Когда санитары подняли носилки, чтобы погрузить их на катер, Джонсон повторил: — Запомните: никому ничего не докладывайте, пока все не будет сделано. * * * Шарбу попросил высадить их на границе Французского квартала, после чего катер продолжил свой путь. Оттуда было рукой подать до площади Джексона и Шартр-стрит. Они поднялись на второй этаж, где располагалась нужная им квартира. Как и предупреждал координатор по чрезвычайным ситуациям, сделано было по минимуму: место преступления огородили полицейской лентой, наклеили пару пломб с датой и временем, в дополнение к ставшей уже привычной оранжевой Х, чтобы те, у кого отсутствует обоняние, знали, что внутри шесть трупов. Шарбу разрезал пломбы бритвой, стараясь действовать как можно аккуратнее. Затем отступил на пару шагов и посмотрел на Амайю. Та кивнула, набрала в легкие побольше воздуха и оттянула воротник футболки, прикрыв нос и рот. Сияния закатного солнца, которое снаружи окрашивало небо оттенками фиолетового и розового, не хватало, чтобы осветить квартиру с заколоченными окнами. Амайя спросила себя, были ли они уже заколочены, когда обитателей нашли мертвыми, или это мера предосторожности санитара, осмотревшего тела, чтобы внутри было не так жарко и проникало меньше насекомых. В любом случае его усилия были напрасны. Едва войдя, Амайя услышала зловещее жужжание мух, кружившихся над мертвыми телами. Самка мухи откладывает от пяти до шести кладок, в каждой от семидесяти пяти до ста яиц. Созревают они от двух до двадцати четырех часов. При такой высокой температуре они становятся куколками уже через четыре дня. Амайя посветила на тела фонариком, отгоняя руками мух, которые ту же уселись на нее и принялись щекотать своими заразными лапками… Она тоскливо посмотрела на дверь, едва не поддавшись желанию броситься вон. Только бы не дышать смертью, не видеть смерть, не чувствовать смерть. Саласар овладела собой, подошла к ногам умерших, склонила голову и прочитала молитву за упокой их душ. Она никогда раньше не делала этого на месте преступления. Но знала, что каким-то непостижимым образом связана с этими людьми, ответственна за происходящее. Поэтому она помолилась. И будет делать это до конца своей жизни каждый раз, когда окажется рядом с убитым, рядом с кем-то, кто достоин уважения, кого следовало бы выслушать и понять, делаясь побратимом жертвы, чтобы в будущем стать ее рыцарем. Закончив молиться, Амайя вдохнула сквозь ткань футболки и успокоилась, позволяя запаху заполнить ноздри. После этого дышать стало более терпимо. И все же лицо она не открывала — невозможно сосредоточиться, когда мухи щекочут кожу. Головы жертв, несомненно, были обращены на север. Тела были разложены по порядку; убийца снял веревки, прихватив их с собой, как делал и раньше, совершая свои преступления. Но в этот раз он был несравнимо более небрежен. Может, кто-то из членов семьи сопротивлялся, пока они были связаны… так или иначе, на запястьях и ногах по крайней мере двоих убитых имелись глубокие рубцы. Револьвер лежал на полу рядом с правой рукой отца, открывавшего собой это погребальное шествие. За ним следовали бабушка, жена, старшие дети и младший сын. Примерно в районе головы матери стояла прислоненная к стене скрипка. Амайя достала мобильный телефон, который подзарядила в лагере, хотя связи по-прежнему не было. Затем сделала несколько фотографий, указывая Шарбу, как лучше осветить сцену. * * * На площади Джексона бурлила толпа. Проходя мимо собора, они увидели, что его двери открыты. Свечи на алтаре были единственным источником света, достаточным для того, чтобы позолота сияла и были хорошо различимы стоявшие возле входа флаги