– Что случилось? – спросил Тони Коста, услышав возмущенные голоса горожан и полицейских, которые спускались по улочкам к гавани. Лира объяснила ему настолько понятно, насколько могла. – Но куда он собрался? – спросил Тони. – Не бросил же он броню? Ее сейчас же заберут! Лира и сама испугалась: из-за угла уже появился первый полицейский, за ним еще несколько, потом Сиссельман со священником и двадцать-тридцать зевак с Джоном Фаа и Фардером Корамом. Но при виде толпы на пристани они остановились, потому что рядом с ней появилось новое лицо. На броне медведя, положив лодыжку на колено другой ноги, сидел долговязый Ли Скорсби, в руках у него был самый длинный пистолет, какой приходилось видеть Лире, и направлен он был на выпуклое брюшко Сиссельмана. – Сдается мне, вы плохо ухаживали за латами моего друга, – благодушно сказал он. – Смотрите, как заржавели! Не удивлюсь, если там и моль завелась. Так что постойте-ка тихо и спокойно и не сходите с места, пока медведь не вернется со смазкой. Хотя можете и домой пойти, почитать газету. Воля ваша. – Вон он! – сказал Тони, показывая на скат в дальнем конце причала, где Йорек Бирнисон вылезал из воды, волоча что-то темное. Выбравшись на причал, он отряхнулся; в обе стороны полетели целые фонтаны воды, и мех его снова поднялся и стал густым. Потом он наклонился, взял зубами черный предмет и поволок туда, где лежала броня. Это был мертвый тюлень. – Йорек, – сказал аэронавт, лениво встав и по-прежне му держа на мушке Сиссельмана. – Здорово. Медведь повернул голову, буркнул и одним когтем вспорол тюленя. Лира зачарованно наблюдала за тем, как он разворачивал на пристани шкуру и сдирал полосы подкожного жира, а потом намазывал им броню, тщательно накладывая на те места, где пластины находили друг на дружку. – Ты с этими людьми? – спросил медведь, не прерывая работы. – Ну да, – сказал Ли Скорсби. – Похоже, мы оба завербовались, Йорек. – Где ваш воздушный шар? – спросила Лира у техасца. – Сложен в двух санях, – сказал он. – А вон и босс идет. Подошли Джон Фаа, Фардер Корам и Сиссельман с четырьмя вооруженными полицейскими. – Медведь! – произнес Сиссельман тонким сиплым голосом. – Тебе разрешается отбыть с этими людьми. Но предупреждаю тебя: если ты снова появишься в пределах города, с тобой обойдутся безжалостно. Йорек Бирнисон ухом не повел и продолжал заботливо намазывать доспехи тюленьим жиром; Лире пришло в голову, что он относится к броне так же любовно, как она к Пантелеймону. Да ведь так он и сказал: броня – это его душа. Сиссельман и полицейские удалились, постепенно стали расходиться и горожане, хотя несколько человек продолжали глазеть. Джон Фаа приложил ладони ко рту и крикнул: – Цыгане! Все были готовы к путешествию. С тех пор как высадились на берег, они только и ждали команды; сани были нагружены, собаки в постромках. Джон Фаа сказал: – Пора отправляться, друзья. Мы все собрались, путь свободен. Мистер Скорсби, вы погрузились? – Готов, лорд Фаа. – А ты, Йорек Бирнисон? – Когда оденусь, – сказал медведь. Он кончил смазывать броню. Чтобы не пропадало зря тюленье мясо, он поднял зубами тушу и закинул на задок больших саней техасца, после чего стал надевать броню. Удивительно было наблюдать, как легко он с ней обращается: металлические пластины кое-где были толщиной в два пальца, а он накидывал их на себя, словно шелковые лоскуты. Заняло это меньше минуты, и на этот раз никакого ржавого скрежета не было. Спустя полчаса экспедиция была уже в пути. Под небом, населенным тысячами звезд и яркой луной, сани подпрыгивали и громыхали на рытвинах и камнях, пока не выехали на чистый снег за окраиной города. Тут громыхание сменилось тихим хрустом снега и скрипом дерева; собаки побежали резвее, сани двигались быстро и плавно. На задке саней Фардера Корама Лира, до глаз закутанная в мех, шепнула Пантелеймону: – Ты видишь Йорека? – Он идет рядом с санями Ли Скорсби, – ответил деймон, притулившийся в виде горностая