Амайя машинально оглядела лодку. Несмотря на окружавшие их со всех сторон бедствия, на лице у нее появилась тень улыбки, а глаза победно заблестели. Глава 40 Белая кошка Новый Орлеан, штат Луизиана 19:00, понедельник, 29 августа 2005 года К семи часам вечера дневная жара и испарения, поднимавшиеся над водой, сделали воздух практически непригодным для дыхания. Наиболее достоверными были новости, поступающие от береговой охраны. И хотя сведения эти были неофициальные, все понимали, что именно они, а не полиция или даже Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям, лучше всего ориентируются в происходящем. Чуть более часа назад подтвердили прорыв дамбы на каналах 17-й улицы, Лондон-авеню и промышленном судоходном канале. Первоначальные слухи о том, что уровень воды в реке превысил высоту дамбы на 17-й улице, вода перелилась через край и тем самым вызвала паводок, были опровергнуты пожарной службой. Первая пробоина открылась в нижней части, в западной оконечности Нового Орлеана, за мостом Олд-Хаммонд-Хайвей. Пожарные утверждают, что были свидетелями обвала подпорной стены, прежде чем вода достигла вершины. Прорыв уничтожил более ста метров дамбы, позволив воде захватить огромную территорию, как будто она всегда была ее собственностью. На промышленном канале дела обстояли еще хуже. Те, кто видел его с воздуха, говорили о пяти рядах домов, смытых водой. Канал на Лондон-авеню прорвало в двух местах — в верхней части, сразу за бульваром Роберта Ли, и в нижней, недалеко от моста на Мирабо-авеню. Ночью и рано утром сообщалось о прорыве дамб как минимум в пятнадцати местах, и в течение дня тревожные слухи не прекращались. Некоторые дороги, по которым они ехали в полдень, сейчас уже были затоплены, и вода продолжала подниматься. Около половины шестого им удалось пересадить Океанетту на катер полиции штата Луизиана, который они перехватили на полпути, — он направлялся в Благотворительную больницу с ранеными на борту. Едва пересев в другую лодку, Океанетта принялась раздавать шоколадки и воду, захваченную с собой в сумке. Глядя на нее, Шарбу качал головой: он явно гордился своей тетей и одновременно беспокоился за нее, зная, что к тому времени, как она доберется до больницы, у нее ничего не останется. Когда лодки отправились каждая в свою сторону, Океанетта повернулась и помахала на прощанье рукой. И только в этот момент наконец вспомнила, откуда взялась у нее в голове фамилия Дюпри. От ужаса она приоткрыла рот и выпучила глаза. Затем громко окликнула племянника, и тот, несмотря на шум двигателей, казалось, услышал ее. Билл Шарбу посмотрел на тетю в последний раз и послал ей воздушный поцелуй. Океанетта сомкнула поднятую вверх руку, словно поймала летящее над водой послание, сжала кулак и, накрыв его другой рукой, поднесла к сердцу; надеясь, что он поймет ее, она беззвучно и отчетливо произнесла губами одно-единственное слово. Расстояние между лодками быстро увеличивалось, но ей показалось, что на любимом лице возникло встревоженное выражение. Океанетта молилась, чтобы так оно и было. * * * Они по-прежнему ожидали сообщений о выстрелах. Их было много, но в большинстве случаев люди, сидевшие на крышах, просто палили в воздух, призывая на помощь. Дюпри решил, что пора бы подыскать подходящее место, где можно остановиться и передохнуть перед долгими часами ожидания. Гнать «Зодиак» вслепую, да еще под палящим солнцем, означало расход топлива, внезапно ставшего ценным, и бодрости духа, которая в ближайшие часы обещала стать еще более ценной. Бессмысленное плавание под палящим солнцем лишало команду сил, которые понадобятся им позже, но еще больше подрывало уверенность. Вид затопленных домов, плывущих