Ян сомкнул пальцы на моих запястьях и с силой запрокинул руки над головой, полностью лишая меня последней защиты. Он пригвоздил меня к полу, открывая себе доступ к незащищенной одеждой верхней части моего тела. Я охнула от неожиданности. – Ты обещала меня слушаться. – Так и есть, – выдохнула я, отчётливо ощущая как меня накрывает странное, до этой минуты незнакомое мне состояние острого счастья, перемешанное с нижайшим физическим возбуждением и осознанием желания сделать так, как он захочет, даже если меня это будет пугать. Но что значит испуг, или, самый настоящий, животный, первобытный страх? Я боялась так долго, так много и так часто, что уже привыкла к этому чувству. Оно стало мне слишком родным, проникло внутрь меня, заразило меня своей сущностью настолько, что я уже не могу отличить настоящую опасность от её видимости. Я обездвижена, распластана под ним как неосмотрительный заяц, попавший в силок охотника. На мне нет половины одежды, и он уже видел мои шрамы. Но это было не запугивание. Это была видимость, простая демонстрация его власти надо мной. Он не хочет быть страшным зверем с попавшей лапой в капкан, который огрызается на лесника за то, что тот хочет помочь ему. Он не хочет напугать меня по-настоящему. Он хочет довериться и доверять. Ян удерживал запястья, а его взгляд начал медленное путешествие по обнаженной коже, надолго задержавшись на подрагивающей от учащенного дыхания груди, и остановился только около линии пояса брюк. – Очень красиво, – слова прозвучали журчащим одурманивающим мурлыканьем. – Мне нравится, когда ты такая беззащитная, – он наклонился ещё ближе и уткнувшись носом в шею, сделал шумных вдох. – Безумно вкусная, – вторая ладонь горячей печатью прилипла к месту, где билось сердце. – Доступная. И всё это только для меня. Голова закружилась. Фотостудия стала расплываться в нечто неопределённое, а пол и потолок поменялись местами. Меня вновь начала облеплять та странная субстанция, описать которую как «невидимый мёд», иначе я не могла. Идеальное описание. Его мёд… – Я могу сделать с тобой всё что захочу, ты знаешь это? Я попыталась дернуть руками, но их сковали каменные пальцы Яна. – Хочу, чтобы ты сказала это вслух. Здесь слишком яркий свет. – Я знаю, знаю, – мне почему-то перестало хватать кислорода. – Я знаю это. – И ты хочешь этого, верно? Я заставила себя кивнуть. Его ладонь, которая лежала над сердцем, напряглась и надавила на грудную клетку. Эта мизансцена продолжалась ещё несколько минут, в течении которых я постепенно понимала что должна просто подчиниться и дождаться, пока он не отпустит меня. И пока перед глазами мерцала далёкая картинка трепыхающегося в силке зайца, я задавала себе ещё один вопрос: я хочу этого, или мне это нравится? Я должна быть послушной. Я должна быть той самой… несколько минут назад я была так счастлива. Как много вопросов… Невидимый мёд внезапно стал жутко липким и неприятным. Мне очень сильно захотелось воткнуть что-то острое в свою ногу. – Кто оставил шрамы на твоей спине? Вопрос застал меня врасплох. Он убрал руки и позволил мне сесть. Онемевшие пальцы отказывались слушаться, но наваждение просочилось сквозь онемение и растворилось так быстро, что я даже не уловила этот момент. – Повернись. Он аккуратно собрал мои волосы и перекинул на одно плечо, открывая спину. Я сделала как он велел. Фотосъемка осталась позади, как будто мы пришли сюда не для того чтобы сделать пару снимков. Он вновь сел позади меня и начал разглядывать мою спину, впитывая каждую клеточку кожи. Я поняла это потому, так как он стал очерчивать своими ловкими пальцами длинные ровные полосы, которые уже давно и навсегда украсили меня. – Знаешь, люди зачастую принимают жизнь как должное, – его голос снова приобрёл бархатно-шёлковые нотки. – Любой момент счастья, мимолетной радости, удовольствия или наслаждения. Всё это – для большинства привычная обыденность. И это так бессмысленно, – его большой палец чертил ровные полосы. – Когда существуешь в постоянном комфорте, не сталкиваясь с настоящим испытанием, перестаёшь ценить истинное счастье. Хотя, эти люди даже не испытывали ничего подобного, – его прохладные губы мягко прикоснулись к самому верхнему шраму, над левой лопаткой. – А ты не такая как они. Ты знаешь цену жизни. С каждым его прикосновением в памяти всплывал чёткий образ: громкий свист рассеченного