к ее капюшону. Впереди, за горами на севере зажглись и заколыхались бледные арки и петли Северного Сияния. Лира, жмурясь, смотрела на них, и теплая сонная радость разливалась по всему ее существу: она ехала на Север при свете Авроры. Пантелеймон боролся с ее дремотой, но дремота была сильнее; он свернулся в виде мыши внутри ее капюшона. Когда они проснутся, он, может быть, скажет ей… Непонятно, куница это, или сон, или какой-то безобидный местный дух, но кто-то все время следовал за их санным поездом, легко перепрыгивая с ветки на ветку тесно стоящих сосен, и это неприятно напомнило ему о золотой обезьяне. Глава двенадцатая Пропавший мальчик Ехали несколько часов, потом остановились поесть. Пока мужчины разжигали костры и растапливали снег, а Йорек Бирнисон наблюдал, как Ли Скорсби поджаривает тюленье мясо, с Лирой заговорил Джон Фаа: – Лира, можешь вынуть алетиометр и спросить? Луна давно зашла. Свет Авроры был ярче лунного, но неверный. Однако у Лиры было острое зрение, она пошарила в меху и вытащила черный бархатный сверток. – Да, все видно, – сказала она. – Хотя я и так уже помню, где какой символ. Что спросить, лорд Фаа? – Мне надо точнее знать, как они обороняют это место, Больвангар. Лире даже не надо было думать: пальцы сами поставили стрелки на шлем, на грифона и на тигель, и мысли сами остановились на правильных значениях, словно внутри сложной трехмерной диаграммы. И тут же стрелка пришла в движение – по кругу, назад, по кругу и дальше, как пчела, оповещающая своим танцем подруг по улью. Лира наблюдала за ней спокойно, не думая, но зная, что смысл приближается, и наконец он стал проясняться. Она не мешала стрелке плясать, пока та не остановилась окончательно. – Лорд Фаа, все, как сказал деймон ведьмы. Станцию охраняет рота тартар, а вокруг нее провода. Они не ждут нападения, так говорит стрелка. Но… – Что, детка? – Она кое-что еще говорит. В соседней долине есть деревня у озера, и людей там донимает призрак. Джон Фаа нетерпеливо мотнул головой и сказал: – Сейчас это неважно. В здешних лесах, должно быть, полно всяких духов. Скажи-ка еще про тартар. Сколько их, например? Как вооружены? Лира послушно спросила алетиометр и передала ответ: – Там шестьдесят человек с винтовками, и у них два орудия побольше, вроде пушек. И еще огнеметы. А… деймоны у них – все волки, так он говорит. Среди цыган постарше, тех, кто побывал в боях, прошел шумок. – Деймоны-волки у сибирских полков, – сказал один. – Самые свирепые, – подтвердил Джон Фаа. – Мы должны будем драться, как тигры. И посоветуемся с медведем, этот – опытный воин. Но Лира не успокоилась: – Лорд Фаа, подождите, этот призрак… по-моему, это призрак одного из детей! – Даже если это так, Лира, не знаю, что тут можно поделать. Шестьдесят сибирских стрелков и огнеметы… Мистер Скорсби, будьте добры, подойдите сюда на минутку. Пока аэронавт приближался к саням, Лира отбежала, чтобы поговорить с медведем. – Йорек, ты в этих краях бывал? – Раз, – сказал он низким голосом без всякого выражения. – Там есть поблизости деревня? – За грядой, – сказал он, глядя вдаль сквозь редкие деревья. – Далеко? – Для тебя или для меня? – Для меня, – сказала она. – Далеко. Для меня совсем недалеко. – За сколько ты туда доберешься? – Я мог бы три раза сходить туда и обратно до восхода луны. – Тогда слушай, Йорек: у меня прибор с символами, он мне подсказывает, понимаешь? И он говорит, что я должна сделать какое-то важное дело в этой деревне, а лорд Фаа не хочет меня пускать. Он хочет побыстрее доехать, и я понимаю, что это важно. Но если я не пойду туда и не выясню, мы, может, вообще не узнаем, чем занимаются Жрецы. Медведь ничего не сказал. Он сидел как человек, положив огромные лапы на колени и уставясь темными глазами в ее глаза. Он понимал: ей что-то нужно. Заговорил Пантелеймон: – Ты можешь отвезти нас туда, а потом догнать сани? – Мог бы. Но я дал слово лорду Фаа, что подчиняюсь только ему и больше никому.