– Я надеюсь, вы увидите здесь неимоверные перемены в следующий раз, когда заглянете к нам, – промолвил Игнациус. – Мы вольем новые силы в ваше, так сказать, предприятие. – Ладно. Не сильно увлекайтесь, – ответил мистер Леви и захлопнул за собой дверь. – Изумительный человек, – истово сообщил Игнациусу мистер Гонсалес. В окно парочка наблюдала, как мистер Леви садится в свою спортивную машину. Мотор взревел, и через несколько секунд мистер Леви умчался прочь. За ним оседала лишь тучка синего выхлопа. – Вероятно, пора приступить к систематизации, – произнес Игнациус, поймав себя на том, что рассматривает пустую улицу. – Вы не будете любезны подписать эту корреспонденцию, чтобы я мог подшить копии? Теперь, должно быть, к тому, что грызун оставил от папки Абельмана, приближаться безопасно. Игнациус заглядывал через плечо, пока мистер Гонсалес старательно подделывал на письмах подпись – Гас Леви. – Мистер Райлли, – произнес мистер Гонсалес, тщательно завинчивая колпачок двухдолларовой ручки, – я отправляюсь на фабрику побеседовать с десятником. Присматривайте тут, пожалуйста, за всем. Под всем, вообразил Игнациус, мистер Гонсалес имел в виду мисс Трикси, громко храпевшую на полу перед строем конторских шкафчиков. – Seguro[20], – ответил Игнациус и улыбнулся. – Немного испанского в честь вашего благородного наследия. Как только управляющий конторой вышел, Игнациус закатал листок почтовой бумаги «Леви» в высокую черную пишущую машинку мистера Гонсалеса. Если «Штаны Леви» собираются добиться успехов, первым делом следует прижать хулителей к ногтю. «Штанам Леви» нужно стать более воинственными и авторитарными для того, чтобы выжить в джунглях современного торгашества. И Игнациус начал это первое дело печатать: «Мануфактура Абельмана» Канзас-Сити, Миссури США Г-ну И. Абельману, Олигофрену, Эск.: Почтовой доставкой мы получили Ваши абсурдные замечания касательно наших брюк – замечания, обнаруживающие в данном случае тотальное отсутствие у Вас контакта с реальностью. Обладай Вы большим пониманием, Вы бы знали или сообразили бы к настоящему моменту, что оскорбившие Вас брюки были отправлены Вам с нашего полнейшего ведома и с полным отчетом в неадекватности их длины. «Почему? Почему?» – слышится Ваш невразумительный лепет, выказывающий неспособность к ассимиляции стимулирующих концепций коммерции Вашим умственно-отсталым и трущобным мировоззрением. Брюки были Вам отправлены (1) как средство испытания Вашей инициативности (Умному и бдительному коммерческому концерну следовало бы иметь способности превратить брюки трех четвертей должной длины в олицетворение всей мужской моды. Ваши программы рекламы и сбыта очевидно порочны.) и (2) как средство проверки Вашей способности отвечать стандартам, требуемым от оптового распространителя нашей высококачественной продукции. (Преданные нам и надежные торговые точки способны находить сбыт любым брюкам, несущим на себе марку Леви, какими бы отвратительными ни были их модели и пошив. Явно, вы – люди вероломные.) Мы не желаем, чтобы нам в будущем докучали подобными утомительными жалобами. Просьба отныне ограничивать свою корреспонденцию одними заказами. Мы – напряженно работающая и динамичная организация, чьей миссии излишнее бесстыдство и домогательства лишь препятствуют. Если Вы станете досаждать нам снова, сэр, то, вероятно, ощутите на своих жалких плечах обжигающий укус хлыста. Ваш во гневе, Гас Леви, През. Довольно