Кастилии, Испании, Англии и Франции, и лишь за ними — звездно-полосатый флаг: так воздавали должное первопроходцам этой земли. Сотни людей толпились в храме. — Хочешь войти? — спросил Шарбу, увидев, что она заглянула внутрь. Ей стало неловко. — С чего бы мне этого хотеть? — Не знаю, — смутился он. — Я видел, как ты молилась возле той семьи. — Трэвис. — Что? — Это их фамилия… Не знаю, зачем я это сделала, но думаю, это способ попросить у них прощения и попрощаться с ними. И только после этого воспринимать их всего лишь как трупы. Улики, следы, куколки и личинки. — Я не собирался смеяться над тобой; мне кажется, очень здорово, что ты за них помолилась. Я не шучу; может, мне тоже стоит сходить в церковь… Пуля, которая сегодня попала в Джонсона, предназначалась мне. Амайя остановилась и удивленно посмотрела на него. — Ты имеешь в виду, что он в этот момент повернулся, и… — Я имею в виду — мало того, я уверен, — что стрелявшие были полицейскими. Амайя в изумлении открыла рот. Она взяла его за руку, повела к лестнице, и они сели. — Те ребята, когда мы проходили мимо, помнишь? Они сказали, что патрули добровольных борцов за справедливость стреляют в черных. — Думаешь, тебя хотели подстрелить из-за того, что ты черный? — Ребята говорили правду. Я слышал это и по коротковолновым каналам. На других мостах и эстакадах было больше выстрелов. Каждый раз стреляли в безоружных черных. — Я не говорю, что это не так. В городе царит анархия, но ты шел между мной и Джонсоном, они могли ранить кого угодно. — Было что-то странное, когда делал вызов по рации. До того, как ответил центр, раздался чей-то голос; это был кто-то, кто знаком с нами достаточно хорошо, чтобы знать, кто подстрелен. — Ты хочешь сказать, что за вами охотятся? — Не знаю, Булл сказал, что Доминик говорил о копах, работающих на Самеди, и имел в виду не патрульных, а начальство. Амайя подняла взгляд к небу. Было чуть больше семи вечера, и свет постепенно гас. — Мы уже рядом с отелем, Французский квартал почти не пострадал. Как ты думаешь, старейший бордель в городе открыт? * * * Небо было густо-синим, когда в семь двадцать они достигли улицы Дофин. Зеленые окна одноименной гостиницы были заколочены, а флаги, украшавшие фасады, исчезли. Амайя подошла к входной двери и попыталась что-то разглядеть сквозь щели между досками. Неожиданно дверь распахнулась и перед ней появилась хозяйка, одна из сестер. Не говоря ни слова, она бросилась к Амайе и с силой прижала ее к груди. — О, слава богу! Я так рада, что вы живы и здоровы! Но где остальные? Я очень волновалась, что вы так долго не возвращаетесь. — Все в порядке, учитывая обстоятельства, — отозвалась Амайя. Хозяйка отпустила ее и кинулась к Шарбу. — Входите же! — воскликнула она, отпустив наконец обоих. — Приходится запирать дверь: кругом полно негодяев, способных убить только ради того, чтобы сюда пробраться, — добавила она, затащила их внутрь и снова закрыла дверь. — В отеле еще есть люди? — Да. Большинству некуда возвращаться, в домах полно воды. Другие боятся выходить на улицу; ходят ужасные слухи о том, что происходит в городе. Друзей и знакомых, которым некуда деваться, тоже пришлось как-то расселить. Они заняли комнаты ваших товарищей, но вашу я сохранила; я была уверена, что вы вернетесь, — сказала она, улыбаясь. — Мы можем сегодня остаться здесь? — Конечно, вы все еще наши гости. — Только на одну ночь. — Можете жить, сколько хотите. Еды почти не осталось, но мы с сестрами продержимся до конца. Сегодня по радио сказали, что власти обеспокоены уровнем воды в озере Понтчартрейн. Они опасаются, что оно разольется и затопит центр города. Говорят, понадобятся месяцы, чтобы