– Игнациус мне по дому помогает, – вмешалась миссис Райлли. Ее мужество несколько дрогнуло, и она принялась накручивать струну от лютни на бечевку, которой ей перевязали коробки с кексами. – У меня ужасный артюрит. – Я сметаю пыль, – сообщил Игнациус полицейскому. – А помимо этого в настоящее время сочиняю продолжительное обвинение нашей эпохе. Когда мозг мой истерзан литературными трудами, я развлекаю себя сырной пастой. – Игнациус так готовит сырные пасты – пальчики оближешь, – гордо встряла миссис Райлли. – Очень мило с его стороны, – сказал старик. – Мальчишки нонче тока и знают, что гонять по улице. – Почему бы вам не заткнуться? – осведомился полицейский у старика. – Игнациус, – дрожащим голосом спросила миссис Райлли. – Чего ты натворил, Туся? – В действительности, мамаша, я полагаю, всё начал именно он. – И Игнациус показал на старика, державшего его сумку с нотами. – Я просто стоял здесь и дожидался вас, молясь, чтобы доктор вселил в вас надежду. – Убери отсюдова этого баламута, – велела миссис Райлли полицейскому. – Он безобразия чинит. И как такие еще по улицам шастают. – Вся полиция – комунясы, – сказал старик. – Я разве не для тебя сказал заткнуться? – разозлился полицейский. – Я на коленки кажный вечер падаю и боженьке спасибо говорю, что у нас защитники такие, – сообщила миссис Райлли всему сборищу. – Без полиции мы бы все давно уже на том свете в постелях лежали с перерезанным горлом от уха до уха. – Истинная правда, дочка, – ответила ей какая-то женщина из толпы. – Помолимся же ж за органы полиции. – Миссис Райлли теперь адресовала свои замечания публике. Игнациус шепотом ободрял, неистово оглаживая ей плечи. – А за комунясов рази ж стоит молиться? – Нет! – рьяно отозвалось несколько голосов. Старика кто-то толкнул. – Как есть правда, дамочка, – вскричал старик. – Он хотел вашего парнишку заарестовать. Прям как в России. Они все тут комунясы. – Пошли, – сказал фараон старику и грубо схватил его за ворот пальто. – О боже мой! – простонал Игнациус, наблюдая, как чахлый маленький полицейский управляется со стариком. – Теперь мои нервы совершенно расходились. – На помощь! – взывал к толпе старик. – Это переворот! Конституцию нарушают! – Он самашетший, Игнациус, – произнесла миссис Райлли. – Пойдем-ка лучше отсюдова, Туся. – Она обратилась к толпе: – Бегите, люди. Он может нас всех укокошить. Лично мне кажется, что он, может быть, сам – комуняст. – Совершенно не нужно утрировать, мамаша, – сказал Игнациус, когда они пробрались через редеющую толпу и споро зашагали по Канальной улице. Оглянувшись, он увидел, как старик сцепился с распетушившимся фараоном под часами универмага. – Не будете ли вы так добры несколько притормозить? Мне кажется, у меня шумы в сердце. – Ох, закрой рот. А мне, думаешь, каково? Мне в моем возрассе вообще так бегать нельзя. – Боюсь, сердечный орган важен в любом возрасте. – Ничего твоему сердцу не будет. – Будет, если мы не сбавим обороты. – Твидовые брюки вздымались на гаргантюанском крестце Игнациуса. – Моя струна для лютни еще у вас? Миссис Райлли затянула его за угол на Бурбонову улицу, и они углубились во Французский Квартал. – Чего это полицай к тебе прицепился, Туся? – Почем мне знать? Вероятно, через несколько мгновений он пустится в погоню – как только усмирит этого пожилого фашиста. – Ты думаешь? – нервно спросила миссис Райлли. – Могу себе вообразить… Мне кажется, он был полон решимости меня арестовать. Должно быть, им задают какую-то норму или что-то в этом роде. Я серьезно сомневаюсь, что он позволит мне так легко избежать своих тисков. – Нет, ну какой ужас! Ты ведь тогда же во всех газетах будешь, Игнациус. Стыд-то какой! Ты все-таки там во что-то влез, пока меня ждал, Игнациус. Я ведь тебя знаю, Туся. – Если кто никуда и не лез, так это я, – выдохнул Игнациус. – Я вас умоляю. Мы должны остановиться. Мне кажется, у меня сейчас откроется кровотечение. – Ладно. – Миссис Райлли поглядела на побагровевшую физиономию сына и поняла, что он за здорово живешь может грохнуться у ее ног исключительно в доказательство своей правоты. Раньше так уже бывало. Последний раз, когда она заставила Игнациуса сопровождать ее к воскресной службе, он дважды валился наземь по пути в церковь, а