6 2013 июль Женя не сразу понимает, на каком глубоком дне вдруг очутилась. Она ощущает это дно спиной, затылком и локтями, дно подступает снизу, когда в десятый раз в два ночи она проверяет страницу Ильи и сексапильной блондинки Полины Шумейко. Все началось с того, что у того-кто-понял-бы сменился статус: с Запретной Страницы исчезла пометка «женат». Что же произошло? Что бы это значило? Развод? Но почему? Наверное, он нашел себе другую. Измена. Это же самая частая причина расставаний? Женя уверена, что да. Поэтому в двенадцать ночи она решила вычислить, кого же Илья себе нашел. Она же наверняка у него в друзьях, лайкают друг друга постоянно. В час ночи Женя ее обнаружила: Полина Шумейко, двадцать три года. Казалось бы, красивая пустышка, но нет – профессия нейробиолог, на странице сплошь научные статьи из Scientific American, училась в США, какое-то время жила в Швеции, фото оттуда прилагались. Господи, да как такие рождаются вообще? Как жить, когда существуют эти единороги? Полина с марта месяца лайкает каждую запись Ильи, под фото дочери сегодня появился Полинин комментарий: сердце. Тот-кто-понял-бы тоже лайкает Полину регулярно. И вот два ночи, Женя не спит, следит. Вот он в сети. Через три минуты в сеть выходит Полина Шумейко. Полина Шумейко выходит из сети. Тот-кто-понял-бы вышел из сети пять минут назад. Вот он опять в сети. Выходит Полина Шумейко. Она выкладывает пост, стихи о любви. Он первым лайкает их. Уходит Полина Шумейко. Тот-кто-понял-бы вышел из сети пять минут назад. Он опять в сети. Выходит Полина Шумейко. Женя следит за ними, как судья на турнире в Уимблдоне, с беспомощной ненавистью отмечает каждую деталь. Будто ковыряет старую болячку. Она теряет землю под ногами. Она так сойдет с ума. Может быть, уже сошла, скатилась в обострение, ей не впервой. Любовь – это бесконечный ужас. Можно убежать физически, но сердцем, мыслями не убежишь. Только если не зальешь все это коньяком. Меня беспокоит твое состояние, сказала ей Елена Семеновна утром. Елена Семеновна, замдиректора, смотрела на Женю строго, как сова. Как классная руководительница в третьем классе. Расстроить ее было обидно. Мне сказали, ты выпивала на работе, от тебя пахло алкоголем, сказала Елена Семеновна. У тебя что-то случилось? С Женей случилась Женя, вот что. Она отделалась выговором, напоминанием, что распитие алкоголя на рабочем месте руководство не приветствует, и прочее, и прочее. Репутация у нее хорошая, работу сдает вовремя, это ее спасло. А стыд-и-срам ликовал и пировал, жрал по частям. Женя еле досидела до конца рабочего дня. Вино закончилось, но есть коньяк. Женя бахает стопку – пьет его как водку, противный же и обжигает. Запивает соком. Мир подрагивает, структура отпускает. Женя закрывает ноутбук с чемпионатом, приваливается к окну. Помигивают огни кораблей вдали. Они могут стоять на одном месте по нескольку дней, а после исчезнуть, куда-то уплыть – например, по вызову в порт на погрузку. Сегодня Женя недосчитывается двух. Надо помыться. Она идет в ванную, бросая одежду и белье под ноги. Включает свет, наполняет ванну и погружается в горячую зеленоватую воду по подбородок. Согревается. Глядит на запотевшее зеркало, на носик крана, над ним плитка с желтой трещиной наискось. Ей представляется Илья, который подъезжает к дому прекрасной Полины Шумейко. Та спускается по лестнице в коротком летнем платье, открывающем длинные стройные ноги, какие Жене никогда не отрастить. Улыбается Илье своей ровнозубой улыбкой, целует пухлыми губами, и он так счастлив с ней, он от Полины без ума. Он везет ее в театр, например (есть ли в Волгограде театр?), и там они опять целуются в антракте, в нетерпении, когда же попадут домой и наконец займутся сексом. Полина рассказывает о строении мозга и прочем по своей специальности, и Илья в еще большем восхищении от ее ума. Вода попадает в нос, стекает в горло, и, вздрогнув, Женя выпрямляется, кашляет. Почти уснула. Зачем ты в этом варишься? – пишет ей по мысленному чату тот-кто-понял-бы. Мы ведь давно расстались. На этот раз она не отвечает, на этот раз он не поймет. Его вообще здесь нет и рядом не было давно. Кто он такой, чтобы судить? Всего лишь фантом прошлого, засевший у Жени в голове. Она встает, перебрасывает ногу через бортик, затем вторую. Какая-то из них скользит на мокрой плитке, и Женя падает лицом вперед, плашмя. Вспышка боли. Колени саднит, с руки капает кровь – кожа рассечена от локтя до запястья. Голова немного кружится, когда Женя поднимается, опирается на раковину, смотрит на себя. Лицо вроде цело, зубы целы. Женя ревет, больше от обиды. Оконные стекла на кухне тонко дребезжат в ответ, ветер бьет по ним, он ждет снаружи. Хочется одеться, взять остатки