Джосия, похоже, опять разозлился: — Да почему? Ты считаешь, твои увлечения не важны? — Не совсем. Я просто… Джосия подался к ней: — Каково, по-твоему, другим сфероидам знать, что ты физически рядом, якобы в сообществе, но скрываешь от них свои хобби и интересы? Как они, по-твоему, себя чувствуют? — Не знаю. По-моему, никак. — Да вот ошибаешься! — вскричал Джосия. — Речь как раз о том, что ты не сближаешься с теми, кто вокруг! — Это же просто каяки! — И Мэй снова рассмеялась; беседе явно не хватало легкомыслия. Джосия стучал по планшету. — Просто каяки? Ты знаешь, что каякинг — это индустрия на три миллиарда долларов? А ты говоришь — «просто каяки»! Мэй, ты что, не понимаешь? Тут все связано. Ты делаешь свою часть. Ты у-част-ву-ешь. Дениз пристально вгляделась в Мэй: — Мэй, я вынуждена задать деликатный вопрос. — Давай. — Как ты считаешь… В общем, тебе не кажется, что это проблема самооценки? — Что-что? — Ты не хочешь самовыражаться, так как опасаешься, что твои мнения не представляют ценности? Мэй никогда не думала об этом под таким углом, но некое здравое зерно разглядела. Может, она просто стесняется самовыражаться? — Я даже не знаю, — сказала она. Дениз сощурилась: — Мэй, я не психолог, но будь я психологом, у меня бы, пожалуй, возник вопрос о твоей вере в себя. Мы изучали шаблоны такого поведения. Я не говорю, что это антиобщественный подход, но он безусловно недосоциален и от прозрачности далек. И мы замечаем, что порой это поведение коренится в низкой самооценке — в позиции, которая гласит: «Ой, все, что я хочу сказать, не так уж важно». Это описывает твою точку зрения, как ты считаешь? Совершенно лишившись равновесия, Мэй уже не умела оценить обстановку трезво. — Может быть, — сказала она, пытаясь выиграть время, понимая, что чрезмерная сговорчивость будет лишней. — Но порой я уверена, что мое мнение важно. И когда мне есть что добавить, я определенно считаю себя вправе. — Однако обрати внимание, ты сказала: «Порой я уверена». — Джосия погрозил ей пальцем. — Любопытно это «порой». Даже, я бы сказал, тревожно. Мне кажется, это «порой» случается не так уж часто. — И он откинулся на спинку кресла, точно полностью разгадал Мэй и теперь нуждался в отдыхе от праведных трудов. — Мэй, — сказала Дениз, — мы были бы рады, если б ты поучаствовала в одной программе. Нравится тебе такая идея? Мэй представления не имела, что за программа такая, но понимала, что попала в переплет и уже отняла у них обоих кучу времени, а потому надо согласиться; она улыбнулась и ответила: — Конечно. — Хорошо. Мы постараемся записать тебя поскорее. Поговоришь с Питом Рамиресом, он все объяснит. Я думаю, в результате ты будешь уверена не порой, а всегда. Так ведь получше, правда? За своим столом после собеседования Мэй себя проклинала. Что она за человек такой? Ей было ужасно стыдно. Она еле-еле тянула минимум. Ее тошнило от себя, она сочувствовала Энни. Наверняка Энни все слышала про свою подругу, бездельницу Мэй, которая приняла этот дар, вожделенную работу в «Сфере» — которая застраховала ее родителей! спасла их от семейной катастрофы! — и теперь порхает мотыльком. «Черт бы тебя взял, Мэй, проникнись уже! — подумала она. — Стань человеком, который хоть зачем-то миру нужен». Она написала Энни, извинилась, сказала, что будет стараться, ей очень стыдно, она не хотела злоупотреблять этой привилегией, этим даром, отвечать не надо, она просто будет стараться, в тысячу раз лучше, с этой минуты и навсегда. Энни в ответ прислала CMC, велела не париться, подумаешь, по носу щелкнули, это просто поправка курса, почти у всех нубов так. Мэй глянула на часы. Шесть вечера. Полно времени совершенствоваться, здесь и сейчас, и она заметалась, написала четыре квака и тридцать два коммента, восемьдесят восемь раз поставила смайлики. Через час ее ИнтеГра поднялся до 7 288. Преодолеть семитысячный рубеж оказалось труднее, но