С самого начала они решили, что у свистуна, который стаскивал трупы вниз по лестнице, должен быть где-то хоть один сообщник. Они прикинули, что тот, скорее всего, один; если б их было двое или больше, кто-нибудь остался бы с ним, чтобы помочь вынести тела. Но сомнений не было: должен быть кто-то еще, к тому же у него должно иметься средство передвижения, чтобы вывозить трупы. Звук катера, приближающегося к охотничьему домику, убедил их в том, что они правы — по крайней мере, отчасти. Они бросились вниз, надеясь, что ловцы креветок, почувствовав прилив храбрости, не решили действовать самостоятельно. Клайв был в доме рядом с трайтером, который следил за Медорой, но больше они никого не увидели. — Где ваш приятель? — спросил Булл. — Когда вы нам сказали, что напарник может вернуться, мой друг решил спрятаться в кустах, чтобы встретить его как положено. Мы не позволим ему застать нас врасплох, как этому, — сказал он, жестом указывая на труп, плававший у первого пролета лестницы. Они встревоженно переглянулись. Пока Булл и Шарбу направлялись ко входу, Дюпри, Амайя и Джонсон устроились возле одного из боковых окон. Выстрел из дробовика раздался среди дождя, словно соперничая с громом странного сияющего неба. Открыв окно, Джонсон успел увидеть, как пуля попала в одного из двоих мужчин, подплывших на катере, и тот упал в воду. Было очевидно, что их застали врасплох. — Черт возьми! — воскликнул агент. Другой человек, сидевший в катере, бросил руль, поднял винтовку и, не слишком целясь, выстрелил в сторону двери. Джонсон подумал, что, скорее всего, он еще не знает, откуда стреляли, однако, быть может, успел увидеть Булла и Шарбу. Парень еще раз прицелился, прежде чем один из ловцов креветок выстрелил ему в живот. Тот обхватил рану руками и повалился ничком; винтовка упала в воду, а он остался лежать в лодке, которая медленно двигалась вперед, пока не уткнулась в стену дома. Джонсон и Амайя бросились к ее правому борту, Булл и Шарбу — к левому. Они прыгнули внутрь лодки и крикнули, чтобы раненый поднял руки. Тот не послушался, но другого они и не ждали. Всю свою энергию парень сосредоточил на том, чтобы кричать как одержимый, в то же время пытаясь удержать собственные кишки. Джонсон уже обратил внимание, что у Клайва был «Винчестер» калибра.243, но если старик собирался убить кабана, у него явно был трехсотый, что объясняло глубокую рану в животе, которую получил человек в лодке. Его крики смешались с воплями ловцов креветок, которые неслись к ним на помощь. — Отнесите его в дом, — приказал Дюпри и, повернувшись к сидящему в кустах ловцу креветок, крикнул: — Выбирайтесь оттуда и прекратите стрелять и кричать, а не то распугаете всех болотных кабанов! Они отбуксировали катер к главному входу. К этому времени мужчина из катера затих. Они положили его на стол возле трупа Медоры. Шарбу захватил из лодки повязку и промокшие тряпки. Он очень старался, удерживая кишки подстреленного парня в брюшной полости и останавливая кровотечение, но тот потерял сознание. Трайтер бросил на него быстрый взгляд, покачав головой. — Я могу помолиться за его душу, но тело безнадежно. Он истекает кровью и умрет через час, может быть меньше; к тому же это будет тяжелая смерть, — сказал он, снова поворачиваясь к телу Медоры. — У меня к вам важное дело. — Дюпри взял трайтера за руку, подвел к подножию импровизированного места прощания с Медорой и указал на лежащего на столе парня: — Возможно, этот человек — единственный, кто может сказать нам, где прячут девочек, украденных из дома, подобно Медоре. Если я не остановлю этих ублюдков, остальных жертв ждет такая же судьба. Я преследовал их всю свою жизнь; когда