В это время мы уже спустились во двор и подошли к зеленому навесу из пластика. Я не обратила на него внимания по пути сюда, потому что он сливался с кожистой листвой большого дерева, названия которого я даже не знала. Артур же замечал все… Мне было еще учиться и учиться у него. Зато его Ромка вряд ли позвал бы с собой покататься, так что от меня тоже была какая-никакая польза нашему расследованию. – Ты наденешь мой шлем, а я и так доеду. Сто раз уже ездил! Главное – это ментам не попасться. Но нас они фиг догонят! Ты же не боишься скорости? Я не боялась скорости с Артуром, он тоже любил погонять свою «немку». Но с ним вообще не было страшно, такая уверенность от него исходила. Пожалуй, если б Логов позвал меня прыгнуть с парашютом прямо с самолета, я даже раздумывать не стала бы. Почему? Разве не должна была я прогнать его из своей жизни с проклятиями, когда он не спас маму? И повесить пудовый замок, сбить который даже ему не под силу? Но у меня ни на секунду не возникло такого желания. Может, потому что я чувствовала: Артур не просто замаливает грехи, оставаясь рядом… Он дарил мне ощущение нужности. А что еще может удержать человека на этом свете? Ромка уже вывел байк и сам с грубоватой заботливостью натянул мне шлем: – Вот так. У тебя же умная голова, ее надо беречь. А моей ничего не сделается! «Господи, пусть он окажется чист!» – взмолилась я в ту секунду. Артуру я не врала: никакой влюбленности в Ромку не было. Но мне нравился этот парень и жутко не хотелось разочаровываться в нем. – С чего ты взял, что у меня умная голова? Мы толком и не разговаривали с тобой… Он уже оседлал своего любимца и кивнул мне: – Садись. Это видно по глазам. Даже по тому, как ты молчишь… Мне понравились эти слова. И вместо того, чтобы взяться за ручку перед сиденьем, я обняла его за пояс. Может, мне это показалось, или Ромка вправду вздрогнул и напрягся? Не ожидал от меня такой решимости? Но разве не для этого ребята катают девочек на мотоциклах? В этот день я впервые пожалела, что не отрастила волосы – представляю, как они красиво развевались бы по ветру. А без шлема это выглядело бы еще эффектнее… Но я и красота – понятия несовместные. Ромка видел, кого позвал с собой, нечего и жаловаться… Впрочем, он выглядел вполне довольным, когда оборачивался ко мне на ходу. Мы мчались по загородному шоссе, почти пустому, как ни странно. Куда исчезли отдыхающие? Или в это время все уже плавятся на пляжах? Ветер забавлялся его крупными кудряшками и уносил прочь слова, которые Ромка выкрикивал. До меня долетали нескладные обрывки: – …нут сорок… А Севас… вечера… Я только кивала отяжелевшей в шлеме головой. Сейчас я и вправду была на все согласна. Захлебываться ветром, в котором все ощутимее проступал запах моря, замирать от скорости и восторга – да я готова была ехать с этим мальчишкой на край света! Лишь бы он продолжал двигаться… Если он остановится, мне придется взглянуть ему в глаза, а это не так-то просто, ведь цинизм еще не покрыл мою душу прочной кольчугой. Но рано или поздно мы должны были добраться до Балаклавы… Сбросив скорость, мы прокатились по ее крутым улочкам. Потом припарковали мотоцикл и отправились бродить: я убеждена, что любой город можно узнать только ногами, из окна машины его не почувствуешь. Вдоль набережной деловито сновали катера, увозившие на загородные пляжи все новые партии туристов. Над ними неистово орали чайки, здесь почему-то серые. А люди – и мужчины, и женщины – были сплошь в белых удлиненных рубахах поверх мокрых купальников. В этом городке оказалось больше сутолоки, чем в Евпатории, но все