> Слишком подавленная, она не решалась даже пошевелиться. И каждый раз, стоило ей сделать какое-то едва заметное движение, Дэн вытягивал руку, чтобы удостовериться, тут ли она еще, рядом ли. Она стала его инструментом, которым он пользовался по своему усмотрению. В первые два часа после уплаты по счету она еще на что-то надеялась. Но понимала, что для этого понадобится время. Теперь ей казалось, что управляющий мотеля совсем не взглянул на ее чек или принял все за шутку, ожидая, что завтра она принесет настоящий чек. И она потеряла всякую надежду. Ничего не оставалось, как идти утром на рассвете к яхте Дойля. А рассвет теперь уже недалек. Она повернула голову и стала пристально изучать лицо человека, который лежал рядом с ней. Несправедливо, подумала она, что женщина от природы наделена такими сложными чувствами. Собственно говоря, Эмили должна была бы ненавидеть Морана всеми силами своей души, но не испытывала к нему ненависти. Против своей воли даже чувствовала какую-то нежность. Несмотря на то что он обманывал ее, даже бил, она никогда не ощущала столь сладостного фй- зического наслаждения, как с ним. Пусть ее называют тигрицей, как угодно. Но этот человек разбудил в ней чувства, о которых она прежде никогда даже и не подозревала. В три часа Моран проснулся. Зажег свет, бросил взгляд на часы, потом на нее. Увидев-открытые глаза Эмили, спросил: — Ты меня очень ненавидишь? Она ничего не ответила. Вопрос не стоил того, чтобы на него отвечать. В настоящий момент было совсем не важно, что чувствовала она, поскольку была совершенно беспомощна. Он пожал плечами. — О’кей! Может быть, я ошибаюсь, но это у тебя пройдет, когда мы окажемся на Кубе. — Он вскочил с кровати. — Ну, а теперь пора собираться. Примерно через час начнет светать. Приготовь кофе, а я оденусь. И перестань смотреть на меня испуганными глазами. Я пошел в ванную. Эмили накинула халат. — Слушаюсь, босс! Моран запустил пальцы в густые волосы на своей груди и усмехнулся. — Если ты надеешься рассердить меня, то глубоко заблуждаешься. — Он влепил ей пощечину. — Это чтобы ты не забывалась, детка. Эмили восприняла очередную физическую боль как часть полагающегося ей наказания. Была подготовлена к нему. И даже — к большему. — Знаешь, ты, собственно, совсем не плохой товарищ, — продолжал Моран. — Только, к несчастью, слишком долго смотрела на мир сквозь лорнет с бриллиантовой оправой и ничего не замечала в настоящей жизни. Проснись же, Эмили! Ты теперь взрослая. Аистов больше нет. Есть только пчелы и цветы. Он сделал попытку обнять ее, но она ускользнула и вышла на кухню. — Хочу поставить кофе. Моран крикнул ей вслед: — Только не будь слишком гордой, когда я пытаюсь показать свою любовь к тебе. Я твой единственный друг; понимаешь? Может быть, ты вбила себе в голову, что ты мученица, так как все отдала мне и ради меня? Поверь, это далеко не так. — Знаю, — согласилась Эмили. На кухне она вскипятила воду, приготовила кофе и «поставила на столик две чашки, сливки и сахар. Потом с надеждой выглянула в окно. Но ничего не увидела, кроме песка и воды. Процедив кофе, она вернулась в спальню. Там оделась под пристальным взглядом Морана. Он уже был готов и складывал в маленький чемоданчик деньги. — Что ж, семьдесят четыре тысячи и пятьсот долларов — совсем неплохо, — констатировал он с самодовольной улыбкой. — Итак, нас ждет Гавана’. Эмили поинтересовалась: — А что ты будешь делать, когда истратишь их? Моран все ещё улыбался. — Тогда мы вместе подумаем, как перевести твои деньги туда, где мы будем. Поручим это дело какому-нибудь крючкотвору. — Что ж, я, по крайней мере, получу хороший урок по юриспруденции, — холодно заметила она. Моран оставил укол без внимания, точнее, воспринял его как комплимент. — Что верно, то верно. Ни у одного копа нет столько ума, сколько у меня.' — И поэтому… столько времени ты провел в тюрьме? Моран пожал плечами. — О’кей! Но с другой стороны, можешь ты назвать хоть одного копа, у которого было