коньяка и спуститься к маяку, а потом обратно, просто идти и идти, пока несут ноги. Она находит бинт, садится на унитаз и заматывает руку. Почему-то вспоминает про Амина, который тоже бросил, но не до конца, кишка тонка взять и разорвать все раз и навсегда, не оставлять себе возможности приезжать и трахаться иногда. И там, на унитазе, Жене в голову приходит отличная идея с привкусом мерло и коньяка. – Нам надо поговорить, – шепчет она Голощаповой с утра. Голощапова чуть морщится – наверное, от Жени тащит перегаром, но Жене плевать на это, ее страх и сердце на дне стакана, на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, а заяц убежал. К тому же она еще не протрезвела. – Я не могу сейчас, – мямлит Голощапова, но Женю не остановить. – Я быстро. Просто хочу предупредить. Смотри, что мне Амин прислал недавно. Женя показывает переписку, всё-всё, все скрины переписок, которые Амин ей высылал, всё то, что он писал ей о других, о многих, и Голощапова меняется в лице. Шок сменяется болью, и эта перемена почему-то приятна. – Ты будь осторожна. Видишь, он рассылает вашу переписку. Что, если по офису разлетится, что, если все узнают… Тут Женя выразительно поднимает брови: мол, сама понимаешь, что будет, да? С коллегой, вот это всё. Возлагает Голощапову на алтарь стыда-и-срама, и темный бог радостно принимает эту жертву, сжирает с потрохами. Глаза Голощаповой наливаются слезами, наконец граница пройдена, истерика таки случится. – Я не хотела… – выдыхает она. – Я же не знала… Она срывается на слезы, под взглядами коллег Женя ведет ее в туалет, подает салфетки, выслушивает то, что не было предназначено для ее ушей, гладит по содрогающейся спине, по теплым острым лопаткам. Она-то знает, как это страшно, что все узнают (вы знали, что Женя лежала в психушке? да вы что, да что вы говорите). Потом Голощапова отпрашивается домой по каким-то там причинам, а Женя возвращается на место. К ней подходят, осторожно спрашивают, что же случилось, но Женя загадочно и скорбно молчит. Она не скажет, нет, не имеет права, там личное, вы понимаете… И подошедшие кивают, они все понимают, сочувствуют Голощаповой. Амина на работе нет, жаль. А может, он ничего и не заметил бы. Разве только в обед, когда вдруг обнаружилось бы, что Голощаповой на месте нет. Насытившийся стыд-и-срам возвращается, став сильнее, чем обычно. Женя вдруг понимает, что наделала. Ей же приятно от чужой боли, от розовых осколков в чужих глазах. Как она скатилась до такого? Когда успела в это превратиться? И в том, что Женя – дура, вины Голощаповой нет. Злая радость тут же иссякает, оставив сумрачную пустоту похмелья. Женя доделывает перевод, правит договор, заказывает такси директору – Лика вновь взяла отгул, а кто, если не переводчица, ее заменит? Колени болят, царапина под рукавом болит, горло болит сильнее, и Женя во время обеденного перерыва бежит в аптеку, берет таблетки для рассасывания, пьет теплый чай. Уже дома она набирает маму – у них в Москве день только начался. – Скажи тете Миле, что я поеду, – говорит. – Ты уверена? Женечка, ты точно уверена, что надо? – Да, мам. – Женя проверяет, уже на автомате: Голощапова была в сети пять минут назад, на ее стене свежий пост – песня о разбитом сердце. Было бы из-за кого разбивать. – Я уверена. – У нас Эльвира Анатольевна будет ночевать, – с некоторой опаской заявляет мама. Женя смотрит в окно, на детскую площадку. На качелях раскачивается кто-то – непонятно, мальчик или девочка, виден только спортивный костюмчик серого цвета, голову закрывает листва. Сколько сейчас было бы ее ребенку? Восемь? Семь? Пошел бы в первый класс. Женя уже бы покупала канцелярские товары, форму, обувь, на Первое сентября взяли бы гладиолусы – она сама приходила с такими. Вместе подписали бы тетрадки и выданные учебники. – Ничего, я в гостинице остановлюсь, – отвечает она. Выслушивает многократные «зачем», «дорого же», «билеты тоже дорогие», но настоящая причина так и повисает в воздухе невысказанной. Мама не в силах ее произнести, за что Женя ей благодарна. Она долго стоит у окна, не включая свет. Кухня обнимает ее за плечи стенами, молчит, потому что некому нарушить тишину, а Женя делать этого не хочет. Она слишком часто говорила с пустотой. Она погружает взгляд в соленую ночную гущу, тянется к пузатым теням контейнеровозов, похожим на тени больших животных. Мысленно пишет тому-кто-понял-бы. ты знаешь, что дальневосточные ночи густые, как кисель? Тот-кто-понял-бы не отвечает, мысленный мессенджер не ловит сеть, и Женя отправляет то же самое Амину в ватсапе. После добавляет. взяла билеты в Мск. все-таки поеду я бы хотел с тобой, отвечает Амин. я бы с тобой там станцевал. еще простыла, добавляет Женя. горло болит.