машин и столпившихся на крышах людей, зовущих на помощь, сбивал с толку, заставляя забыть причину, по которой они здесь. Разочарование копилось в Амайе, как заряд в батарейке. Каждые несколько минут она перепроверяла мобильный телефон, который по-прежнему не подавал признаков жизни. Воодушевленные надеждой найти пристанище в других районах, они двинулись сначала на север, затем на восток, чтобы вернуться к исходной точке, так и не обнаружив долгожданную связь. Рации по-прежнему работали, запасных батарей должно было хватить на несколько дней, но короткие волны, которые использовали полиция и органы МЧС, имели ограниченный диапазон, а окружавшие дома осложняли их работу еще больше. В какой-то момент бесчисленные сообщения от пожарных, Национальной гвардии, полиции, береговой охраны и рыболовных судов оставили возможность отправлять только короткие призывы о помощи. Джонсон захватил с собой ноутбук с резервным блоком питания. Когда Амайя сдалась, придя к выводу, что никак не сможет в ближайшее время связаться с Американской страховой ассоциацией по обычным каналам, она попросила Джонсона проверить, работает ли электронная почта. — Теоретически должна. Интернет распространяется по спутниковой связи, однако если наземные ретрансляторы выходят из строя, письма накапливаются, не поступая в почтовый ящик адресата. Интернет работает очень медленно, но кое-где он, кажется, есть. Напишите письмо и отправьте, и как только мы окажемся в зоне, где есть рабочие ретрансляторы, сообщение уйдет. К сожалению, я не могу гарантировать, что удача улыбнется вам и вы быстро получите ответ. Амайя набрала сообщение начальнику штаба ассоциации и перед отправкой дала прочитать его Дюпри. В письме она запрашивала информацию о данных застрахованного лица, к которым инспекторы получали доступ, о работе инспекторов и о возможности их присутствия в районе, где произошла катастрофа. В первую очередь ее интересовали лица от пятидесяти до шестидесяти лет с тремя детьми. Она еще раз проверила наличие связи, в отчаянии оглядевшись по сторонам. В этот момент Дюпри заметил, что с Шарбу явно что-то не так. Он молчал с тех пор, как они высадили его тетю, глядел вдаль и односложно отвечал на замечания коллег. Сейчас они проплыли мимо трупика белой кошки; кто-то повязал ей на шею синий бантик. В тот день они повидали много всего — разрушения, хаос, мертвую семью Сабин в гостиной, обращенную ногами к Миссисипи, — но почему-то именно эта несчастная белая кошка с синим бантом довела Шарбу до отчаяния. Он глухо застонал и обратился к команде, не имея в виду кого-то конкретно: — Мы его не поймаем, это невозможно. Мы добирались сюда из Джефферсона несколько часов, притом что в обычное время покрыли бы это расстояние за пятнадцать минут. Композитор может сейчас быть в Лейквью или в Кеннере. Сколько времени нам понадобится, чтобы оказаться там? Половина дорог, которые были проходимы еще утром, теперь затоплены, не считая упавших деревьев, проводов, плавающих автомобилей и мусора, невидимого под водой… Дюпри не повысил голоса и лишь подался вперед, заставляя остальных сделать то же самое, чтобы шум мотора не мешал услышать его. — Думаю, у Композитора те же проблемы, что и у нас, — весомо сказал он. — Возможно, ему тоже пришлось плыть на чем-то, однако я считаю это маловероятным. Когда он добрался до Джефферсона, по воде все еще можно было пройти пешком, и я почти уверен, что именно так он и сделал. Теперь обстоятельства изменились. Думаю, убийца выберет своих жертв из тех, кто окажется ближе всего к пути отступления. Он не может рисковать, что спасатели обнаружат его в тот момент, когда он будет занят своим делом. А вы что думаете? — спросил Дюпри Джонсона, который разворачивал карту. — Я согласен. Катастрофа затрагивает всех нас в равной степени. Если у Композитора был план, ему, скорее всего, придется изменить его. В любом районе найдется подходящая для него семья, но даже если, допустим, в Кеннере обнаружится несколько семей, соответствующих его профилю, он не пойдет на окраины — зачем? В городе для него сейчас настоящий шведский стол. Инстинкт заставит его оставаться в наиболее безопасном месте, где в случае необходимости можно получить помощь. Как бы велико ни было его искушение устроить массовую бойню, он тоже своего рода жертва обстоятельств, как и мы. К тому же нельзя забывать, что он ранен. — Джонсон поднял палец над картой и указал на несколько точек. — Думаю, он останется во Французском квартале, где-нибудь здесь — на Френч-стрит, недалеко от Треме и от Канал-стрит, Мэгэзин-стрит или Джексон-сквер. Если он использует эти места в качестве отправной точки, то вернется туда же. У него должно быть место, где перекантоваться, а если его нет, он будет искать его, как и мы. — Я вас не понимаю, — сказал Шарбу. — Кругом полный хаос, нет ни воды, ни света, скоро будет трудно найти бензин… Когда стемнеет, мы окажемся в каменном веке. Думаю, надо начать спасать людей, а не просто кружить в ожидании новой стрельбы. Этого Дюпри и боялся; он замечал яростные взгляды полицейского, когда они проплывали мимо домов, где потоки грязной воды уносили прочь чьи-то вещи. Агент видел, как сжимаются челюсти Билла, когда он увидел группу женщин с детьми на руках — они стояли на мосту и умоляли, чтобы их кто-нибудь снял. Дюпри видел, как Шарбу медленно закипает и скрежещет зубами, особенно с тех пор, как Океанетта покинула лодку. Напарнику ответил Булл: — Ты же знал, в чем состоит наша миссия; мы делаем важное дело. Пострадавшими займутся другие, помощь скоро придет. — Серьезно? — вскинулся Шарбу. — И где же она? Я только и слышу, как люди зовут на помощь, а помощь не придет, пока мы здесь. Не для этого я стал копом. — Его последние слова звучали как приговор. Амайя, сидевшая в «Зодиаке» напротив Шарбу и до этого мгновения молчавшая, наклонилась вперед и коснулась его руки. Его темная кожа, покрытая капельками пота, резко контрастировала с ее бледными пальцами. Казалось, прикосновение другого человеческого существа мгновенно обезоружило Шарбу. Сжатые в кулаки руки разжались, напряженно стиснутые челюсти расслабились. Дюпри был уверен, что он вот-вот что-то скажет, но его слова унес ветер; он глотал воздух и молчал, глядя на Амайю широко раскрытыми глазами. Она заговорила, и голос ее был тверд: — Мы здесь для того, чтобы не позволить убийце лишать людей права на жизнь. Те, кто выжил, — дети урагана. Если «Катрина» не убила их, никто не имеет на это права. Мы не можем позволить Композитору превратить их борьбу за выживание в тематический парк Армагеддона. Дюпри кивнул, зная, что она победила. И дело не только в словах. Так было всюду, где человеку приходилось выживать, от полей сражений до лагерей беженцев, от госпиталей до инкубаторов для новорожденных в родильных домах. Когда истина подвергается сомнению, когда приказы теряют смысл, когда усталость завладевает душой и телом, когда приходится выбирать: бороться или сдаваться… Нигде не существует более убедительной силы, чем сила простой человеческой близости. * * * Официально закат в Новом Орлеане наступал в 19:24. В последние полчаса облака на западной стороне неба окрасились в поразительно яркие розовые и фиолетовые тона. Закат был так неуместно прекрасен, что забыть его было невозможно. Но когда последний свет на горизонте погас, предсказание Шарбу сбылось и Город джаза погрузился в каменный век. Им нужно было немедленно найти укрытие, чтобы заночевать. Большинство вывесок с названиями улиц исчезли, и хотя первоначальная цель состояла в том, чтобы добраться до Флорида-авеню, они выбрали улицу, которая могла быть Дорженуа или Рочблейв. Булл вел лодку и гудел в клаксон, звук которого быстро терялся в ночи. Они подплыли к одному из домов, чей первый этаж целиком ушел под воду. Строение выглядело пустым, но надежным, и они могли без труда проникнуть внутрь через окно второго этажа. Чтобы убедиться в этом, завернули за угол, освещая фонарями стену и шаря по воде в поисках любых признаков жизни. Булл осторожно вел лодку. — Кажется, там кто-то есть! — воскликнул Джонсон. Булл поднял весла и направил лодку к тому месту, куда указывал Джонсон. Лучи их фонариков метались по темной стене. Задняя дверь дома была приоткрыта — достаточно, чтобы они увидели чью-то высунутую руку, вцепившуюся в доску. — Я вижу его! Здесь человек! «Зодиак» подплыл ближе. Джонсон и Шарбу схватили торчащую из воды дверь и с силой дернули, но безрезультатно — дверь наглухо заклинило. Скорее всего, мешали грязь, камни и ветки, которые принесла вода. На помощь полицейским пришел Дюпри. Вместе они потянули изо всех сил, и дверь наконец уступила, потом еще немного, пока не открылась полностью. Рука, торчавшая из щели, бессильно шлепнулась в воду. Когда лодка немного отошла в сторону, из дома выплыл мертвец, скользнув по воде между фасадом дома и «Зодиаком». Это был немолодой человек — Амайя догадалась об этом по седым волосам и бороде; белесая, распухшая от воды кожа мало что могла рассказать о возрасте. Вероятнее всего, он умер прошлой ночью в разгар урагана, а живущие в воде бактерии и жара, усилившаяся в течение дня, сделали все остальное. Мужчина был бос, на нем были синие джинсы; белая футболка задралась, обнажив бледный живот, посиневший от разложения. Надпись красными буквами на футболке гласила: «Лучший отец в мире». В этот момент Амайя внезапно вскрикнула. Все обеспокоенно уставились на нее. Она прикрыла рот обеими руками, словно пытаясь удержать внутри всю свою боль. С перекошенным лицом и полными ужаса глазами Саласар смотрела на то, как поток воды уносит тело прочь. Прежде чем кто-либо успел среагировать, даже просто подумать, Амайя спрыгнула в воду. Ее ноги коснулись мягкого грунта — скорее всего, размякшей садовой земли. Все закричали, призывая ее вернуться, но она упрямо двинулась вперед, едва различая путь из-за слез и грязной воды, попавшей в глаза. Пересекла соседний двор и вышла на заднюю сторону улицы, мысленно порадовавшись, что надела плавучий бронежилет, а не тот, что носила обычно. Булл вел лодку, следуя за ней, но садовая изгородь, выглядывающая из воды, вынудила его отстать. Тогда он заставил «Зодиак» отплыть на пару метров назад, а затем свернул, двигаясь в сторону нужной улицы. Шарбу собирался прыгнуть в воду, но Дюпри остановил его: — Подождите. — Но… — недоверчиво начал тот. — Сказал же, подождите. Амайя догнала тело и коснулась его руки — возможно, той самой, которая в момент гибели уцепилась за дверь. Это был крупный, сильный мужчина. Даже в воде труп оказался слишком тяжел, и ей не удавалось оттащить его обратно в дом. Она в отчаянии огляделась. — Амайя, ты ничего не можешь сделать, он мертв! — крикнул Шарбу из «Зодиака». Но она будто не слышала. Залитые слезами глаза снова уставились на надпись на футболке. «Действительно ли этот человек был лучшим отцом в мире?» — спросила она себя. Голос двенадцатилетней девочки внутри нее откликнулся: «Достаточно того, что кто-то так думал». Амайя расстегнула пряжку у него на ремне, потянула и вытащила его из джинсов. Затем, продев ремень в петлю и ухватив конец, подтащила тело к дорожному знаку и пристегнула. Если этот человек был хорошим отцом, значит, где-то есть сын или дочь, готовые поплакать у него на могиле, — и надо дать им такую возможность, а не позволять течению унести тело. На некоторое время Амайя замерла рядом, пытаясь прочесть молитву: «Отче наш Отче наш Отче наш Отче наш Отче наш». Но вскоре сдалась, понимая, что не в силах перестать повторять про себя надпись на футболке. — Какого черта она делает? — воскликнул Шарбу. Дюпри собирался ответить, но Джонсон опередил его: — Прощается с отцом. Булл и Шарбу переглянулись. — Отец Саласар скончался прошлой ночью. Ей позвонили, чтобы сказать, что он совсем плох, и просили вернуться. Мы тогда как раз выезжали в Новый Орлеан. А сегодня утром позвонили еще раз и сообщили, что он умер. — Не могу поверить, что она отказалась вернуться. Это совсем на нее не похоже. — Она решила остаться с нами. И нечего осуждать ее; все мы принимаем решения, правильность которых может показать только время. У вас, например, недавно чуть не случился нервный срыв. На мой взгляд, Саласар отлично справлялась, но вполне естественно, что в какой-то момент надпись на футболке или утонувшая кошка заставляют человека задуматься о том, не послать ли все к черту. Шарбу не стал ничего отвечать на это и только кивнул, не сводя глаз с Амайи. — Вы считаете, мне не стоит за ней прыгать? — Прыгайте, — сказал Дюпри. — Только подождите минутку. * * * После этого они отыскали еще один большой дом в двух улицах западнее. Убедившись, что он пуст, взломали окно на втором этаже и залезли внутрь. Они чувствовали себя немного странно, впервые за много часов вступив на твердую поверхность. На лестнице, ведущей на первый этаж, стояла вода, которая доходила до дверного косяка. Наверху были три спальни в приличном состоянии и ванная комната, в которой вода выплеснулась из унитаза, образовав вонючую лужу. Джонсон закрыл дверь, пока Билл и Булл осматривали помещения и маленькую, забитую барахлом мансарду без окон. Стояла жара, воздух внутри был сырым и пах илом; и все же они были благодарны за возможность выпрямить спину, снять жилет и вздохнуть чуть более расслабленно. Кроватями решили не пользоваться — казалось вполне законным использовать чей-то дом в качестве убежища, но кровати по-прежнему хранили следы его обитателей. Взяв подушки и одеяла и положив их возле стены, все расположились на полу комнаты, через которую проникли в дом. Это было единственное помещение с открытым окном. Снаружи царила кромешная темнота, не было видно даже звезд. Вертолеты перестали летать, и единственным доносящимся сюда звуком был скрип древесины, пропитанной грязной водой, и дыхание пяти человек, отчетливо различимое в темноте чужой спальни. После раннего завтрака в пожарной части они целый день ничего не ели, кроме пары шоколадных батончиков. Поэтому все были рады, когда, разобрав предназначенную на вечер провизию, наконец смогли поужинать. Все улыбались, немного воспрянув духом. Джонсон повернулся к Амайе. — Я весь день ломал голову над тем, почему мне показалось таким знакомым название вашего родного городка. Прежде чем перейти в убойный отдел, я некоторое время работал с сектами и не раз встречал упоминания этого региона. Он находится в Пиренеях, где-то между Испанией и Францией, и там якобы занимались колдовством и устраивали шабаши. Сугаррамурди[16] и прочие места. Это где-то совсем рядом с вашим городом, не так ли?.. Амайя неохотно кивнула. — Да, это рядом. — И это ведь в Элисондо инквизиция проводила расследование, чтобы установить, побывал там дьявол или нет? — поинтересовался Джонсон с нарастающим энтузиазмом.