откачать воду и отремонтировать дамбы. Ходят слухи, что правительство приказало выселить весь город; солдаты будут ходить из дома в дом и выгонять людей на улицу. — Да. Мы тоже об этом слышали. — Вот что я вам скажу: я, конечно, дождусь солдат, запру дверь на ключ и уйду, если потребуется, но не брошу отель ни на минуту раньше. Это наша работа, наш дом; я не брошу его на растерзание бессовестным дикарям, которые чего доброго устроят в нем пожар. Амайя и Шарбу молча смотрели на нее. Она снова улыбнулась. — Но что я все болтаю и болтаю! Вы, должно быть, измотаны. Я провожу вас, — сказала хозяйка, взяв со стойки регистрации зажженную свечку. — Единственная загвоздка в том, что вам придется жить в одной комнате, другой свободной у меня нет, — она повернулась к Амайе и подмигнула. Хозяйка провела их по лестнице и открыла дверь в номер; свечу она держала над головой, чтобы им было лучше видно. После ночевки в лагере на болотах, в чужом покинутом доме или в Благотворительной больнице, зрелища разрушенных домов, отсыревшей мебели и запаха зарождающейся плесени, номер «Дофина» казался воплощением совершенства и порядка. Огромная белая кровать, мебель ванильного оттенка, зеркала, чистые простыни. Амайя поразилась тому, как быстро ее сознание смирилось с нищетой и разрухой. — Я уже сказала, что у нас не осталось еды, поэтому завтрак не включен в стоимость. Могу оставить вам только свечу и коробок спичек на случай, если она погаснет, но, думаю, вам это не помешает, — сказала она, направляясь в ванную и освещая ее изнутри. Амайя вошла вслед за ней. — Еще до урагана, — объяснила хозяйка, — моей сестре Грейс пришло в голову наполнить все ванны до краев. Используйте воду с толком, здесь на все хватит: и для купания, и для питья… Она холодная, но есть чистые полотенца. * * * Снять одежду, которую Амайя надела еще до урагана, было все равно что стащить с себя меховой комбинезон. Она оставила на столешнице сложенную фотографию, которую носила с собой, и улыбнулась маленькому оранжевому дракончику, подаренному Джейкобом. Амайя посмотрела в зеркало на свое обнаженное тело: на руках и шее виднелись сильные следы загара. Она прислушалась к ощущениям в животе, благословляя антибиотики Аннабель, которые, по всей видимости, уничтожили инфекцию. Амайя зачерпнула полведра воды из ванны, взяла мыло, пахнущее сиренью, и поднесла к лицу, наслаждаясь ароматом, на который в обычное время не обратила бы внимание. Затем тщательно намылилась, рассматривая синяки и царапины, которые до сих пор не замечала. Вымыла волосы и израсходовала еще полведра воды, чтобы смыть мыло. Не вытираясь насухо, чтобы не потерять блаженного ощущения чистоты, надела чистое белье и хлопчатобумажную футболку. Давненько Амайя не чувствовала себя так хорошо. — Твоя очередь, — сказала она, выходя из ванной и уступая ее Шарбу. Тот вошел в ванную и оставил дверь приоткрытой, чтобы было светло. Широко распахнув окно и устроившись на кровати, она слышала, как Шарбу плещется в воде. Представила себе, как он вдыхает душистый аромат мыла. Теплый ветерок приносил издалека звуки саксофона. Это заставило ее улыбнуться. Кто-то репетировал соло. Амайя встала, подошла к окну и прислушалась. «Есть два вида существ, — думала она, — которые никогда не покинут Новый Орлеан: музыканты и призраки». Повернувшись, увидела Шарбу, отразившегося в зеркале. Обнаженное тело, влажное от мыла и воды. Он был силен и красив, как античная статуя. Билл тоже рассматривал ее в отражении. Неподвижный, безмятежный, очень серьезный. Амайя подхватила край футболки, рывком стянула ее через голову и осталась обнаженной. И, не сводя глаз с зеркала, шагнула к нему.