размышляя, что мир понимает только силу и власть, Игнациус авторучкой заведующего срисовал на листок подпись Леви, порвал письмо мистера Гонсалеса Абельману и подсунул в ящик исходящей корреспонденции свое. Затем на цыпочках осторожно обошел инертную фигурку мисс Трикси, вернулся в отдел систематизации документации, взял кипу еще не систематизированных материалов и швырнул их в мусорную корзину. II – Й-их, мисс Ли, а эта толстая мамка, у кого еще такая шапчонка зеленая, – он что, сюда больше не ходок? – Нет, слава богу. Вот такие типы и гробят всю инвестицию. – А когда ваш дружок-сиротка опять сюда придет? В-во! Разнюхать бы еще, чё там за дела с этими сиротками. Зуб даю, этими сиротками падлицаи первыми заинтере?сят. – Я тебе сказала уже – я сироткам вещи отправляю. Чуток благотворительности никогда никому не повредит. От нее себя чувствуешь лучше. – Вот уж точно благовпарительнось как в «Ночью тех» – када сироткам кучу бабок платить надо за то благо, что им впаривают. – Хватит за сироток беспокоиться, лучше иди за мой пол побеспокойся. У меня и так проблем по горло. Дарлина хочет плясать. Ты хочешь прибавку. А у меня и без того хлопот выше крыши. – Лана подумала о шпиках в штатском, вдруг зачастивших к ней в клуб по ночам. – Бизнес уже завонялся. – Ага. Эт точно. Так и с голоду помереть недолго в этом борделе. – Слушай, Джоунз, а ты в участке последний раз давно был? – с опаской поинтересовалась Лана. Ей хотелось выяснить, не представилось ли Джоунзу хоть какого-нибудь шанса навести фараонов на заведение. Этот Джоунз уже начинал ее доставать, несмотря на свое ничтожное жалованье. – Не-а, ни к каким друзьям-падлицаям я в гости не хожу. Я еще жду хорошенькие улики собрать. – Джоунз испустил нимбообразную формацию дыма. – Я погожду, пока дело с сиротками не расколется. Ууу-иии! Лана скривила коралловые губы и постаралась вообразить, кто мог дать такую наколку полиции. III Миссис Райлли никак не могла поверить, что это действительно произошло. Ни телевизора. Ни нытья. И в ванной никого. Даже тараканы, похоже, смотали удочки. Она села за кухонный стол, помаленьку прихлебывая мускатель, и сдула на пол тараканьего младенца, пытавшегося пересечь столешницу. Крохотное тельце слетело со стола и пропало, и миссис Райлли произнесла: – Прощай, дорогуша. – Нацедила себе вина еще на дюйм, впервые осознав, что и запахло в доме по-другому. То есть вонь оставалась примерно такой же, как и раньше, но своеобразный личный аромат сына, вечно напоминавший ей запах старых чайных пакетиков, казалось, рассеялся. Она поднесла стакан ко рту: наверное, «Штаны Леви» тоже уже начинают пованивать спитым пеко. Неожиданно миссис Райлли припомнила тот кошмарный вечер, когда они с мистером Райлли отправились в «Пританию» посмотреть Кларка Гейбла и Джин Харлоу в «Красной пыли». В горячке и смятении того, что последовало за их возвращением домой, славный мистер Райлли испробовал один из своих непрямых подходов, в результате чего и был зачат Игнациус. Несчастный мистер Райлли. За всю оставшуюся жизнь ни разу больше в кино не сходил. Миссис Райлли вздохнула и осмотрела пол: уцелел ли тараканий младенец, не нарушены ли его жизненные функции. У нее было слишком благодушное настроение, чтобы причинять чему-либо зло. Пока она пристально изучала линолеум, в тесной прихожей зазвонил телефон. Миссис Райлли заткнула бутылку и поставила ее в остывшую духовку. – Аллё, – произнесла она в