воздуха, жар воспалённой кожи, тупая боль в голове. Вот только на этот раз, эти воспоминания не причиняли мне привычной боли. Я видела их словно на безликом мониторе, воспроизведённые по чьей-то невидимой указке. Будто нажали кнопку пульта, но даже не включили звук. – Кто бы это ни был, он оказал тебе огромную услугу. – Что ты имеешь в виду? Ян издал нечленораздельный, грудной и низкий звук, наклонился, и ещё раз провёл губами по коже, на этот раз по самому центральному шраму. – Евтерпа, Клио, Мельпомена, – с каждым произнесенным именем, его пальцы переходили на другой шрам, прочерчивая всю длину отметины. – Каллиопа, Эрато, Терпсихора, Урания, Талия, Полигимния, – последнее имя замерло вместе с рукой. – Девять. Как древнегреческих муз, дочерей Зевса и Мнемосины, – его голос убаюкивал, внушал ощущение старой сказки, перемешанной с зажженными свечами. – Художник может бесконечно сочинять поэмы, писать картины или создавать скульптуры, но будет ли он считаться великим, если в его творчестве нет музы, Ава? Без вдохновения, без музы, без божественного видения, его ремесло ничего не значит, – мужчина глубоко вздохнул. – Трагедия, история, лирика, танец, наука, вера, комедия, поэзия, любовь – всё это есть в тебе, всё это смогла собрать в себе именно ты, крошка Ава, и я понял это в тот момент, когда ты посмотрела на меня своим испуганным, пленительным серым взглядом. Ты – моя муза, Ава. – Твоя муза… – прошептала я не своим голосом, заворожённая его рассказом. Греческие музы – прекрасные девы, нимфы невероятной красоты и грации, облачённые в белоснежные одежды, сотканные из тончайших облаков. Дети богов, обрекающие простых смертных на внеземное вдохновение, обрекающие создавать лучшее из человеческих шедевров. За гранью человеческого понимания… По коже пробежала волна холодных мурашек. – Мы с тобой созданы друг для друга. Теперь ты понимаешь это? Теперь ты наконец видишь то, что я пытаюсь тебе показать? Весь мир перестал существовать для меня в эту минуту. Он остановился, отошёл на второй план, затих и замер в ожидании. Миллиарды людей просто растворились в воздухе, уступая место тишине и всё стало неважным. Всё, что я ощущала – это приятные покалывания в кончиках пальцев, умиротворение в душе и его голос. Мягкий, хрипловатый грудной шёлк, обволакивающий мою сущность со всех сторон. Самый прекрасный голос в этом мире. – Это правда? – не веря собственным ушам, спросила я слегка подрагивающим голосом. Ян нежно обнял меня сзади, положив свои руки на мои. – С первой нашей встречи я говорил тебе праду, Ава. Ты – единственная, кто может спасти меня. Ты – единственная, кто мне нужен, – к горлу подкатил ком, слезы хотели вырваться наружу. – Ты моя муза. – Прости, – внезапно в груди защемило. – Прости, что я не видела этого раньше. – Тсс, ничего, ничего, – выдохнул Ян прямо на ухо, успокаивая меня. – Главное, что теперь ты это видишь. Я готова была сорваться на крик перемешанный со слезами. Громко, во весь голос. И мне было всё равно, если бы кто-то извне улышал это. Разве я имела право чувствовать это? Я… – Ты даже не преставляешь какое это счастье, держать тебя в своих руках, – его руки ещё крепче обняли меня. – Но сегодня, ты всё же заставила меня пожалеть об одной вещи, – Ян поцеловал меня в плечо, в то место, где заканчивался самый верхний шрам. – Мне жаль, что не я подарил тебе это. Глава 12: Огонь, лёд и роза – Куда мы идём? – спросила я, цепляясь за его шею. Мгновение назад, Ян взял меня на руки как пушинку и быстрым шагом вышел из фотостудии. – Ты хотела сказать, куда я тебя несу? – парировал он. – Несколько часов назад я едва смог сдержать себя, и сдерживал всё это время, если ты обратила внимание, – его бровь выгнулась, глаза сверкнули, а губы растянулись в хищной ухмылке, обнажая ровные зубы. – Не понимаю о чём ты, – покраснела я, но меня это скорее удивило, учитывая то, что на мне всё так же были надеты только брюки. Между моим телом и этим мужчиной не осталось практически никаких секретов. Собственно, как и между моей душой. Он видит меня. Чувствует. Знает, на какие точки нужно надавить, чтобы узнать меня. А он? Он сплошная загадка… – Почему ты так любишь фотографию? – я заглянула в его глаза, но теперь он смотрел прямо перед собой, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Мужчина сохранял молчание, проверяя моё терпение на прочность.