боись, не кокнут тебя, – проворчал Петр, вытаскивая турка из хаты. – Садись! – сказал Кухаренко Даниилу и сам сел за стол. – Сейчас мы с тобой щец да о делах наших невеселых подумаем. А душегубствовать, это ты брось. Да снимай уж мешок свой. За рубахой твоей пошлем сейчас. Но Даниил по-прежнему не сходил с места, будто все еще держал своего заклятого врага в руках. – Они моему отцу голову пилой отхватили. Я сам, мама, сестра за оградой лежали, все видели. Отец поп был. Мама через два дня умерла. Кухаренко перекрестился. – Господи, прости нас! Что же это за люди такие! – Турчины! Надо было пристрелить. – Это ты брось! – прикрикнул на него Кухаренко. – Везде люди есть. Среди турок тоже. Даниил недоверчиво покачал головой. Петр шел по улице, широко размахивая руками по своей привычке. Лицо его вдруг осветилось улыбкой. У калитки, покусывая травинку, стоял Соломон. Петр явно был рад его видеть. – Соломон, премудрая голова! Как тебя Господь милует? – сказал Петр, остановившись рядом с ним. – Вашими молитвами. Далеко ли вы были? – Турка по команде определял. – Какого такого турка? – Это дело довольно интересное, – начал рассказывать Петр. – Это его серб наш пленил. Видишь ли, с той батареей беда у нас вышла. Теперь у нас разбирательство, кто и как узнал. – Много ли известно? – Того не знаю, но сейчас господин полковник с нашим сербом совет держат и непременно это дело разрешат. Я вот тоже хожу, маракую.