трубку. – Эй, Ирэна? – спросил хриплый женский голос. – Чего подэлываешь, малыша? Это Санта Батталья. – Как твое ничего, голуба? – С ног сбилась. Только вот четырэ дюжины шустриц на заднем дворе раскокала, – поведала Санта шатким баритоном. – А это работа я тебя умоляю – колотить шустричным ножиком да по кирпичам по этим, точно тебе говорю. – Я б ни за что и пробовать-то не стала, – как на духу ответила миссис Райлли. – Да мне-то что. Я, когда в девочках ходила, мамочке, помню, всегда шустриц открывала. Она ларек морэпродуктов держала возле рынка «Лаутеншлэгер». Бедненькая. Прям с парахота. Еле-еле слово по-аглиски не говорила. А я, совсем малявка еще, все, помню, шустриц ей колю. И ни в какую школу не ходила. Это не для меня, малы?ша. Сижу прямо там на тротуваре, знай по шустрицам колочу. А мамочка то и дело по мне за что-нибудь колотит. У нас в ларьке вокруг всегда катавасия, такие мы. – Мамочка у тебя очень возбудимая, значть, была, а? – Беньдяшка. Стояла там под дождем, на холоде, и половины не понимала, чего ей говорят. Ох и трудно в те дни было, Ирэна. Просто мука смэртная, малыша. – И не говори, – вздохнула миссис Райлли. – Нам тоже ведь хлебнуть пришлось на улице Дофина. Папочка был очень бедный. Работа у него была на вагонном заводе, а потом как автомашины пошли, у него руку в ремень от вертилятора и затянуло. Уж сколько месяцев на гольной фасоли с рисом сидели. – А меня с фасоли пучит. – Меня тоже. Послушай, Санта, а чего это ты звонишь, солнышко? – Ох да, чуть не забыла. Помнишь, мы в кэгли играть как-то вечером ходили? – Во вторник? – Нет, это, кажись, в срэду было. Как бы там ни было, это тогда Анджело заарэстовали, и он с нами пойти не смог. – Вот ужас-то какой. Полиция своих же загребает. – Ага. Бедненький Анджело. Такой славный. Он в этом учаске точно не в своей талэрке. – Санта хрипло кашлянула в телефон. – Ладно, это в тот вэчер ты за мной на этой своей машине заехала, и мы в кэгелян одни отправились. А сегодня утром я на рыбный рынок пошла за шустрицами этими, и ко мне старичок один подходит и спрашивает: «Это не вы как-то вэчером в кэгеляне были?» А я грю: «Ну, да, мистэр. Я там частэнько бываю». А он грит: «Ну и я там был со своей дочью и мужем ейным, и видел вас с такой дамочкой, у нее еще волосы такие рыжие». Я грю: «Вы имеете в виду, что дамочка хной крашенная? Это моя подруга, мисс Райлли. Я ее в кэгли обучаю». Вот и все, Ирэна. Он только под козырок взял и ушел с рынка. – Кто ж это мог быть? – с большим интересом спросила миссис Райлли. – Вот смех-то. Как он выглядит, лапуся? – Славный человек, в годах. Я его тут по-сосэдству примечала, дитят каких-то к обэдне вел. Наверно, внуки его. – Вот странность же ж, да? И кому это надо про меня спрашивать? – И не знаю, дэушка, но уж лучше ты посматривай. Кто-то на тебя глаз положил. – Ой, Санта! Я слишком старая, лапуся. – Нет, вы слыхали? Ты до сих пор еще хорошенькая, Ирэна. Я сколько мущин видала в кэгеляне, как тебе глазки строили. – Ай, ладно тебе. – Правда-правда, малыша. Вот те не вру. А то ты с этим своим сыночком слишком носиссься. – Игнациус говорит, что он хорошо в «Штанах Леви» добивается, – принялась оправдываться миссис Райлли. – Не хочу я путаться с никакими старикашками. – Он не такой уж старикашка еще, – ответила Санта немного обиженно. – Послушай, Ирэна, мы с Анджело за тобой сегодня часиков около сэми заглянем. – Я даже не знаю, дорогуша. Игнациус мне велит больше дома сидеть.