Даниил и Вернигора лежали рядом за большим деревом. Их одежда была засыпана старыми листьями. Такой маскировкой пластуны умело пользовались испокон веку, постоянно применяли ее в своих боевых странствиях. Лица Вернигоры и Даниила были прочерчены полосами, черными угольными и зелеными, нанесенными растертой листвой. От того места, где они сейчас лежали, вверх уходил склон, по гребню которого пролегала лесная дорога. Даниил и Вернигора разговаривали между собой почти беззвучным шепотом. – Увидишь, навскидку вверх стрелять сподручнее. Все английские пули в землю уйдут. А мы их еще влево закрутим, под правое плечо. В лица им не смотри, как пойдут. У них глаза звериные, жгучие, – сказал Вернигора, бесшумно повернулся на бок и вынул из кармана несколько яблок-дичков, найденных им вчера в лесу. – Пожуй вот. – Он протянул их Даниилу. – Кислое очень для глаза хорошо! Как стрелять, голову опусти вот так, чтобы кровь прилила. – Пластун показал, как надо это делать. Даниил разгрыз твердую кожицу яблока. Серб казался спокойным, но опытный глаз Вернигоры видел, как он волнуется. Пластун с тревогой посмотрел на него, потом на дорогу. Вдалеке раздалось раздраженное верещание синиц. Даниил опустил яблоко и побледнел. Вернигора вскочил на ноги, поднял Даниила и вытянул обе руки перед собой так, словно прислонил их к стене. – Упрись и дыши! – сказал он товарищу и тут же показал ему, как это надо делать. Даниил вытянул руки вперед и сделал вдох. – Глубже! – шепнул Вернигора и бросил взгляд на дорогу. Послышался шум движения, захрустели ветки под множеством ног, фыркнули лошади. Вернигора повалил Даниила на землю и снова тревожно посмотрел на дорогу. Голова английской колонны уже вползла на склон и была четко видна на фоне утреннего неба, в которое ударили первые лучи солнца. Даниил тяжело дышал, руки у него дрожали. Но было видно, что сейчас он будет спокоен. В воздухе раздался громкий треск. На колонну англичан рухнули деревья, рассекли ее на части. Каждое из них тяжелым ударом ствола и веток сразу погребло под собой несколько человек. На другой стороне дороги Чиж налег плечом на последнюю огромную сосну, подпиленную у самого низа. Она, ломая ветки соседних деревьев, ударила в хвост колонны, где ехали Ньюкомб и Кэтрин. Даниил и Вернигора вскочили на ноги и с диким криком бросились вперед. Пехота развернулась в их сторону, стрелки вскинули винтовки. Вернигора выждал не больше секунды и упал на землю, увлекая за собой Даниила. Залп англичан срезал ветки высоко над ними. Британцы бросились перезаряжать оружие, но Вернигора и Даниил уже были рядом и разрядили по два своих револьвера в сбившуюся толпу красных мундиров. Отстрелявшись, они побежали под углом вниз по склону. Несколько англичан, съезжая и падая, устремились вслед за ними. Даниил и Вернигора упали за дерево, подняли штуцера, спрятанные там, и ударили по преследователям. Двое из них покатились по земле, а остальные отпрянули назад, туда, где колонна разворачивалась в боевой порядок. Даниил и Вернигора снова вскочили на ноги и побежали в глубину леса. Шагах в ста от дороги его рассекала глубокая обрывистая расщелина. Через нее было перекинуто бревно. Даниил и Вернигора перебежали по нему на другую сторону и залегли. На концах бревна были вырублены пазы, в которые входили петли веревки. Даниил и Вернигора взялись за ее концы. Они ждали погони и были готовы сбросить преследователей в расщелину, но углубляться за ними в лес англичане, похоже, так и не решились. Вернигора подмигнул Даниилу. Тот вытер пот со лба и засмеялся. Колонна англичан смешалась. Там и тут среди красных мундиров пехоты мелькали моряки с «Таифа», ржали лошади, сбрасывали седоков. Унтер-офицеры напрасно старались вернуть порядок своими свистками. Инстинкт заставил колонну развернуться влево, туда, откуда по ней был нанесен первый удар. Страх и внезапность удесятерили количество врагов для тех англичан, которые видели атаку. Остальные плохо понимали, что