это носило характер праздника, а не суеты, как в Москве. А над этой толкотней молчаливо возвышались плавные очертания гор, которые обрывались скалистыми глыбами. И все вместе создавало не похожую ни на что атмосферу Балаклавы… Прокопченные местные экскурсоводы и владельцы катеров, заглушая друг друга, зазывали отдыхающих получить новые впечатления. Но мне не хотелось вливаться в толпу, Ромке, кажется, тоже. Я не заметила, в какой момент он нашел мою руку и наши пальцы переплелись. Это произошло так естественно, будто наши тела давно тянулись друг к другу, а ведь я ничего подобного не ощущала. И все равно замерла, опять настигнутая желанием: «Пусть это окажется не он…» Море прошептало за мной следом: «Пусть… Пусть». Его аромат здесь казался острее, чем в Евпатории, но это меня не удивило. Каждый берег Крыма имеет свой запах – в Гурзуфе был такой букет благоуханий, что у меня голова закружилась. На Южном берегу все ярче, цвет моря насыщеннее, а запахи оглушают. Мне это нравится, но почему-то, засыпая, я уношусь на берег Клязьмы, в мягкую прохладную траву под березами, где все и звучит, и пахнет скромно, а влюбляет в себя навсегда. Как это происходит? – Хочешь перекусить? – спросил Ромка, и я почувствовала, как его смущает ситуация, на которую он решился: взял меня за руку, а теперь не представлял, что делать дальше. Это было так трогательно… Я вспомнила о своей клятве: – А здесь есть барабулька? – Чтоб в Балаклаве не было барабульки?! Ты, наверное, шутишь. Но все ресторанчики на набережной были заняты, и мы дошли до последнего с уютным называнием «Избушка рыбака». По стенам здесь плавали крупные разноцветные рыбы, с деревянных потолков и балкончиков свисали сети и снасти вплоть до спасательного круга. Нам быстро принесли рыбное блюдо, но барабульки было так много, что мы вдвоем еле управились с одной порцией. Местная рыбка была крупнее той, которой нас угощали в Гурзуфе, и она не была прожарена насквозь, больше напоминала ту, которой нас угощала Вика. По крайней мере, никто не решился бы есть ее с костями. Но она была бесподобно вкусной! – Ты никогда не хотел стать рыбаком? Или моряком? – спросила я, когда мы выползли из ресторанчика и уселись на берегу. Отключив на телефоне звук, чтобы Артур не порвал звонком нить доверия, которая только-только начала натягиваться между мной и Ромкой, я фотографировала проплывающие мимо катера и стоящие у причала пустые шаланды. Хотелось забраться хотя бы в одну, к тому же никто за ними вроде и не следил, но это было бы уж чересчур детской выходкой. С Артуром я смогла бы позволить это себе. Проводив взглядом очередной катер с предсказуемым названием «Капитан Грэй», Ромка покачал головой: – Москвичам кажется, что все приморские мальчишки мечтают о морских путешествиях, – произнес он с оттенком презрения. – А для нас море как воздух, мы привыкли к нему. Ты же не рвешься парить в воздухе только потому, что дышишь им с рождения! – Справедливо, – согласилась я. – А ты смог бы уехать отсюда? Его лицо дрогнуло, и я тут же сообразила, какой болью отозвался мой вопрос. Но забрать слова назад невозможно… – Как отец? – помолчав, спросил Ромка. – Может, и уехал бы. Если б было ради кого. Я попыталась отвлечь его от мыслей об отце: – У тебя нет девушки? Но вышло это довольно неловко: Ромка покраснел, будто я уличила его в постыдной слабости. – Нет, – ответил он коротко. – Была одна… Только я для нее ничего не значил. – Жаль, – отозвалась я искренне. – Но через такое почти все проходят… Ромка быстро заглянул мне в глаза и отвел взгляд: – А ты? Вы с этим Артуром… – Ты