— Варя, Варя, — гладит она меня по голове. — Ну, милая, поплачь. — Я вас оставлю, — слышу сквозь собственные всхлипы слова врача. Дверь закрывается. Мама отстраняется от меня, берет лицо в ладошки. — Варя, девочка, тем, что ты делаешь, ты его не вернешь, и прошу тебя, не пугай меня так больше. Отпускает лицо и прижимает меня к себе. Так сильно, что мне трудно дышать. А что я делаю? Я только помню, что спала постоянно, но не желаю об этом говорить. Внутри пропасть, и я прямо физически ощущаю, как со дна поднимается океан горя, но не хочу опять спать. — Варя, посмотри на меня, — говорит мама, и я чувствую, что хочу опять уйти в себя, кинуться с головой в этот океан. — Варя! — зовет мама. — Девочка моя, так нельзя. Стасу это бы не понравилось, — она давит на самое больное. — Ты посмотри, что ты делаешь с собой! — она хватает мою руку, сует мне под нос. Я смотрю, смотрю. Вся рука искусана, да так, что синяки аж черные, и зубы будто въелись в плоть. Я поднимаю на нее глаза. Она мне показывает вторую руку. То же самое. — Варя, не надо так больше. Прошу. Они в тебя уже столько лекарства влили. Девочка моя, давай поедем домой. Мы вместе справимся. Я пытаюсь осознать, что же происходило. Мама гладит по волосам. — А когда… — я не договариваю, комок застревает в горле, — какое сегодня число? — Тридцатое. Ты уже здесь три дня, в больнице, — она грустно посмотрела на меня. — Нужно держаться. В палату зашли Илья и Никита Петрович. Я вспоминаю про свои руки и прячу их за спину. В глаза не смотрю никому. — Я думаю так, — начал врач. — Вероника Сергеевна, попробуем Варю выписать домой, а вам придется последить за ее состоянием, — он сделал выразительную паузу, — и за поведением. Смотрю на маму боковым зрением. Хоть и сказала, что мы поедем домой, но сможет ли взять на себя такую ответственность? Потому что я вдруг поняла, что не помню этих трех дней. И что делала, я тоже не помню. — Никита, кхе, Петрович, — Илья ухмылялся. — Да ты не переживай, если что, мы знаем где тебя найти. И Варя у нас будет под чутким контролем. Шутит? Он шутит? Я вскинула на него взгляд. Нет, он просто был вежлив. Илья, как и мама, выглядел сейчас подавленным. Грустный взгляд, залегшие тени под глазами, уставшая поза. Мне казалось, что они оба как-то даже постарели, что ли. Я опять опустила глаза. — Хорошо. Илья, я на вас надеюсь, но если что… — Я понял, — уже твердо сказал Илья. — Вероника, вы собирайтесь, я жду вас в коридоре. — Хорошо, — ответила мама. Я сидела на кровати и наблюдала за тем как, она складывает вещи. Почему у меня такое безразличие к происходящему? Может, всему виной таблетки? А если так, то что будет, если их действие закончится? — Солнце, — проговорила мама и задержала дыхание. — Не называй меня так! — грубо, очень грубо говорю я. Мама подняла голову. — Ты что оденешь… Варя? — и ничего? Никаких замечаний? — На улице тепло, но сейчас вечер, может, кофточку сверху накинешь? — она достала платье и белый кардиган. Киваю головой. Разговаривать не хочу. Мне жалко маму, за что я на нее так? Но сейчас мне больше жалко себя… Слезы подступают к глазам. Вижу бутылку воды. «Я так хочу пить!» Хватаю ее и начинаю пить большими глотками. Немного успокоившись, проглатываю вместе с жидкостью и слезы. Мама уже все собрала. Ждет. Я медленно начинаю одеваться. Потом меня охватывает желание попасть домой быстрее, и я шевелю руками. Прошла минута, и я уже одета. Теперь жду, когда маман возьмёт сумки. Слишком медленно! Хватаю одну сама. Голова немного кружиться. — Мам, ну что ты так медленно? Давай уже быстрее! — меня пугает такая перемена настроения, но сейчас не могу себя контролировать. Начинаю дышать. Как делала это раньше, до Ст… Нет, не могу произносить его имя в прошлом времени. — Варя, не спеши. Доктор сказал, чтобы все было размеренно пока, возможны побочные действия у лекарств, и возбудимость туда тоже входит. Но я дышу, медленно, размеренно, и потихоньку прихожу в спокойствие. Мы выходим в коридор. — Вот, Вероника, — протягивает врач листок маман, — это рецепт. Там указаны лекарства и инструкция, как их принимать. Через неделю, если все будет хорошо, приедете ко мне, — поворачивается к Илье. — Ну, я тебе уже все рассказал, что нужно еще сделать, так что здоровья вам. Мне пора. Он пожал руку Илье, маме и мне. Мне показалось или он заглянул мне в глаза и сжал руку сильнее? — Варя, будь умничкой, — развернулся и ушел. — Ну, что, домой? Или, может, у кого есть какие-нибудь желания? — Поехали домой, — говорю я. Голос ровный, хотя внутри поднимается ураган. Сердце начинает стачать чаще, пока мы спускаемся на парковку. Уже знаю, чего хочу. — Мам, а где мой телефон? — пытаюсь сдерживаться, чтобы голос не дрогнул. — Да дома, он разрядился, а я постоянно была рядом. А зачем он тебе? — глупый, глупый вопрос. — Глупый вопрос, ма, — отвечаю. — Позвонить хочу. Дашке, — добавляю. Мама кивает. До дома ехали молча. Илья пытался завести какую-нибудь легкую тему разговора, но она быстро обрывалась. Я не хотела разговаривать. А мама… не знаю, о чём она думала, почему не поддерживала Илью. Из машины, когда та остановилась, я выскочила первой. — Мам, я пойду, — тон… я это сказала таким ледяным тоном, не терпящим возражения. — Да, конечно, мы идем следом, — опять игнор. Маман специально не хотела со мной пререкаться? — Ой, Илья, забыли таблетки купить, — слышу, как мама говорит Илье. — Ты иди, я сейчас привезу, и сумки подниму тоже. — Варя! — зовет мама. Но подъездная дверь уже закрылась. Я иду к лифту. Или нет, бегу. Дыхание срывается. Хрипы вырываются из горла. Нажимаю кнопку вызова. Смотрю на циферблат, кабина на последнем этаже. Хватаюсь за сердце. Да что же такое? Что у меня болит, не пойму? — Варя, — голос маман, — Варя! Пытаюсь сесть на корточки. Она не дает. — Посмотри на меня. Мотаю головой. — Смотри сюда, — голос, будто металл, режет слух. — Прекращай истерику. Двери открываются. Она меня хватает за локоть, пихает грубо в лифт, нажимает кнопку шестого этажа. — Ты что хочешь? Я смотрю на нее, молчу. — Я, спрашиваю, Ч Т О Т Ы Х О Ч Е Ш Ь? — Хочу к Стасу! — начинаю плакать. Слезы облегчают дыхание. Она обнимает меня. — Дочка! Створки открываются. Она ведет меня к двери, отпирает замок. Мы заходим в квартиру, свет, она не включат. Поднимает моё лицо за подбородок. — Стаса нет, но есть я, есть бабушка, есть Даша и еще много людей, которые тебя любят. Помни это. Мне очень, очень жаль, что со Стасом случилась так! Мои глаза застилают слезы, но сквозь пелену я вижу, что по ее щекам они тоже текут.