похитили Медору, мы их почти поймали, но они убили ее брата и моего напарника, которому пришлось вынести нечеловеческие страдания. За это время на моих глазах десятки девочек-подростков исчезали из своих домов, и никто не интересовался ни их судьбой, ни тем, кто их похитил. И вот мы приближаемся к разгадке. Там было шесть девочек, и я не знаю, сколько их может быть в другом месте, но если мы ничего не предпримем, никто не сделает это за нас. — Как это возможно? — спросил трайтер, и вопрос его не был риторическим. Он хотел получить ответ. Дюпри посмотрел на него озадаченно. Ответила Амайя: — Пойдемте со мной. — Что? — Пойдемте со мной наверх, — сказала она, поднимая руку и указывая в сторону мансарды. Дюпри остановил ее: — Саласар, я не уверен, хорошая ли это идея… — Я пойду, — сказал трайтер, обращаясь к Дюпри. — Думаю, ваша подруга хочет показать мне нечто большее, чем просто тела. Он последовал за Амайей вверх по лестнице. Дюпри пошел за ними. * * * Масляный фонарь все еще горел — все бросились встречать катер, и никто не потрудился его погасить. Он отбрасывал вокруг себя тусклый красноватый свет, который придавал помещению теплый оттенок, вызывая странное ощущение, будто на полу лежат спящие куклы. За исключением одной девочки, которую Дюпри перевернул на спину, чтобы выяснить причину смерти; все тела лежали на боку, а головы покоились между вытянутыми вперед руками. Волосы частично скрывали их лица и выглядели спутанными и грязными, как шерсть у животных. Амайя направляла свой фонарик, освещая тела одно за другим. — Мы ищем демона, — сказала она, — чья хитрость заключается в том, чтобы заставить нас думать, что ничего не происходит. Этот тип преступника способен в течение многих лет выполнять свою жуткую работу, оставаясь в безвестности, скрывая улики и трупы своих жертв. Для того чтобы мы принимали убийство за побег, несчастный случай или самоубийство, он выбирает жертв из группы риска, исчезновение которых может остаться незамеченным в силу социальных причин, в частности потому, что многие жертвы вели асоциальный образ жизни. Например, жертвами часто бывают темнокожие девочки-подростки, красивые, крепкие и бедные. У некоторых девочек есть родные, готовые о них позаботиться, но они сбегают из дома, потому что не желают ходить в школу или потому, что им не разрешают поздно возвращаться домой и встречаться с парнями. Это подростки, которые не ладят с матерью, ссорятся с отцом и мало времени проводят дома. Такие девочки без разрешения красят волосы, их часто наказывают, у многих к ним претензии. В каждом в городе есть такие, в каждом районе. Иногда они ходят по улице одни, покидают компании, желая побыть в одиночестве… Они легко могут исчезнуть во время урагана, унесенные водой, или в лесу во время грозы. Их исчезновение добавляют к общему количеству жертв, их жалеют, но никакой драмы не случается; про них быстро забывают. Зачем их помнить? Они все равно рано или поздно убежали бы и исчезли. Это отбросы общества, по которым никто лишний раз не вздохнет. Этот тип монстра не имеет ни малейшего намерения быть пойманным, он вполне способен всю жизнь играть роль добропорядочного гражданина, у него нет стремления к славе, он заслужил свое место в мире. Это демон, охотящийся за душами, который не просто ловит их, но и привозит в охотничий домик, как добычу, подстреленную в лесу, и это только начало того, что их ждет… Представьте себе, сколько пропавших без вести окажется в официальном списке, когда закончатся подсчеты жертв постигшей нас катастрофы. Десятки, сотни? Идеальный повод, чтобы заставить кого-то исчезнуть. Вот на чем держится его власть; он как вампир, который прячется