Я до неё дотронулся! Я почувствовал её тепло. С этой минуты… Мы вышли незамеченными, на улице уже стемнело. Машина дожидалась, пока я не усажу девушку внутрь. – Тебе нужно присесть, – щёлк. – Вот так. Я был готов заплатить несколько миллионов тому, кто изобрёл эти ремни. Этот человек был гением. Её движения замедлились, она полностью расслабилась. Волосы красиво рассыпались по плечам. Слишком красиво… Глубокий вдох, лёгкие наполнились её ароматом. Огонь внутри разгорелся с удвоенной силой. На улице ни души. Чёрный вход укоризненно смотрел своей чернотой. Я усмехнулся. Нет, моя куда чернее. Я сел в машину и заблокировал двери. Квинтэссенция собственных чувств и желаний достигла пика. – Спасибо… Это только начало. Начало самого высшего момента, который унесёт меня на небеса. Девушка на соседнем сидении что-то прошептала. Я завёл машину, увозя своё сокровище подальше от всех. На лице играла улыбка самого счастливого человека на свете. "Спасибо…" Глава 7: Чёрное и белое Веки потяжелели в несколько раз. Глаза болят от яркой полосы света. Мне нужно взять себя в руки. Сколько дней уже прошло? Последний день моей свободы, последний день что я помню, слился в один нескончаемый круг: он разрешал мне посещать туалет, но только под его присмотром и с пристегнутой на одной руке ремнём, другой конец которого надёжно зажат в его кулаке. Позавчера я даже успела умыть лицо. Или это было три дня назад? Он кормил меня с ложки как маленького ребёнка, каждый раз уговаривая поесть. Гладил по щеке. Сидел рядом и молчал. Просто смотрел. Говорил, что заботится обо мне. Что я нужна ему. Чёрный огонь практически поглотил меня. Запястья болят. У меня такое ощущение, что ремни срослись с кожей, раз за разом растирая подсыхающие кровавые корки, когда я едва шевелила затёкшими руками. Мне нужно чувствовать, что я всё ещё могла двигаться. Мне нужно взять себя в руки. Мне нужно знать, что я жива. Жива. Но разве я не этого хотела? Ладонь практически чувствует биение сердца… Я перестала бороться с этой тяжестью и прикрыла уставшие, раздражённые веки, подпуская к глазам темноту. В памяти снова возникло видение из прошлого: я, ветер, притягивающая высота. Ноги не дрожали, даже на самом краю парапета я не чувствовала страха. Хотела услышать, напрягала все чувства, старалась изо всех сил… Разве я не этого хотела? Мне нужно знать, а он… Снова свет. Снова тьма. Сколько дней прошло? Пять? Семь? Почему так медленно идёт время? Я слышала, как раздражающе тикали часы на первом этаже. Они тянули время, смеялись надо мной. Уж лучше слышать торжество старых нот в его любимой музыке. Из-за них я хотя бы не могла разобрать собственных мыслей. Тик. Тик. Тик. Если бы не эти ремни, я сломала бы стрелки, выдрала с корнем все пружины и размозжила стекло о свою голову. Собрала бы последние силы, чтобы уничтожить этот скрежущий звук. Я просто хотела нащупать покой… Правая рука затекла очень сильно. С трудом, но я всё таки повернула голову на бок. По тонкой руке стекла струйка свежей крови. Ещё одна. И ещё… Пересохшие губы растянулись в улыбке, а из груди вырвался сдавленный смешок. Мне даже понравилось это зрелище: кроваво-красные, ровные линии выгодно оттеняли молочно-белую кожу, контрастировали с ней, разделяли руку на ровные части. Вот оно, ощущение жизни? Где-то впереди послышался приглушённый звук шагов: проведя столько времени в одном и том же положении в этом месте, я научилась его слышать. Распознавать, что он рядом. Повернуть голову обратно сил не оказалось. И пусть. – Как ты себя чувствуешь? Тёплая ладонь опустилась на ногу. Я снова приоткрыла глаза. Красные полосы остались на месте. Мне не показалось. – Мне очень жаль, – дорожки на руке сверкнули красными бликами. – Жаль видеть тебя такой. Видимо солнце за окном засияло ещё ярче, мне пришлось зажмуриться от ослепляющей боли. – Нужно обработать твои руки, – пряжка ремня с левой стороны звякнула. – Ты сильно поранилась, – меня вдруг затошнило. – Ничего, я всё исправлю. Левая рука свободно упала на подушку, от неожиданности глаза распахнулись. Красные полосы начали темнеть. Кровь не может быть чёрной, мне только кажется… – Ты плохо ешь, совсем обессилила. Правая рука освободилась. Я попробовала пошевелить онемевшими пальцами. Кровь не может быть чёрной. – Человек привыкает к определённому порядку вещей, ритуалам, если тебе так удобнее, – мягкий металлический щелчок. – Не зря человечество тратит месяцы и годы для обустройства своего жилища, – шорох плёнки. – Усилия, муки выбора – а всё для того, чтобы дом стал убежищем, оплотом комфорта, – пульсирующего запястья коснулось что-то мягкое и прохладное. Хорошо. – Я устал ночевать не в своей спальне, но понимаю, что одиночество сейчас гораздо нужнее тебе, чем комфорт и привычки – мне, – я вздрогнула. – Я слишком долго ждал тебя, чтобы сейчас всё испортить такой мелочью. Я готов пойти на уступки ради тебя. – Кровь… – мне с трудом удалось сложить буквы в это простое слово. Он наклонился надо мной, повернул голову и задержал ладонь на щеке. Горло как будто зажало в щипцах, голос совсем меня не слушался. – Кровь, моя кровь, – пальцы всё ещё были деревянными. – Я здесь, – губ коснулось его дыхание. – Она чёрная… Он аккуратно коснулся моих век. – Ты бредишь, – мне стало жарко. – Ты затянула запястья слишком сильно, из-за чего чрезмерно поранилась. Посмотри, никакой крови нет. – Отпусти меня, – горло хрипело, тиски сжались ещё сильнее. – Пожалуйста… Его руки замерли. Я не осмелилась открыть глаза, боясь увидеть черноту. Почему здесь так жарко? – Ян, пожалуйста… Я почувствовала, как нижней губы с нажимом коснулся его палец. Ещё несколько долгих мгновений, его палец заскользил из стороны в сторону. Это движение… так знакомо… – Тебе нужно попить воды.