– Али Битербиевич, мог ты нам все дело испортить, и теперь вот насторожил их. Разумеешь? – Если ты не убьешь его, то это сделаю я! – Али Битербиевич, помоги мне эту дуру в лодочку загрузить, – разряжая обстановку, попросил Кравченко и показал на ракету. Балаклавская бухта, Крым Капитан и боцман угрюмо стояли над трупом. Удар страшной силы рассек тело от плеча до пояса. По-детски скривленный рот краем губ окунулся в лужицу темной крови. Матрос, который стоял тут с фонарем в руках, выпрямился, и труп снова погрузился в темноту. Этому мальчишке было лет семнадцать, вряд ли больше. Ему на глазах становилось дурно от запаха крови. – Проклятье! Джекилл! – наконец-то выдавил из себя капитан. – Провалиться мне на этом самом месте, если это не друзья мистера Ньюкомба, будь он проклят! Надеюсь, его уже поймали и повесили! Я бы казнил этого субъекта по разу за каждого из моих славных ребят! Где его барахло? – На месте, сэр, – ответил боцман. – Так выкиньте все за борт! – распорядился капитан, сплюнул себе под ноги коричневую жижу жевательного табака, отвернулся от трупа и пошел в сторону мостика. На волне, вбирая в себя воду, качался офицерский мундир Ньюкомба. Рядом с ним плюхнулся его сундук. Китайская ширма описала полукруг и подняла обильные брызги. Матрос, стоявший на нижней палубе «Таифа», размахнулся, хотел было зашвырнуть подальше черный кожаный портфель с позолоченными застежками, но остановился. Он увидел, что к «Таифу», роняя искры и меняя траекторию, мчалась какая-то лодка. Пластуны укрылись за бухтами канатов, наваленными на пристани, и азартно перешептывались между собой. Ракета, толкавшая лодку, набитую порохом, смолой и промасленной парусиной, оставляла за собой на воде сноп искр. Брандер то и дело выписывал неожиданные зигзаги. – Промажет, – уверенно сказал Чиж. – Не промажет, – угрюмо пробурчал Кравченко. – Промажет! – Нет, не промажет! Брандер еще раз дернулся и пошел по прямой к борту «Таифа». – А ты болтал, Чижик! – довольно заметил Кравченко. Брандер еще раз вильнул и врезался в борт фрегата. Взрыв на мгновение осветил всю набережную. Нос корабля разом вспыхнул. На палубе заметались черные фигурки. Грохнул второй взрыв, и с бортов «Таифа» гроздьями посыпались в воду люди. На набережной Балаклавы начался переполох. Куда-то бежали турки, английские пехотинцы, матросы с других кораблей. В огнях пожара, полыхавшего на «Таифе», они бесцельно метались туда и сюда, ожидали команды, которой так и не последовало. В черном небе взвился аркан, обхватил плечи одного из турок и утащил его за угол. С крыши склада, занеся кинжал для удара, прыгнул Чиж, и через мгновение еще одной мечущейся тенью стало меньше. Еще через несколько минут по пристани Балаклавы бодро маршировал турецкий отряд, составляющий своим спокойствием и организованностью резкий контраст с тем, что происходило вокруг. При ближайшем рассмотрении славянские лица бойцов этого отряда могли, пожалуй, вызвать какие-то подозрения, но дотошно приглядываться к ним было некому. Эти турки сели в большую шлюпку и спокойно направились в сторону «Таифа», который уже быстро погружался на дно. Ньюкомб, освещенный заревом пожара, налегал на весла так, словно боялся куда-то опоздать. Он по-прежнему был в крестьянской одежде. Всего в полусотне саженей от него прошла лодка с какими-то турками. Ньюкомб на секунду приподнялся, чтобы получше рассмотреть ее, и снова взялся за весла. Биля положил руль вправо, и ялик с пластунами пошел вдоль берега к Севастополю. Край неба на востоке уже начинал алеть. Уцелевшая команда «Таифа» приходила в себя на берегу. Кто-то пытался сушить спасенные вещички у разведенных костров, другие счастливчики вылавливали из воды свой нехитрый скарб. Двое матросов старались зацепить жердью сундук Ньюкомба, покачивающийся на зеленой воде. Капитан, похожий на мокрого грифа, сидел тут же, на какой-то бочке. Утренняя свежесть прохватывала его до костей. Время от времени он ежился и поднимал плечи, отчего сходство с огромной птицей усугублялось. Уши уходили в воротник, а трубка, торчащая изо рта, становилась похожа на клюв. Из-за груды тюков прямо на него вышел Ньюкомб. В руке он держал револьвер. Капитан попытался вскочить на ноги, но не успел. Ньюкомб прямо с подхода левым боковым сбил его с бочки на землю, поставил колено между лопатками и взвел курок прямо над ухом. Боцман и еще несколько человек из команды видели все это, но спасать капитана не торопились. Тот