в темноте. Амайя сделала паузу и перевела взгляд на Дюпри. Повторив слово в слово его лекцию о виктимологическом профиле и скрытых убийцах Скотта Шеррингтона, в довершение она добавила: — Его власть держится на нашем неведении: мы не знаем, что он существует. Слушая ее, трайтер переходил от одной девочки к другой. Наконец вернулся к Амайе, почти коснувшись ее. Наклонившись, взял ее за руку. Амайя посмотрела на молчавшего Дюпри, который отступил к двери, и почему-то смутилась. Сделала шаг назад и едва не отдернула руку, словно каким-то образом у трайтера появился доступ к чему-то интимному, к чему-то, чем она не может поделиться. Но тот держал ее крепко, с удивительной для такого худого человека силой. Он сделал шаг вперед, чтобы заполнить образовавшееся расстояние, и, словно большим тяжелым одеялом, накрыл руку Амайи своими ладонями. И истина хлынула из нее, как поток: — Однажды меня спасла гроза… Глава 65 Ипар. Север Элисондо Лежа под раскидистым буком, девочка забылась в тяжелом лихорадочном сне. Собака, преданная ей всем сердцем, сидела рядом, слизывая с ее лица слезы, которые девочка, казалось, хотела стереть руками. Амайя вдохнула земляной, первобытный аромат муки. Тонкая пыль проникла в ее дыхательные пути, забив бронхи и заставив дышать глубже, хотя что-то подсказывало ей, что лучше этого не делать. Она открыла рот, пытаясь отдышаться, и мукаˊ, окружавшая ее со всех сторон, проникла в горло, смешалась со слюной и душила, вызывая сильнейшую тошноту. «Я не хочу умирать, я всего лишь ребенок», — пыталась сказать она, но с каждым словом пыльная масса, забившая дыхательные пути, проникала еще глубже. Мольбы о жизни делали только хуже. Она слышала гром и музыку Берлиоза, сопровождавшую ее неизбежную гибель печальным колокольным звоном. Уверенная, что это конец, почувствовала, как влажные горячие руки убирают муку с лица. Она открыла глаза… Ей улыбалась Росария. — Это случится сегодня, маленькая сучка. Хозяйка съест тебя этой ночью. Она испуганно вскрикнула; крик прорвался сквозь сон и вылетел из горла. Девочка проснулась в темном лесу и решила, что мертва: она ничего не видела, ничего не слышала, кроме собственных криков, хриплых от холода и лихорадки. В реальность ее вернул лай Ипара. Она потерялась, она в лесу, она готовится умереть. Ее скоро съедят. Она встала, придерживаясь за ствол бука, затем как слепая вцепилась в косматую шкуру на шее Ипара и сделала первый шаг. — Идем, Ипар, — приказала она чужим голосом. Собака осталась на месте. Она не двигалась. Амайя опустилась на колени рядом с Ипаром и, обняв его, взмолилась: — Пойдем, Ипар, пойдем, пожалуйста. Снова погрузила пальцы в собачью шкуру и сделала еще один шаг вперед. На этот раз Ипар не сопротивлялся. Он шел рядом с хозяйкой, но несколько раз повернул голову, словно пытаясь объяснить повелителю леса, что ничего другого сделать не может. Амайя ничего не видела. В какой-то момент она плотно зажмурила глаза; вдруг, открыв их, она сумеет что-то увидеть… Ипар вел ее вперед. Ей удавалось обходить деревья, не задевая их, она чувствовала их дружественную близость, но то и дело спотыкалась о корни, камни и неровности почвы. В конце концов упала на колени. Ипар стоял перед ней, смягчив удар и не давая ей рухнуть плашмя, но боль в лодыжке и жжение в коленях были такими острыми, что она заплакала. Ей потребовалось некоторое время, чтобы снова подняться на ноги; каждый шаг терзал ее так, словно в коленных чашечках застряли камни. Пару раз ей казалось, что она слышит журчание реки, но вода, продолжавшая шумно падать на верхушки деревьев, рассеяла эту уверенность. И она брела все дальше. Амайя чувствовала себя бесконечно