Тот завязал свой мешок и подошел к нему. – Дюже интересная штука, – сказал Кравченко. – Узнаешь? Биля согласно кивнул. – Давай возьмем. – Думаешь ее запустить? – Куда! Без умения только по себе можно попасть. Другая у меня сейчас думка. Дело верное! Куда лучше, чем веслами молотить. К полке подошел Али, легко снял ракету и положил себе на плечо. Сделав с ней круг по складу, он поставил ее перед собой и вопросительно посмотрел на Кравченко. – Вот же какой здоровый бугай! – восхитился тот. Окрестности Балаклавы, Крым Башня была превращена Кравченко в настоящую мастерскую. В свете небольшого светильника, сделанного из глиняного черепка, он с упоением копался в ракете. У него за спиной, засунув руки в карманы, стоял Чиж. – Сейчас мы ее немножечко усилим, – сказал Кравченко и поправил на глазу ювелирный монокль. – Испортишь только, – скептически заметил Чиж. – Я? Да я за всю жизнь ничего не испортил! Туляки блоху подковали, а казак неровня мужику! Подскоблю сейчас вот тут малость. Оно чуть пошире будет, в самый раз. – Кравченко сделал несколько движений напильником и откинулся назад. Ракета вдруг задымилась, стронулась с места и поползла у него под ногами. Чиж тут же выпрыгнул в окно. После его исчезновения в нем же возникло изумленное лицо Вернигоры, явно удивленного такой прытью товарища. Увидев ракету, пришедшую в движение, он залег и закричал Кравченко из-под окна: – Коля, беги! Тот, до этого момента пораженно взирающий на ракету, набирающую ход, тоже сорвался с места и прыгнул вниз, в подвал. Но он почти сразу же вынырнул оттуда с котелком, догнал ракету и вылил из него всю воду на ее дымящий хвост. Она проползла еще немного и остановилась. Кравченко сел на нее и вытер пот со лба. – Эй вы, Аники-воины, лезьте обратно, – крикнул он в сторону окна. В оконном проеме возникли головы Вернигоры и Чижа. – Не бойтесь, не бабахнет уже, – заявил Кравченко и спросил: – А где у нас опять Али Битербиевич делся? Биля сидел под звездным небом на высоком камне, сложив ноги по-турецки. Звезды над ним как будто были прикреплены к небесному своду каким-то неведомым мастером. Здесь, в горах, их можно было достать рукой. Достаточно выбрать камень повыше. Глаза у есаула были закрыты. Можно было подумать, что он представляет собой часть этих гор и сидит здесь от самого сотворения мира. Такой торжественной была тишина, окружавшая его сейчас. – Омеля! – позвал вдруг Биля и открыл глаза. Из-за гряды камней, поросших можжевельником, показался Вернигора. Он встал на ноги и пошел к Биле. Тот снова закрыл глаза. Шаги Вернигоры, который двигался почти бесшумно даже здесь, по рассыпанным камням, звучали внутри его головы, как гром. Пластун с виноватым лицом подошел к Биле и остановился. – Проверял меня? – спросил тот, открыв глаза. – Спаси Господь, Григорий Яковлевич! Себя разве что! – Случилось что? – Али ушел. – Тайно или явно? – Да разве его поймешь. Встал и ушел. Думали, по нужде, может, а его и нет нигде. – Готово у вас все? – Потеха была. Ракета эта едва не бухнула, Николай Степанович загасил ее. Теперь говорит, мол, все готово, погрузить осталось. – Хорошо, сейчас пойдем. – Григорий Яковлевич, а как бы мне научиться вашему колдовству? Скажете слово? – Колдовство? Да нет его. Есть заговоры старинные на остановку крови, всякие другие. И то мало знать, а надо быть. Разумеешь? – Нет. – Что внутри тебя, то и лечит. Не слова. – А вот как сейчас было? Я против ветра шел, за двести сажен травинка не колыхнулась, а вы меня учуяли и опознали. Нюх у вас, как у дикого зверя. Откуда это? – Камень, дерево, вода и зверье – все звучит. Но этого ухом не поймать. Учись слышать сердцем. Нюх, слух, они пластуну в помощь, но в боевом умении дух водит. Знаешь и не знаешь. Смотри на небо, читай святые книги, держи сердце чистым. Науку чти. Тогда внутри тебя вырастет то, что станет говорить с тобой. Но не словами. 7 Балаклавская бухта, Крым По коридору в трюме прошли два матроса и скрылись в темноте. Один из них остановился было посмотреть на небольшую лужицу воды на полу, но только что-то весело обронил на ходу по этому поводу. За их спинами из темноты вышел Али. Он был голый по пояс. Шрамы на его белой бугристой спине казались красноватыми в свете масляных светильников, коптящих у стен. В руке у него поблескивал огромный кинжал. Али бесшумно пошел по коридору. Иногда он аккуратно приоткрывал двери, которые выходили в него с обеих сторон. Через круглое окошко иллюминатора кают-компания казалась картинкой, нарисованной при помощи камеры-обскуры. Вытянув ноги, капитан и боцман коротали время за стаканчиком виски. За их спинами в иллюминаторе появилась голова Али. Он осмотрел помещение и снова скрылся. – Все-таки этот клад не идет у меня из головы! А вдруг он найдет его? – продолжал боцман разговор, начатый ранее. – Сынок, вот что я скажу тебе. Для такого дела он слишком уж оголтелый, – отхлебнув из стаканчика, заявил капитан. – Все-таки нехорошо мы с ним поступили. Такие грехи укорачивают жизнь. – Лично я себе отмерил никак не меньше восьмидесяти, – сказал капитан и подлил себе виски. Ручка двери кают-компании стала медленно опускаться вниз. Али уже приоткрыл створку и приготовился к прыжку, когда за его спиной на корме засветились огни и раздались встревоженные крики. Он перегнулся через борт и аккуратно соскочил в воду. Окрестности Балаклавы, Крым Пластуны в очередной раз проверяли свое снаряжение и оружие. Конгривова ракета, усовершенствованная Кравченко, лежала на двух плоских камнях. За стенами башни дважды прокричала ночная птица. Пластуны прислушались, потом снова склонились над своими штуцерами. Крик раздался снова, уже ближе, и через окно в башню пролез Али. Он присел к стене и стал спокойно ждать, когда товарищи закончат свои дела. – Али Битербиевич, может, явишь нам божескую милость, расскажешь, где обретался? – спросил его Биля. – Корабль смотрел. Того негодяя не нашел. – Уходи! Пластуны прекратили свои сборы, посмотрели на Билю, потом на Али. Тот поднялся на ноги и заявил: – Почему так говоришь? Я хотел, чтобы брат мой был доволен! Нет для меня большей радости, чем лишить жизни убийцу твоего сына, отправить его в ад! – Григорий Яковлевич, наш Али, конечно, дикий человек, но ведь… – начал было Кравченко. – Подожди, Николай! Видели тебя там? – спросил Биля у Али. – Кто увидел меня, у того глаза выпьет ворон! – Слушай теперь меня, Али Битербиевич! Если еще раз ты по своей воле что-нибудь учинишь, то пойдешь под военный суд! Свои обычаи для гор оставь! Детская обида отразилась на лице черкеса. Это было так неожиданно, что Биля улыбнулся.