посреди проповеди о праздности рухнул прямо на пол, выпав в центральный проход и неприлично всех потревожив. – Давай вот сюда заглянем и присядем. Коробкой с кексами она пропихнула его в двери бара «Ночь утех». Во тьме, провонявшей бурбоном и окурками, они взгромоздились на два табурета. Пока миссис Райлли расставляла свои коробки по стойке, Игнациус расправил обширные ноздри и вымолвил: – Мой бог, мамаша, смердит здесь ужасно. У меня начались пертурбации живота. – Назад на улицу хочешь? Чтоб тот полицай тебя заграбастал? Игнациус не ответил: он шумно принюхивался и корчил рожи. Бармен, наблюдавший за парочкой, недоуменно осведомился из теней: – Да? – Я изопью кофе, – величественно произнес Игнациус. – Кофе с цикорием и кипяченым молоком. – Только растворимый, – ответил бармен. – Такое мне пить никак не возможно, – сообщил Игнациус матери. – Это гнусность. – Так возьми себе пива, Игнациус. Пиво тебя не убьет. – Меня может раздуть. – Я возьму «Дикси-45», – обратилась миссис Райлли к бармену. – А джентльмен? – осведомился бармен густым, уверенным голосом. – Чего ему будет угодно? – И ему тоже «Дикси». – Я еще могу его не пожелать, – запротестовал Игнациус, когда бармен отправился открывать бутылки. – Но мы же здесь не можем за просто так сидеть, Игнациус. – Почему бы и нет? Мы – единственные клиенты. Они должны радоваться нашему появлению. – А у них тут по ночам стриптиз есть, а? – подначила сына миссис Райлли. – Могу себе вообразить, – ледяным тоном отреагировал Игнациус. Ему явно было не по себе. – Могли бы и еще куда-нибудь заглянуть. Подозреваю, что сюда в любой момент нагрянет с облавой полиция. – Он громко хрюкнул и прочистил горло. – Слава богу, мои усы фильтруют хоть малую часть этого смрада. Мои органы обоняния уже шлют сигналы тревоги. Казалось, прошла целая вечность – где-то много и громко звякало стекло и хлопали крышки от ящиков со льдом, – потом из теней опять возник бармен и поставил перед ними стаканы, сделав вид, что сейчас опрокинет пиво Игнациусу на колени. Семейство Райлли в «Ночи утех» обслуживалось по низшему разряду – такой сервис приберегали для особо нежелательной клиентуры. – А у вас совершенно случайно холодного «Доктора Орешка» не найдется? – вопросил Игнациус. – Нет. – Мой сын обожает «Доктор Орешек», – объяснила миссис Райлли. – Я его покупаю цельные ящики. Иногда он выпивает два, а то и три «Доктора Орешка» в один присест. – Я уверен, что этого человека подробности особо не интересуют, – сказал ей Игнациус. – Колпак снять не угодно? – поинтересовался бармен. – Нет, не угодно! – громогласно рявкнул Игнациус. – Здесь зябко. – Как угодно, – пожал плечами бармен и отчалил в тень на другом конце стойки. – Именно что! – Угомонись, – посоветовала миссис Райлли. Игнациус задрал наушник на шапочке с той стороны, где сидела мать. – Так уж и быть, я его подниму, чтобы вам не приходилось надсаживаться. Ну и что врач сказал вам про локоть или что там у вас? – Его нужно массажировать. – Надеюсь, вы не желаете, чтобы этим занимался я. Вам же известно, каково мне дотрагиваться до посторонних людей. – Еще он велел беречься от холода. – Если бы я умел водить машину, то смог бы значительнее помогать вам, я полагаю. – Ой, да это ж ничего, Туся. – В действительности, даже простая поездка в автомобиле нервирует меня в достаточной степени. Разумеется, хуже нет, чем осуществлять проезд на верхушках этих туристических «грейхаундов». Головокружительная высота. Вы помните, как я ездил в Батон-Руж? Меня рвало несколько раз. Водителю пришлось остановить автобус где-то в болотах, чтобы я смог выйти и обрести под ногами почву. Остальные пассажиры были значительно недовольны. Должно быть, у них железные кишечники, если эти люди могут передвигаться столь ужасными транспортными средствами. Необходимость покинуть Новый Орлеан тоже меня весьма напугала. За городскими кварталами начинается сердце тьмы, подлинная пустыня. – Я помню, Игнациус, – отсутствующе произнесла миссис Райлли, отхлебывая пиво большими глотками. – Ты действитьно прихворнул, когда домой вернулся. – О, тогда мне уже было лучше. Мерзостнее всего оказалось прибытие в Батон-Руж. Я осознал, что у меня куплен билет в оба конца, и возвращаться тоже придется автобусом.