к восьми вечера, подписавшись на одиннадцать групп и что-то туда запостив, разослав еще двенадцать кваков, один из которых попал в 5 000 топовых по миру за тот час, и добавив в свою ленту еще 67 друзей, она своего добилась. Добравшись до 6 872, она перешла к ленте «ТропоСферы». Она отставала на несколько сотен постов и теперь просмотрела все, ответила где-то на семьдесят сообщений, отозвалась на одиннадцать приглашений на разные ивенты в кампусе, подписала девять петиций, прокомментировала и конструктивно покритиковала четыре продукта, выпущенных в бета-версиях. К 22:16 ее ИнтеГра составлял 5 342, и перейти новый рубеж — на сей раз 5 000 — снова оказалось нелегко. Она написала серию кваков о новом инструменте «Сферы», который уведомлял держателей аккаунтов, когда их имена упоминались в чужих сообщениях, и один квак, седьмой на эту тему, разгорелся пожаром и был переквакан 2 904 раза, что подняло ее ИнтеГра до 3 887. Накатило глубокое удовлетворение, радость успеха, предвкушение возможностей, и почти тут же — полнейшее изнеможение. Время к полуночи, надо поспать. Возвращаться домой уже поздно; Мэй глянула, есть ли свободные номера в общаге, зарезервировала комнату, получила код доступа и зашагала через кампус в «Родной Город». Прикрыв за собой дверь, она укорила себя: вот дура, что ж ты раньше общагой не пользовалась. Номер был безупречен — сплошь светлое дерево и серебристая фурнитура, пленочные теплые полы, простыни и наволочки такие белые и чистые, что от прикосновения хрустели. Матрас, как объяснялось на табличке у кровати, органический, не пружины, не пеноматериалы, а новое волокно — жестче и податливее всех кроватей, что ей встречались. Мэй натянула на себя облачно-белое пуховое одеяло. Но уснуть не удавалось. Сообразив, насколько лучше могли бы быть ее показатели, она снова залогинилась, на сей раз с планшета, и пообещала себе работать до двух ночи. Трехтысячный рубеж не устоит. И она его одолела, хотя к тому времени часы показывали уже 3:19. Наконец, не вполне вымотавшись, но понимая, что нужно отдохнуть, она улеглась и выключила свет. Утром Мэй порылась в шкафах и комодах: в общаге хранилась одежда, вся новая, можно одолжить или взять насовсем. Она выбрала хлопковую футболку и брюки-капри — новехонькие. На раковине стояли неоткрытые флаконы крема для лица и жидкости для полоскания рта, органические и местного производства, — она попробовала то и другое. Приняла душ, оделась и вернулась за стол к 8:20. И взору тотчас предстали плоды трудов. С третьего экрана на нее излился водопад поздравлений от Дэна, Джареда, Джосии, Дениз, от каждого сообщений по пять и минимум десяток от Энни, которая от гордости и восторга чуть не лопалась. Слухи расползлись по «Тропосфере», и к полудню Мэй получила 7 716 смайликов. Все так и знали, что у нее получится. Все предвидели ее прекрасное будущее в «Сфере», никто не сомневался, что она быстро перерастет ЧК, уже к сентябрю, потому что редко у кого так быстро и с такой лазерно-четкой фокусировкой вырастал ИнтеГра. Мэй всю неделю жила, увенчанная уверенностью нового сорта; вплотную приблизившись к верхним двум тысячам, все выходные и начало следующей недели она сидела за столом допоздна, намереваясь прорваться, и каждую ночь спала в том же номере общаги. Она знала, что верхние две тысячи, прозванные Т2К, — группа сфероидов, чья социальная активность почти маниакальна, а подписчики элитарны. Члены Т2К более или менее держали свои позиции, и в их рядах уже полтора года редко наблюдались перемены и подвижки. Но Мэй знала, что попытаться надо. К вечеру четверга она добралась до 2 219 и чувствовала, что очутилась в группе таких же упорных, лихорадочно добивавшихся роста. Она проработала час и поднялась всего на две позиции, до 2 217. Дело трудное, это она понимала, но задача кружила голову. И всякий раз, добираясь до очередной тысячи, она получала