– Это миссис Колтер показала тебе такой снимок? Лира замешкалась, потому что тут была уже не ложь, а что-то другое, в чем она еще не натренировалась. – Нет, – сказала она после минутного замешательства. – Я видела его в Иордан-колледже. – Кто тебе его показал? – Вообще-то он показывал не мне, – призналась Лира. – Я просто шла мимо и увидела. А потом моего друга Роджера похитил Жертвенный Совет. Но… – Кто показал тебе снимок? – Мой дядя Азриэл. – Когда? – Когда в последний раз был в Иордан-колледже. – Понимаю. А что еще тебе удалось узнать? Ты, кажется, упомянула Жертвенный Совет? – Да. Но об этом я не от него услышала, я услышала здесь. «Это чистая правда», – подумала она. Он пристально смотрел на нее. Она отвечала ему самым простодушным взглядом. Наконец он кивнул. – Видимо, миссис Колтер решила, что ты уже годишься ей в помощницы. Интересно. Ты уже участвуешь в работе? – Нет, – сказала Лира. О чем он говорит? Пантелеймон расчетливо принял самый невыразительный облик, мотылька, и не мог выдать ее чувства; сама же она была уверена, что сумеет сохранить невинный вид. – А она сказала тебе, что происходит с детьми? – Нет, этого она не сказала. Я только знаю, что это касается Пыли и они – вроде как жертва. И это опять-таки не совсем вранье, подумала она; ведь она не сказала, что об этом ей говорила миссис Колтер. – Жертва – пожалуй, слишком громкое слово. То, что делается, делается и для их блага, и для нашего. И, разумеется, все они приходят к миссис Колтер добровольно. Вот почему так важна ее роль. Надо, чтобы они хотели в этом участвовать, а перед ней какой ребенок устоит? И если она хочет привлекать их с твоей помощью, тем лучше. Меня это радует. Он улыбнулся ей, как миссис Колтер: как если бы у них была своя тайна. Она вежливо улыбнулась в ответ, и он отвернулся, заговорил с кем-то другим. Она чувствовала, в каком ужасе Пантелеймон, и он чувствовал, насколько она испугана. Ей хотелось уйти и поговорить с ним наедине; ей хотелось убежать из этой квартиры; ей хотелось обратно в Иордан-колледж, в обшарпанную спаленку на Лестнице 12; ей хотелось найти лорда Азриэла… И, словно в ответ на это последнее желание, она услышала его имя и подошла поближе к беседующим – под предлогом того, что ей надо взять с подноса на столике бутерброд. Человек в лиловой одежде епископа говорил: – Нет, я думаю, теперь довольно долго лорд Азриэл не будет доставлять нам хлопот. – И где, вы сказали, его держат? – В крепости Свальбарда, насколько я знаю, под охраной панцербьёрнов, знаете, – бронированных медведей. Страшные существа! Ему не сбежать от них, проживи он хоть тысячу лет. В общем, я думаю, путь свободен, почти свободен… – Последние эксперименты подтвердили мою всегдашнюю мысль, что Пыль – это эманация темного начала, и… – Мне слышатся отзвуки Заратустровой ереси? – Некогда считавшейся ересью… – И если мы сможем выделить темное начало… – Свальбард, вы сказали? – Бронированные медведи… – Жертвенный Совет… – Дети не страдают, я уверен в этом… – Лорд Азриэл в заключении… С Лиры хватило. Она повернулась и, двигаясь тихо, как мотылек-Пантелеймон, ушла в свою спальню и закрыла дверь. Шум вечеринки стал приглушенным. – Ну? – шепнула она, и он снова превратился в щегла. – Ну что, бежим? – шепнул он. – Конечно. Пока тут столько людей, нас не сразу хватятся. – Он заметит. Пантелеймон имел в виду деймона миссис Колтер. При мысли о золотом зверьке Лира похолодела от страха. – В этот раз я с ним сражусь, – храбро сказал Пантелеймон. – Я могу меняться, а он не может. Буду меняться так быстро, что он меня не удержит. Увидишь, я его одолею. Лира рассеянно кивнула. Что ей надеть? Как выбраться незамеченной? – Ты полетишь на разведку, – прошептала она. – Увидишь, что путь свободен – сразу бежим. Будь мотыльком, – добавила она. – Помни, как только отвернутся… Лира приоткрыла дверь, и он выскользнул наружу, темной тенью на фоне освещенного розовой лампой коридора. Она поспешно надела на себя все самое теплое и еще кое-что запихнула в одну из черных шелковых сумок, которые только сегодня были куплены