что?! – возмутилась я. – Как ты мог подумать?! – А почему нет? Многие девчонки любят тех, кто постарше… – Только не я. Не сразу кивнув, будто про себя оценивал правдивость этой информации, Ромка улыбнулся и выдохнул: – Хорошо. И неожиданно притянул меня к себе. Его поцелуй был нетерпеливым и жадным, точно он мечтал об этом целую вечность, но это же было не так… И все же я не смогла противиться его напору. У меня так сладко сжалось сердце, словно не собиралось больше биться. Умереть от такого спазма было даже неплохо… Но его губы вдыхали в меня жизнь. Он прививал мне ее, оставляя влажные печати на шее, щеках, плечах, они не обжигали, как было со мной однажды. Сейчас стало тепло и хорошо… Приятно и спокойно. Как будто я вернулась к чему-то знакомому, а не познавала новое. Это было странное ощущение, необъяснимое, ведь, судя по всему, меня должны были взволновать его поцелуи. Не так уж часто они случались в моей жизни… Может, меня держало в рамках то, что я была в образе и не доверяла Ромке до конца. Мы оба вели игру и подозревали друг друга. По крайней мере, я так думала… Если же он был искренен в своем порыве, тогда мне пришлось бы признать себя холодной стервой, чего мне не очень хотелось. Все эти сомнения не давали отключить голову, и сердце, быстро вернувшись к обычному ритму, больше не сбивалось. До той самой минуты, когда Ромка, забывшись, прошептал имя, которое не было моим… * * * Камень с души – вот что он испытал, войдя в Юркин двор. Как открыть калитку снаружи, Артур уже знал и не стал пользоваться звонком, чтобы сохранился эффект неожиданности. Когда он поднялся по ступеням, его друг, сидевший в плетеном кресле под инжиром с пачкой каких-то заполненных бланков в руке, поднял голову, и лицо его просветлело. – Привет, сыщик Логов! – повторил Юрий уже звучавшую остроту, которая казалась смешной только ему. Теперь он произнес эти слова без издевки. «Не он», – подумал Артур с облегчением. Ему тут же захотелось сесть, такая слабость возникла под коленями. Не дожидаясь приглашения, Артур опустился в другое садовое кресло, а Юрий с запозданием предложил: – Садись! Секунду. Я тут с отчетностью вожусь… – Давай-давай, – Логов махнул рукой. – Я покайфую пока. Хорошо у вас. Кстати, где все? – Погоди, – Юрий перебирал бумаги, что-то пришептывая. Нашел нужную и выдохнул с облегчением. – Что говоришь? А, Вика в аптеку пошла. А Милка гоняет где-то… Не с твоей? «С моей – кем? Дочкой?» – мысль об этом опять скользнула теплом. – Нет, они с Ромкой отправились в Балаклаву, – он получил от нее сообщение. А потом еще одно с именем потенциального свидетеля, только чего именно – Артур пока не понял. Имя отправил местному оперативнику Михаилу Скороходову, пусть пробьет на всякий случай. Сашка зря панику не поднимет. Ответа пока не было, но до ее возвращения и не было ясно, о чем этого Ивана Бельского расспрашивать. Артур надеялся, что из Балаклавы Сашка вернется засветло и они еще успеют повидаться с этим парнем. Сложив бланки, Юрий постучал стопкой о колено, подравнивая, и серьезно взглянул на Артура: – Ну что у тебя? Есть новости? – Есть, – бодро отозвался Логов. – Как тебе такая? Сегодня кто-то пытался сжечь нас с Сашкой заживо. Устремленные на него светлые глаза остекленели. «Не он», – повторил Артур. В школе Юрку никогда не задействовали в постановках и праздниках, потому что на сцене он становился деревянным: краснел, заикался, забывал слова. Разве мог в нем за эти годы развиться гениальный артист? – Сжечь? – повторил он тихо. – Ты… Ты же не шутишь сейчас? – Я вообще не люблю шутить о смерти. Насмотрелся, знаешь ли…