столько похвал, так остро чувствовала, как воздает за все добро лично Энни, что на этом драйве продолжала двигаться вперед. К десяти вечера, когда она уже уставала и добралась аж до 2 188, у нее случилось озарение: она молода, сильна и, проработав всю ночь, одну ночь без сна, прорвется в Т2К, пока все остальные лежат в беспамятстве. Она подкрепилась энергетиком и мармеладными червяками, а на приходе от сахара и кофеина стала неуязвимой. «ТропоСферы» на третьем мониторе ей уже не хватало. Она включила ленту «СтратоСферы» и расправлялась с нею без труда. Она выросла, подписавшись еще на несколько сотен кваков и начав с комментария к каждому. Вскоре она добралась до 2 012, и сопротивление отчетливо возросло. Она опубликовала 33 комментария на сайте тестирования продукции и поднялась до 2 009. Глянула на левое запястье — как там организм откликается? — и в восторге отметила, как возрастает частота сердцебиения. Мэй контролировала все это, но ей было мало. Пока она отслеживала статистику всего по 41 параметру. Ее средний рейтинг обслуживания клиентов равнялся 97. Ее последний рейтинг — 99. Средний рейтинг ее ячейки — 96. Число запросов, обработанных за текущий день (221), и число запросов, обработанных к этому часу вчера (219), и число запросов, обрабатываемых ею в среднем (220), а также обрабатываемых другими членами ячейки (198). На втором мониторе — число сообщений, присланных другими сотрудниками (1 192), и число прочитанных ею сообщений (239), и число сообщений, на которые она ответила (88). Число свежих приглашений на ивенты «Сферы» (41) и ее ответов на приглашения (28). Совокупная аудитория всех сайтов «Сферы» за день (3,2 миллиарда) и просмотренных страниц (88,7 миллиарда). Число друзей в «СтратоСфере» Мэй (762) и запросов на добавление ее в друзья (27). Число квакеров, на которых подписана она (10 343), и квакеров, подписанных на нее (18 198). Непрочитанные кваки (887). Квакеры, на которых ей предложено подписаться (12 862). Число песен в ее аудиозаписях (6 877), число музыкантов (921) и, на основании ее вкусов, музыканты, которые ей рекомендованы (3 408). Число изображений в ее библиотеке (33 002) и рекомендованных ей изображений (100 038). Температура в здании (70) и на улице (71). Число сотрудников в кампусе за день (10 981) и гостей за день (248). У Мэй стояли оповещения на 45 имен и тем, и всякий раз, когда что-то из этого упоминалось в определенных лентах, ей приходило уведомление. В тот день уведомлений этих набралось 187. Можно посмотреть, сколько народу за сегодня читали ее профиль (210) и сколько времени в среднем на это потратили (1,3 минуты). Само собой, при желании можно вникнуть глубже, посмотреть, кто и что смотрел. Ее медицинские показатели добавляли еще несколько десятков чисел, и каждое осеняло Мэй великим покоем и уверенностью. Она знала свой пульс и знала, что таким ему быть и полагается. Она знала, сколько шагов прошла (за сегодня почти 8 200), и знала, что с легкостью добьет до 10 000. Она знала, что не обезвожена, а ее прием калорий за день был в пределах нормы для человека с ее индексом массы тела. В миг внезапной ясности она поняла, что всегда тревожилась, нервничала, боялась не из-за каких-то конкретных сил, не из-за независимых внешних факторов, не из-за угрозы ей самой или беспрестанных чужих катастроф и неурядиц. Беда была внутренняя, беда была субъективная — незнание. Дело не в том, что она поругалась с другом или отправилась на ковер к Джосии и Дениз, — она не понимает, что это значит, не постигает их планов, не знает последствий, будущего, и в этом проблема. Знай она все это, покой не покидал бы ее. С некоторой долей уверенности она знала, где сейчас родители, — как водится, дома. Через «Сферический поиск» видела, где Энни, — у себя в офисе, тоже, наверное, до сих пор работает. Но где же Кальден? Две недели прошло. Она отправила Энни