бы столько же денег, сколько у меня? Эмили ломала себе голову над тем, что ей предпринять, чтобы предотвратить еще не совершившееся зло, исходящее от этого человека. Но что она могла? Сделано уже все, и вряд ли появится новый шанс. Она бросила взгляд на часы. Через полчаса или, в крайнем случае, через сорок минут они будут на борту яхты. А там у нее появятся другие проблемы. Кровь прихлынула к щекам, когда она вспомнила, как Дэн прореагировал на ее слова о поведении Дойля. — Ну и что ж, могла бы и ему разрешить полакомиться собой, — ответил он. — Как-никак, нам надо добраться до Кубы. Услуга за услугу. Впрочем, сделать это никогда не поздно. Ведь эта ваша любовь продлится не более двух дней. Всего два дня! Она промолчала, намочила полотенце в холодной воде и прижала его к своему горящему от стыда лицу. Потом снова вытерлась, расчесала волосы и подкрасила губы. Моран, уложив деньги, смотрел на нее. — Знаешь что, дорогая? А ты действительно мила. — Спасибо, — спокойно ответила она. Она пошла на кухню, выключила кофейник, разлила кофе в чашки и принесла их в спальню. Отхлебнув, Моран поднял глаза. — Ради Бога, перестань же наконец жалеть себя! — буркнул он. Эмили, не покривив душой, ответила: — Я себя не жалею. — Кого же тогда? — Тебе все равно не понять. Моран вынес оба чемодана в гостиную и поставил их рядом с закрытой дверью на улицу. — Возможно. Мне ясно одно: тебя я не понимаю. — Он вытащил из-за пояса пистолет и убедился, что тот заряжен. Эмили стала натягивать на руки перчатки. Моран усмехнулся. — Ну вот, опять превратилась в богатую леди. Забавляясь со мной, ты чаше была раздетой, чем одетой. А теперь сопровождаешь на Кубу человека, у которого на совести-пять убийств. Тем не менее ты не забыла, что дама всегда должна быть в’перчатках. Эмили не сопротивлялась, когда он обнял ее. Губы его прижались к ее. Она почувствовала легкое волнение, но больше — ничего. Страсть ее улеглась, и теперь он для нее был таким же мужчиной, как и все прочие. А Дэн, оскорбленный ее реакцией, огрызнулся: — Ну, не будь такой ледяной!.. — Он поднял оба чемодана. — Если бы у меня было время, я бы преподал тебе урок. Но надо спешить. Открывай дверь! — Она открыла дверь и' придержала ее, чтобы он мог пройти с чемоданами. Но Дэн почему-то остановился и стал внимательно осматривать внутренний дворик. Большая неоновая реклама не горела. Кругом было тихо. Еще темнели окна других домиков, включая и офис. Единственный источник света исходил от такси, стоянка которых находилась неподалеку. А слышные в ночи звуки издавали цикады да шум прибоя со стороны побережья. — Иди вперед! — приказал наконец Моран. — И только по траве, пока не дойдешь до шоссе. А потом — прямо к стоянке такси. Сделав пару шагов, она, остановившись, обернулась, спросила: — Что это значит? Уж не намекаешь ли ты, Что великий грабитель вдруг испугался? Моран вытащил из-за пояса пистолет. — Знаешь что, моя сладкая, — парировал он холодно, — тебе не кажется, что ты в последнее время многое позволяешь себе? — Я считала, что разыгрываю роль мученицы. Он махнул рукой с пистолетом: — Иди вперед! И если ты действительно меня предала, то получишь пулю в спину еще до того, как меня схватят копы. Правда, я не представляю, когда ты могла это сделать… — Он замолчал на полуслове, потому что в этот момент вспыхнул один из прожекторов и басовитый мужской голос проквакал в микрофон: — Стоять на месте, Моран! Никаких движений! Вы под прицелом двадцати полицейских! Моран, мигая, посмотрел в сторону громкоговорителя, а потом повернул голову к Эмили. Голос его стал удивительно мягок: — Значит, все-таки выдала! Просто не верится! И как ты могла? — С помощью чека… — выдавила она. — С помощью чека, который дала управляющему. — Но он не мог так быстро дойти до Хевитта. — А это было и не нужно. Я выписала чек на сумму восемьдесят тысяч долларов и поставила свою подпись: миссис Дэниэл Моран. Вспыхнуло еще несколько прожекторов, и тот же голос прокричал: