Амайя кивнула. Джонсон нажал клавишу микрофона и заговорил: — Бернар, со мной заместитель инспектора Саласар. Не могли бы вы повторить то, что только что мне сказали? Из динамиков кабины донесся металлический, искаженный расстоянием голос координатора: — Привет, заместитель инспектора; рад слышать, что с вами все в порядке. Два часа назад группа Национальной гвардии Техаса обнаружила в доме недалеко от площади Джексона семью из шести человек, все они застрелены. Обнаружив тела, группа позвонила по нашему номеру, чтобы связаться с полицией, и, услышав описание места преступления, я сразу подумал о вас. Амайя открыла рот, дыхание давалось ей с трудом. Она повернулась к растерянному Шарбу и Джонсону, который кивнул, ожидая ее реакции. Нервно облизнув губы, она попыталась привести в порядок мысли, теснившиеся у нее в голове. — Шеф Антее, мне очень хотелось бы поговорить с группой, которая их нашла. — Боюсь, это невозможно. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы связаться с ними, но они сейчас прочесывают дома и выводят людей. Сегодня в Новый Орлеан прибыла армия; ожидается, что завтра рано утром начнется полная и обязательная эвакуация города. Автобусы и грузовики доставят людей в соседние штаты. После проверки домов спасательным силам приказано участвовать в эвакуации. Но, видя совпадения с данными, которые вы нам предоставили, я попытался собрать как можно больше информации. Надеюсь, я смогу вам чем-то помочь. Амайя вздохнула. Лучше так, чем совсем ничего. Сжав микрофон, она спросила: — Что вы можете мне рассказать? — Три женщины и трое мужчин; трое из них совсем юные, подростки. Одна пожилая женщина. У всех огнестрельные раны головы. Тела лежат рядком. Хотя они не уточнили, в каком направлении указывают их головы… Под рукой взрослого мужчины лежал револьвер. — Они что-нибудь говорили о том, что дом к тому времени мог быть уже осмотрен? — Да, все так и было; при этом метка принадлежала их собственной группе, хотя они уверены, что никто из них там не бывал. — Как и в Джефферсоне, — прошептал Джонсон. Амайя прикусила губу. Она понимала, насколько дико это прозвучит, и все же обязана была задать этот вопрос: — А они, случайно, не сказали, была ли там скрипка? — Нет, ничего подобного я не слышал. — И самое главное, шеф: они указали, как долго пролежали тела? — В этом я могу вам помочь, — произнес он уже бодрее, радуясь перспективе оказаться полезным. — Среди членов группы был фельдшер. Он утверждает, что на момент обнаружения они пролежали не более двух-трех часов. Амайя посмотрела на Джонсона и Шарбу, оглушенных только что полученными новостями. Затем подняла микрофон и снова нажала кнопку: — Антее, как поступили с местом преступления? — Дом опечатали. Излишне говорить, что криминалисты его не обследовали и тела не забрали, но дом опечатан; это единственное, что сейчас можно сделать. — Спасибо. Вы очень нам помогли. Связь отключилась. Саласар поблагодарила кузину Паулу из Кокодри, повернулась к дверце каюты и увидела Дюпри, который все это время внимательно слушал их разговор. — Мы должны вернуться, мне надо увидеть эту семью, — обратилась она к нему. Он смотрел на нее, обдумывая ее просьбу. — Рыбаки уже готовятся к отплытию. До рассвета мы отправимся на поиски «Ле Гран» и сестер Джейкоба. Если есть хоть какой-то шанс их найти, то действовать надо сейчас — с течением времени шансы уменьшатся. Я не успел спасти Медору, но мы уверены, что сестры пробудут там некоторое время, прежде чем исчезнут окончательно. Я не могу уехать сейчас, зная, что эти девочки могут превратиться в Медору Лиретт. Мы будем их искать, каков бы ни был результат. Потом вернемся в Новый Орлеан. — Но… — возразила Амайя. Она понимала желание Дюпри, однако последние события доказывали, что она права: Композитор в Новом Орлеане. Саласар чувствовала себя ищейкой, которая взяла след и не в силах думать уже ни о чем, кроме добычи. Дюпри все понимал, потому ответил: — Он никуда не денется. Если он умен — а он, безусловно, умен, — то покинет город в числе беженцев, когда армия начнет эвакуацию. Вы же слышали Антее, они начнут завтра с раненых и больных. Композитор не сможет сесть в автобус еще пару дней. Вы нужны мне здесь, — сказал он, поворачиваясь к дверям и покидая рубку. — Агент Дюпри, — остановила она его. — Да? — Вы были правы. Такер ни черта не понимает. Он улыбнулся, глядя в темноту. Глава 57 Бритва Оккама Флорида Такер ждала долго. Она уже начинала нервничать и дважды задумывалась о том, ждать ли ей в гостиной на жестком диване из искусственной кожи или в дверях. Она подошла к столу, где кто-то оставил воду, кофе и пачки сладкого и соленого печенья. Решила вернуться на место, чтобы не выдать свою неуверенность перед Эмерсоном, который все это время сидел, делая вид, что листает журнал, а сам внимательно следил за каждым ее движением. Боже, как же ее раздражал этот тип! Наконец она уселась, как вдруг какой-то парень — должно быть, секретарь — открыл дверь и отступил на два шага, пропуская вперед Розенбланта. Сенатор-республиканец от штата Флорида Стивен Розенблант умел произвести впечатление. Высокий, чуть полноватый, с суровым обветренным лицом человека, который любит жизнь на свежем воздухе и слишком много времени проводит на солнце. Костюм цвета охры, элегантный и безупречного покроя, подчеркивал смуглость кожи. Густые, короткие и зачесанные назад волосы, благородная седина — таких причесок Такер не видела у мужчин уже много лет. До нее донесся крепкий запах бриллиантина. — Простите, что заставил вас ждать, — сказал он вместо приветствия. — Боюсь, я задержался несколько дольше, чем предполагал. Врачи разрешили мне повидаться с моим зятем. Такер улыбнулась, пожимая протянутую руку и думая о том, что надо бы отругать Эмерсона за допущенный промах: они должны были первыми поговорить с задержанным, как только тому удалят интубационную трубку. С другой стороны, что мог поделать полицейский, охранявший дверь: никто не осмелился бы пойти наперекор сенатору от штата Флорида. Позже, прокручивая в уме их разговор, Такер вспомнила, что не сразу обратила внимания на слова «мой зять». Сенатор уселся на диван, не пригласив ее сделать то же самое, и взял пухлыми пальцами отчет в коричневой обложке, который протянул ему сопровождающий его человек. — Итак, вы агент Стелла Такер из ФБР и руководили операцией по спасению моей дочери и внуков, в результате которой мой зять оказался в больнице. Она твердо кивнула, заложив руки за спину, и заметила, как нервничает Эмерсон, которого словно не замечали. — Скажите, агент Стелла Такер, вы что, считаете меня идиотом? Такер посмотрела на него озадаченно, замечая, как похолодела дежурная улыбка у него на лице, а Эмерсон весь обратился в слух. — Разумеется, нет, сэр, — пробормотала она. — Я спрашиваю лишь потому, что вы, вероятно, полагаете, что я не заинтересовался личностью Брэда Нельсона, когда моя дочь в него влюбилась. Человек с изуродованным лицом, выживший в пожаре, — и дочь сенатора… Конечно, я все про него разузнал, и знаете что? У него не только чистое прошлое — он порядочный человек, преодолевший невзгоды, с которыми мало кому приходится сталкиваться. С тех пор я поддерживаю с ним прекрасные отношения. Я знаю, что он вспыльчив, в чем-то даже настоящий дикарь. В этом мы с ним схожи, и я уважаю таких людей, если они умеют себя контролировать и направлять свою первобытную силу на благое дело. В течение многих лет он вел себя именно так. Не знаю, что случилось за последнее время… возможно, во всем виновата работа, а может, его собственная природа… Он допустил промах с моей дочерью, а дочка у меня такая же отчаянная, как и я сам. Он дорого заплатил за свою ошибку, и мне это кажется правильным. Но я ценю Нельсона, а он ценит меня. Когда он увидел, что его жизнь рушится, то пришел ко мне, как к родному отцу, и попросил помощи. Я знаю, что он пытался исправить свою ошибку. Он уже восемь месяцев живет вдали от семьи, ходит на курсы, где учат бороться с гневом. Он жил в пустыне с шаманами, психологами и психиатрами, которые лечили его всевозможными способами, чтобы научить контролировать эти вспышки. Во всех случаях, когда он, по вашей версии, должен был находиться в разных местах страны, убивая людей, — сенатор кивнул на обложку доклада, — он проходил терапию с группой поддержки, которая устраивает терапевтические ретриты в пустыне Техаса. Я в курсе его лечения, потому что оплачиваю все расходы и благодаря этому получаю информацию об успехах Брэда за время терапии. Такер приоткрыла было рот, но закрыла его, придя наконец в себя. Облизнула губы, лихорадочно соображая. — Сенатор, вы очень великодушны и у вас большое сердце, но имейте в виду, что Брэда Нельсона арестовали, когда он ворвался в дом вашей дочери и внуков с оружием в руках. Он ударил дверь ногой, сэр. Он прошел подготовку как стрелок. Он обеими руками держал заряженный револьвер, — сказала она, соединяя руки, чтобы выглядело более наглядно. — Поймите, ваш зять собирался убить свою семью. Он выстрелил в полицейского, который находился внутри дома. Если у человека добрые намерения, он себя так не ведет. Возможно, больше всего Такер задела реакция Розенбланта в этот момент. Сенатор недоверчиво покосился на секретаря, словно ему было непросто смириться с подобной некомпетентностью. Затем повернулся к Стелле Такер, бросил отчет в картонной обложке на стол и заговорил с ней как с маленькой девочкой, которой объясняют простейшие вещи: — Он увидел одного из ваших стрелков в черной форме, засевшего на крыше, и решил, что это воры или убийцы, которые напали на его семью. Не секрет, что враги свободы ненавидят сенаторов. Всем известно, что моя семья живет здесь. Брэд Нельсон — замечательный полицейский, отлично обученный и имеющий право носить оружие. Он защищал свою семью, — сказал сенатор, встал и вышел из зала. Агент Такер почувствовала, как мир перевернулся у нее под ногами. Ее охватило сильнейшее головокружение. Она сделала два шага назад и опустилась в кресло из жесткой искусственной кожи, но, прежде чем погрузиться во мрак, явственно различила, как секретарь склонился над ней и сказал: — Готовьтесь к судебному разбирательству. Агент Эмерсон вышел следом за ним со словами: — Я с самого начала был против этой операции… Глава 58 Режим ожидания Благотворительная больница, Новый Орлеан Мартин провел языком по пересохшим губам и заметил, что в уголке рта образовался волдырь. Наконец-то он снова обрел способность мыслить ясно. Сколько же часов продолжалась лихорадка, прежде чем он пришел в сознание? Жара и сырость Нового Орлеана во многом напоминали его забытье и высокую температуру. Слабость и головокружение были отголосками сложного передвижения по воде, а самозабвенный восторг, который у него неизменно вызывала отправка очередной семьи на небеса, сменило беспокойство, ощущение незавершенного долга, которое не будет удовлетворено, пока он не спасет свою настоящую семью. Мартин догадывался, что так плохо ему из-за того, что время истекает, а он отлично понимает, что все эти семьи — всего лишь генеральная репетиция, они не его семья. Он помогает другим, пока его собственный дом рушится. Вначале появилась лихорадка, но он не догадывался о ней, пока его не начал бить озноб. Он сделал свое дело, выполнил свою часть работы, расправившись с семьей на Шартр-стрит, когда очередная волна озноба пробежала по его телу, удивляя своей силой. Его трясло. Закатав брючину, Мартин все понял. Повязка на ноге набухла и потемнела. Какая-то желтоватая жидкость сочилась сквозь рыхлую марлю, словно под ней пряталась целая колония грибов. Плоть вокруг раны стала гладкой и горячей, приобрела тревожный фиолетовый оттенок и так воспалилась, что повязка отпечаталась на коже. Он плохо помнил, как оказался в Благотворительной больнице, словно вид раны, породившей недомогание, усиливал головокружение и слабость. Мартин вспомнил, как ковылял по улице, как смешался с толпой на площади Джексона, небольшом участке суши, не затопленном водой, как его подобрал катер Красного Креста, как его внесли в больницу через окно — этот момент казался ему сном.