CMC. «Не спишь?» «Никогда». «Кальден так и не появился». «Старик? Может, помер. У него была долгая счастливая жизнь». «Ты правда думаешь, что он какой-то лазутчик?» «Я думаю, ты удачно спаслась. Я рада, что он не вернулся. Я нервничала — шпионаж возможен». «Он был не шпион». «Значит, просто старик. Может, дедушка какого-то сфероида зашел в гости и заблудился? Ну и ладно. Ты слишком молода для вдовства». Мэй вспомнила его руки. Его руки ее убили. В эту минуту она только и хотела ощутить их снова. Его рука у нее на крестце, притягивает ее ближе. Неужто ее желания столь просты? И где его носит? Нельзя же так исчезать. Она опять справилась в «Сферическом поиске»; она искала его так уже сто раз — безрезультатно. Но она имеет право знать, где он. Хотя бы знать, где он, кто он. Зачем это — зачем избыточное, допотопное бремя неуверенности? Она может в один миг узнать температуру воздуха в Джакарте, но не может отыскать человека в кампусе? Где человек, который так особенно к тебе прикасался? Если рассеять эту неопределенность — где и кто особым образом коснется тебя вновь, — уничтожишь большинство факторов стресса в этом мире, а может, и волну отчаяния, что уже собиралась в груди. Такое бывало по нескольку раз в неделю — черный провал, громко рвется ткань. Обычно проходило быстро, но, закрывая глаза, Мэй видела в черной ткани крошечный просвет, и из просвета кричали миллионы незримых душ. Очень странная штука, понимала Мэй; она никому об этом не говорила. Можно рассказать Энни, однако не хотелось ее тревожить — Мэй ведь только пришла в «Сферу». Но что же это? Кто кричит из просвета? Проще всего это пережить, как выяснилось, если сосредоточиться, заняться делом, больше отдавать. Мелькнула краткая, дурацкая мысль: может, она отыщет Кальдена на «ЛюЛю». Мэй проверила и обругала себя дурой, когда ее сомнения подтвердились. Внутри рвалась ткань, обуревала чернота. Мэй зажмурилась, услышала крики из-под воды. Прокляла незнание и решила, что ей нужен некто познаваемый. И поддающийся обнаружению. В номер постучали тихо и опасливо. — Открыто, — сказала Мэй. Фрэнсис сунулся лицом внутрь и придержал дверь. — Уверена? — спросил он. — Я же тебя пригласила. Он проскользнул в номер и захлопнул дверь за собой, будто еле спасся от преследователя в коридоре. Огляделся. — Хорошо ты тут устроилась. Мэй рассмеялась. — Пошли лучше ко мне, — сказал он. Она думала возразить, но захотелось посмотреть его номер. Все комнаты в общаге различались мелочами, а теперь, поскольку общага пригождается все чаще, набрала популярность и многие сфероиды обитают здесь плюс-минус постоянно, номера можно кастомизировать. Когда пришли, Мэй увидела, что номер Фрэнсиса — двойняшка ее комнаты, но с парой-тройкой типично личных штрихов: в частности, маска из папье-маше, детская поделка. Желтая, глазастая и в очках, она взирала со стены над кроватью. Фрэнсис перехватил взгляд Мэй. — Что? — спросил он. — Как-то дико, нет? Маска над кроватью? — Во сне я ее не вижу, — сказал он. — Выпить что-нибудь хочешь? — Он заглянул в холодильник, обнаружил соки и новый сорт саке в сферической розоватой стеклянной посудине. — На вид ничего, — сказала Мэй. — У меня в номере такого нет. У меня стандартная бутылка. Может, другая марка. Фрэнсис смешал два коктейля, оба раза переборщив с количеством. — Я каждый вечер по несколько рюмок пью, — сказал он. — Иначе мозг не замедлить, уснуть не могу. Спишь нормально? — Засыпаю по часу, — сказала Мэй. — Ну, — сказал Фрэнсис, — а это сокращает отходняк с часа до пятнадцати минут. Он протянул ей стакан. Мэй заглянула внутрь, подумала, как это грустно, это ежевечернее саке, затем поняла, что завтра и сама попробует. Он смотрел куда-то между ее животом и локтем. — Что? — Талия у тебя незабываемая. — Чего? — спросила Мэй; оно того не стоит, не может оно того стоить — быть с этим человеком, который говорит такие вещи.