хрипел, придавленный к земле острым коленом. – Я вас пока не убью, но вы мне крепко задолжали! – сказал Ньюкомб и поднялся на ноги. Боцман издалека вежливо поприветствовал его, приложил ладонь к коротко остриженной пегой голове. – Вас это тоже касается, мой любезнейший друг, – бросил ему Ньюкомб. Окрестности Севастополя, Крым Клочья тумана пластами висели над морем. Пара вражеских пароходов на рейде то скрывалась в нем, то снова выплывала на открытую воду. Лодка стукнула о камни. Пластуны выпрыгнули на берег, и Биля одним движением руки толкнул ее обратно в море. Она закачалась и отошла. В английских траншеях царило затишье. Только иногда где-то раздавался одиночный ружейный выстрел или лениво грохала пушка. Первые лучи солнца только начинали бить из-за гор. Мимо винтовок, составленных в пирамиды и отбрасывающих бесконечно длинные тени, и пехотинцев, спящих рядом с ними, бодро, на турецкий манер выкидывая руки вперед, прошли пластуны. Два английских офицера презрительно смотрели в их сторону. На лице одного из них отразилось удивление. Он приложил ладонь ко лбу, чтобы прикрыть глаза от бьющего в них солнца, и всмотрелся в турецкий отряд. Тот показался ему каким-то странным, но в чем дело, он понять не мог. Если бы этот офицер стоял ближе, то русые усы, оружие и одежда, сильно теснящая турок, из-под которой виднелись казацкие газыри, непременно усилили бы его подозрения. Есаул краем глаза заметил этот интерес и почувствовал, как взгляд англичанина уперся ему в затылок. Офицер уже было хотел окликнуть его, но тут Биля сам громко крикнул что-то по-турецки. Пластуны прибавили шагу. Англичанин убрал ладонь ото лба и отвернулся. Севастополь, Крым Павел Степанович сидел на барабане и читал вслух Гоголя. Потрепанный зеленый томик он держал в одной руке, отставив ее в сторону. Во второй у него была сигарка, которой офицер время от времени затягивался, не прерывая чтения и не отводя взгляда от книги. Вокруг него стояли, лежали и сидели солдаты и матросы, не обращая внимания на пули, изредка залетавшие на бастион. Павел Степанович читал с выражением: – «Хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника и пробежавший потом по верхушке всего частокола, взбегал наконец вверх и обвивал до половины сломленную березу. Достигнув середины ее, он оттуда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других дерев или же висел на воздухе, завязавши кольцами свои тонкие цепкие крючья, легко колеблемые воздухом. Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между ними углубление, зиявшее, как темная пасть». Окрестности Севастополя, Крым Перед пластунами показалась мортирная батарея Святой Марии. Над ней в скале чернел вход в штольни, найденный Билей. На батарее царило полное спокойствие. Кто-то из пушкарей еще дремал около мортир, задравших свой зев в небо, кто-то закусывал. Ветерок колебал постиранное нижнее белье, висящее на веревках рядом с орудиями. Из-за него на батарею бодро входил отряд Били. Севастополь, Крым У открытой двери блиндажа в подвесной койке мертвым сном спал Даниил, продежуривший всю ночь. Ни выразительное чтение Павла Степановича, ни нарастающая стрельба никак не мешали ему. У порога, рядом с небольшой печуркой, сидел флотский бомбардир с длинными вислыми усами и зашивал рубаху. Закрепив стежок, он перекусил нитку и выглянул наружу. В блиндаж вбежал молодой солдатик. – А серб Данила где? – спросил он. – Вот, – ответил бомбардир. Солдатик дернул Даниила за плечо, и тот сразу открыл глаза. – На мортирной батарее шум… – начал солдатик, но Даниил не дослушал его, схватил оружие и выскочил из блиндажа. Павел Степанович стоял на правом фасе бастиона с подзорной трубой в руках. За его спиной раздавались команды канониров: – Все на палубу! Орудия к борту! Отдавали они их по-прежнему, по-морскому, хотя из двадцати пяти тысяч моряков Черноморского флота, которые защищали Севастополь, на его бастионах в живых уже оставалась едва ли пятая часть. К Павлу Степановичу подбежал Даниил и запрыгнул на бруствер. – Извольте-с! – сказал офицер и передал ему подзорную трубу. Даниил припал к окуляру, стал жадно всматриваться, поводя трубой влево и вправо. – Надо полагать, это ваши пластуны под турок перерядились! – заметил Павел Степанович, который при этом покусывал ус и быстро что-то соображал. Даниил опустил подзорную трубу. – Братушки, ждать не можно! Павел Стефанович! – завопил он в отчаянии. – Побьют там наших!