одинокой. Становилось прохладнее. Температура упала всего на пару градусов, но среди сиротливых мокрых деревьев она сняла пальто, единственный источник тепла. Внезапно струи воды снова ударили ей в лицо, и она поняла, что вышла из леса. Пересекая границу, услышала громкий свист, который звучал несколько секунд. Ипар остановился, словно подчинившись окрику хозяина. Подождав несколько секунд, не повторится ли свист, девочка решила, что виной всему ветер, проносившийся между деревьями. Сверкнула очередная молния, осветив ночной сумрак. Ослепленная ее сиянием, прямо перед собой девочка увидела тропу, ведущую под гору. И еще кое-что. Амайя ахнула. Там кто-то был. Ипар яростно залаял, вырываясь из ее рук. Девочка осталась одна, ослепленная молнией: на ее сетчатке запечатлелся темный силуэт, который она успела увидеть в ту секунду, когда молния рассеяла мрак. Там кто-то был, и это было плохо, очень плохо, в этом она была уверена; силуэт напоминал ей о сомнительной привилегии прожить жизнь, будучи обреченной на смерть. Дрожа от лихорадки и страха, Амайя позвала Ипара. Если собаки не было рядом, ее страх умножался, превращаясь в панику. Продвигаясь вперед по тропинке, Ипар продолжал лаять еще несколько секунд, которые показались ей вечностью. Но вот он остановился, и в следующий миг она увидела его рядом. Присела, обняв его. Видение исчезло. — Не бросай меня, Ипар. Не оставляй меня, — с облегчением пробормотала Амайя, зарывшись дрожащими пальцами в собачью шерсть. Прежде чем продолжить путь, она прислушалась, пытаясь понять, есть ли рядом кто-то еще. Но дождь заглушал все звуки, и до нее доносился лишь стук собственного сердца, который отдавался в ушах, как удары плетей. Ипар рыкнул еще пару раз, но Игнасио научил Амайю отличать тревожный рык от удовлетворенного урчания, когда собака была уверена, что опасности удалось избежать. Склон становился все более отвесным, а тропа все более непроходимой, так что в конце концов по ней стало невозможно идти прямо, не сорвавшись вниз. Впереди девочка угадывала отвесный склон и мысленно поблагодарила себя за то, что надела горные ботинки, потому что в другой обуви спуститься было бы невозможно. Не отрывая руки от шеи Ипара, Амайя присела на корточки. Свободной рукой она цеплялась за камни, потом за кустарники, и в итоге ей удалось не скатиться по склону, так что никто не смог бы ее остановить. В колени сквозь ткань брюк что-то впивалось, подсохшие раны трескались каждый раз, когда она сгибала ноги, и это было очень больно. Они спустились на относительно ровный участок, и когда измученная Амайя наконец остановилась передохнуть и подняла голову, впереди она увидела свет. Это был дом. Дом посреди леса. Дом с освещенными окнами. В лихорадочном сознании девочки замелькали спасительные образы: люди, телефон, чтобы позвонить тете, камин. Она была уверена, что все это время ни разу не моргнула, боясь потерять из виду чудесное видение. Даже Ипар оживился, угадывая человеческое присутствие. Спускаясь по склону холма и приближаясь к дому, девочка поняла, что огонек не один: впереди сияло много огней. Они окружали весь дом, были разбросаны по саду и освещали фасад, главный вход и площадку перед домом, на которой стояло несколько автомобилей. Под проливным дождем, после темноты, холода, ран, лихорадки и страданий зрелище казалось нереальным; девочка почувствовала эйфорию, которая тут же сменилась ощущением абсурдности происходящего. Как же она была глупа: заблудилась в лесу и всего несколько минут назад думала, что умрет в чаще, будучи при этом менее чем в километре от человеческого жилья… Амайя вышла на цементную дорожку, и ощущение у нее было таким, будто