вообще тут происходит. Поэтому Биля, Кравченко и Чиж ударили в тыл противнику, который готовился отразить нападение с той стороны, где уже никого не было. Револьверные пули разрывали мундиры на спинах. Целиться было легко, но Биля теперь старался найти и достать пулей только одного человека, сухопарая фигура которого иногда мелькала в смешавшейся толпе англичан. Биля снова перенес огонь. Перед ним на дыбы встала лошадь и упала на колени. Он уже давил на курок, когда увидел в прицеле испуганное лицо Кэтрин. Время замедлилось для них обоих. Девушка бесконечно долго смотрела на перекошенное лицо Били, ствол и мушку револьвера, потом перенесла взгляд дальше и встретилась с ним глазами. Для есаула эти расширенные женские глаза, отворот воротника, тонкая синяя жилка на шее и неумолимый ход бойка слились в единое целое. Он резко дернул кисть вверх. Пуля сорвала клок волос с головы Кэтрин и ударила в ствол дерева, стоявшего за ее спиной. Биля развернулся и выстрелил в пехотинца, набегавшего на него. Тот словно споткнулся и тяжело упал вперед, на колени. Когда колонна англичан стала разворачиваться в обратную сторону, ни Били, ни Чижа, ни Кравченко на склоне над ней уже не было. Только в пыли дороги, среди трупов кричали и ползали раненые. Едва англичане успели навести порядок в своих рядах и пойти в наступление в сторону холма, где уже никого не было, как из леса, темневшего за их спинами, снова ударили револьверные выстрелы. Вернигора и Даниил снова перебежали через овраг. Емельян отвязал веревку и сбросил бревно в расщелину. В полете оно несколько раз ударилось о камни, сбивая желтую кору, затем тяжело упало на каменистое дно. На дороге опять раздались выстрелы. Колонна снова была атакована с противоположной стороны. Вернигора прислушался и посмотрел на Даниила. – Балалайка! – произнес он, поднимая указательный палец. На вершине перевала стоял пакгауз, срубленный из бревен. Перед его узкими окнами-бойницами лежал совершенно открытый склон, на который выходила узкая горная дорога. С одной стороны этого пространства нависала длинная, почти отвесная скала. С другой – перевал обрезала пропасть, на дне которой громоздились огромные камни. К пакгаузу быстро подходили Биля, Чиж и Кравченко. Дверь открылась, и на пороге показался Вернигора. – Милости прошу к нашему шалашу! – сказал он. Это был старинный сторожевой пост, возведенный у перевала. По обе стороны дороги на расстоянии двух десятков шагов друг от друга стояли двойные пикеты англичан. Остальные собирали среди поваленных стволов потерянное оружие, перевязывали раненых и сносили в одно место трупы погибших. Ньюкомб стоял, прижавшись спиной к дереву так, чтобы перед ним было открытое пространство до самой пропасти, и о чем-то мучительно размышлял. Это не мешало ему следить за тем, чтобы все время находиться в толпе погуще. Он и занял такое положение потому, что боялся теперь выстрела из леса. Шагах в десяти перед ним сбились в кучу боцман и моряки «Таифа», создавая для него живой щит. Кэтрин подошла к Ньюкомбу и положила руку ему на плечо, но он, кажется, даже не заметил этого. Между ним и моряками солдаты пронесли на окровавленном плаще обезображенный труп командира роты, раздавленного упавшим деревом. Кэтрин отвернулась. Тела лежали здесь же, в один ряд за дорогой. Их становилось все больше. – Кто принял команду над пехотой? – спросил Ньюкомб. – Старший по званию я, сэр! – К Ньюкомбу подошел юный прапорщик, которому на вид было никак не больше восемнадцати лет. – Как вас зовут? – Дадли, сэр! – Сколько выбывших? – Пока тридцать четыре человека, из них десять раненых, все тяжело, сэр. – У меня двенадцать. Восемь наповал, четверо ползают вокруг своих кишок, – угрюмо добавил боцман. – Раненых оставить здесь. Заберем на обратном пути. Приставьте к ним людей, – приказал Ньюкомб. – Я могла бы остаться, – сказала Кэтрин. – Но у нас нет даже палаток, – растерянно проговорил Дадли. – Пару дней полежат на земле. Нарубите веток и оставьте им все необходимое. Сколько вам надо времени на это? – Часа три, сэр! – Выступаем через час. Нечего тут возиться. – Мне кажется, вы очень торопитесь, сэр. Да и ребята так думают! – вдруг с очевидной угрозой сказал боцман. – Что это значит? – осведомился Ньюкомб и поднял на него холодные голубые глаза. – Это значит то, сэр, что мы отстраняем вас от командования. – Попробуйте свистнуть, сэр. Валяйте, – добавил боцман, увидев, что Ньюкомб потянулся к карману. Ньюкомб достал свисток и дал трель общего сбора. Пехотинцы побросали свои занятия, но только часть их начала собираться вокруг Ньюкомба. Многие угрюмо надулись и оставались на своих местах. Ньюкомб повторил команду, и в строй встали еще несколько человек. Дадли совершенно потерялся и только беспомощно вертел мальчишеской коротко стриженной головой с оттопыренными розовыми ушами. – Стой спокойно, сынок, и с тобой ничего не случится, – сказал ему боцман. Моряки с «Таифа» плотнее сомкнули ряды за его спиной. В лицо Ньюкомбу смотрели десятки глаз, горящих ненавистью. – Сэр, дальнейший план такой, – начал боцман. – Вы рассказываете прямо сейчас, где этот чертов клад. Мы зализываем раны и отправляемся прямо туда, а вы едете проводником. – Он показал на Кэтрин и продолжил: – Она останется здесь с нашими ребятами, и если что-то пойдет не так, то пожалеет о том, что появилась на свет. Это произойдет раньше, чем остынет ваш труп. Условия сделки меняются. Ваша доля уходит пехоте. Вы получаете то же, что и все остальные. – Последние слова боцман произнес уже в полной тишине. Было слышно, как утренний ветерок пробежал по верхушкам деревьев. Люди на дороге оставались неподвижными, ожидая развязки. – Думайте быстрей, а то мы прямо сейчас начнем ее расспрашивать, – сказал боцман, ткнув пистолетом в сторону Кэтрин. Ньюкомб потянулся к револьверу, но боцман только насмешливо покачал головой. Толпа во главе с ним начала приближаться к Ньюкомбу. Он инстинктивно сделал полшага назад, и лица матросов в толпе почернели. Эти люди теперь, как волки, чувствовали запах крови. Они двинулись на Ньюкомба и Кэтрин быстрее. Пуля попала в живот боцману и сбила его с ног. За спиной Ньюкомба Кэтрин раз за разом нажимала на курок, разряжая свой револьвер. Еще несколько человек упали, и толпа отшатнулась назад. Это дало возможность Ньюкомбу опомниться и начать стрелять, в свою очередь. Матросы подались назад. Часть из них старалась спрятаться за камни и деревья. В сторону отполз и боцман. Он перевернулся между корнями на спину и зажал рукой рану, из которой шла тяжелая темная кровь. – Дадли, вы пойдете под суд! – выкрикнул Ньюкомб. – Пехота, ко мне! Все вы получите свою долю, сукины дети! Слова Ньюкомба о доле возымели действие. Пехотинцы стали быстро строиться за его спиной. Кэтрин не могла отвести взгляд от одного из людей, убитых ею. Над глазом у моряка алело входное отверстие, в котором, замирая, пульсировала тонкая струйка крови. Девушка бросила револьвер и упала за дерево. Ее тяжело вырвало. – Слушай мою команду! – тоненьким голоском закричал Дадли, вытягиваясь. В его маленькой фигуре со стриженой лопоухой головой было мало воинственного, но армейская дисциплина, восстановленная Ньюкомбом, уже работала на этого офицера. Боцман зажимал рану в боку, из которой толчками била кровь. Из-за куста вышел Елецкий и присел на корточки рядом с ним. Боцман повернул к нему лицо, перекошенное страданием, и попытался что-то спросить, но не успел. Елецкий достал нож и сделал двумя руками короткое толкающее движение. Лезвие пробило грудную клетку, и голова боцмана упала на грудь. Глаза у него помутнели, на перекошенных губах выступила кровь, и он повалился на бок между корнями дерева. Под палящим солнцем на склоне горы, нависающей здесь над дорогой, пластуны, обнаженные по пояс, таскали камни, укладывали их на рычаги и слеги. Черная пыль садилась на плечи, руки, спины. Струйки пота прокладывали дорожки по телам, иссеченным там и тут шрамами.