в модном магазине. Миссис Колтер давала ей деньги, как конфеты, и, хотя Лира тратила их не скупясь, несколько соверенов у нее еще осталось, и она сунула их в карман темной волчьей шубы. Последним она завернула в черный бархат алетиометр. Неужели эта жуткая обезьяна добралась до него? Наверно; и наверно, ей сказала. Нет чтобы спрятать его получше! На цыпочках она подошла к двери. К счастью, ее комната выходила в тот конец коридора, который был ближе всего к прихожей, а большинство гостей собрались в двух больших комнатах подальше. Оттуда доносились громкие голоса, смех, звон бокалов; послышался тихий шум воды, спускаемой в туалете, а потом тоненький мотыльковый голос сказал ей на ухо: – Давай! Быстро! Она выскользнула в коридор, оттуда в прихожую и меньше чем через три секунды уже открывала дверь квартиры. Еще мгновение, и дверь тихо закрыта, и вместе с Пантелеймоном, снова щеглом, она сбежала по лестнице на улицу. Глава шестая Метательные сети Она быстро уходила от реки, потому что широкая набережная хорошо освещалась. Между ней и Королевским Арктическим Институтом, единственным местом, которое Лира уверенно могла найти, располагалась целая сеть узких запутанных улочек – в этот темный лабиринт она и устремилась. Если бы она так знала Лондон, как Оксфорд! Она бы знала тогда, каких улиц избегать, и где своровать еду, и, самое главное, за какой дверью найти убежище. В эту холодную ночь темные переулки полны были непонятной жизни. Пантелеймон превратился в дикого кота и зоркими глазами прощупывал окружающую тьму. Порой он замирал, ощетинившись, и тогда Лира понимала, что в этот переулок входить нельзя. Ночь была полна звуков: где-то раздавался пьяный смех, два хриплых голоса заводили песню, стучала и гудела в цокольном этаже какая-то несмазанная машина. Чувства Лиры были обострены, она улавливала ощущения Пантелеймона и старалась двигаться в тени, проулками, избегая людных мест. Иногда приходилось пересечь широкую, хорошо освещенную улицу, где гудели трамваи и осыпались искры с проводов. В Лондоне переходить улицы надо было по правилам, но Лира переходила как вздумается и, когда прохожий кричал ей, убегала. Радостно было вырваться на свободу. Она знала, что Пантелеймон, семенивший рядом на мягких кошачьих лапах, также радуется вольному воздуху – и что с того, если это тяжелый, дымный, закопченный воздух шумного Лондона. Скоро им надо будет обдумать все, что они услышали в квартире миссис Колтер, но это подождет. И рано или поздно надо подыскать ночлег. На перекрестке возле большого универсального магазина, чьи окна ярко освещали мокрый тротуар, стоял кофейный киоск: маленький домик на колесах с прилавком под деревянным навесом. Оттуда шел желтый свет и пахло кофе. Хозяин в белом халате, облокотясь на прилавок, разговаривал с двумя или тремя покупателями. Лиру потянуло туда. Они бродили уже час, было холодно и промозгло. С Пантелеймоном-воробьем она подошла к прилавку и взялась за него рукой, чтобы привлечь внимание хозяина. – Мне, пожалуйста, чашку кофе и сэндвич с ветчиной. – Поздно гуляешь, детка, – сказал господин в цилиндре и белом шелковом кашне. – Да, – ответила она и, обернувшись, окинула взглядом людный перекресток. В театре только что кончилось представление, и зрители толпились в освещенном фойе, подзывали такси, надевали пальто. С другой стороны был вход на станцию Хтонической железной дороги, вниз и вверх по лестнице двигалась масса людей. – На́ тебе, золотко, – сказал хозяин киоска. – Два шиллинга. – Позволь мне заплатить, – сказал мужчина в цилиндре. Лира подумала: почему бы и нет? Бегаю я быстрее его, а деньги мне еще пригодятся. Мужчина в цилиндре кинул монету на прилавок и улыбнулся ей. Деймон его, лемур, сидел у него на груди, держась за лацкан, и круглыми глазами смотрел на Лиру. Она откусила от сэндвича и продолжала следить за людной улицей. Она не представляла себе, где находится, потому что никогда не видела карты Лондона, и даже не знала, насколько он велик и сколько надо идти, чтобы очутиться за городом. – Как тебя зовут? – спросил мужчина.