она ступает по пляжу с плотным и тонким песком. Сделала пару неуклюжих шагов по твердой поверхности, едва сдерживая желание разрыдаться: слезы стояли в горле комком, который ей никак не удавалось проглотить. Дождь прекратился. Как будто кто-то в вышине закрыл кран, через который на землю вытекали целые океаны. Дождя больше не было, и это казалось ей добрым предзнаменованием. Ипар остановился, и Амайя остановилась вместе с ним. Несколько секунд они стояли неподвижно, прислушиваясь к шороху капель, падающих с ветвей отголоском сотен фонтанов и водопадов, наполнившим Базтан, пока шел дождь. Вода скользила по неровной поверхности дорожки, устремляясь вниз по едва заметному уклону. Амайя вздохнула и сама не узнала звук собственного вздоха, как будто под дождем оглохла. Протяжный свист рассек воздух, и она вздрогнула. Повернулась, ожидая увидеть неведомого свистуна. Свист прозвучал так близко, что она готова была поклясться, что он стоял прямо за ней. — В чем дело, Ипар? — спросила она собаку. Но пес не волновался. Он стоял в своей обычной позе, которая так ей нравилась. Настороженный, чуткий, с заостренными ушами, обращенными туда, куда устремился его взгляд. Что бы это ни было, Ипару не было страшно. Девочка вытерла пальцами дождевые капли, свисавшие с ресниц, и двинулась к дому. Машин оказалось гораздо больше, чем она думала, рассматривая дом издалека. Было очевидно, что не все они принадлежат хозяевам дома. Машины были припаркованы вдоль дороги, как бывает, когда их владельцы приезжают на вечеринку. Большие блестящие автомобили, стоявшие у обочины, покрывали тысячи капель, похожих на волдыри. Амайя остановилась перед одним из них, пытаясь понять, почему вид этого автомобиля так ее беспокоит. Внезапно у нее закружилась голова, мир вокруг нее завертелся, и ей пришлось опереться на капот, чтобы не упасть. Капли у нее под рукой мгновенно превратились в ручеек, стекающий на землю. Еще один протяжный свист рассек воздух, заставив Амайю остановиться. Он раздался где-то позади нее, она была в этом уверена. Девочка повернулась так быстро, что снова почувствовала головокружение, и на миг замерла между Ипаром и машиной. Сзади никого не было. Дрожа с ног до головы, она крепко схватила собаку и побежала к крыльцу. На деревянной поверхности двери не было отделки, выступов или дверного молотка. Сверху дверь была освещена, а по бокам стояли глиняные горшки, в которых росли изящные деревца с красноватыми листьями. К крыльцу вела дорожка, выложенная булыжниками, между которыми росла аккуратно подстриженная травка. Амайя подошла вплотную к двери и отпустила Ипара, чтобы постучать. Ее охватила нерешительность: что она скажет, когда дверь откроют? Что обычно говорят люди, явившиеся в чужой дом после того, как заблудились в лесу? Но размышлять об этом долго ей не пришлось. Дверь распахнулась, Амайя отступила на три-четыре шага, и поток золотистого света прочертил на полу идеальный треугольник. С порога на нее смотрел молодой человек. На нем были темные брюки и белая рубашка с закатанными рукавами. Золотистый свет, лившийся изнутри, подсвечивал его каштановые волосы, спадавшие на глаза. Челка была длинновата, и молодой человек отбросил ее левой рукой. Он, казалось, не удивился, увидев перед собой незнакомую девочку, как будто она была долгожданным гостем, для которого готовили вечеринку. Глядя на нее, тепло улыбнулся, словно приглашая заговорить. — Я заблудилась, — пробормотала Амайя, чувствуя, как возрастает ее тревога. Лихорадка усиливалась, голова кружилась сильнее. Каким-то образом все это было связано с незнакомым молодым человеком. — Мне нужно позвонить тете. Улыбка стала еще теплее.