– Ну, насчет невероятного я не знаю… Но грязи там выше головы, можешь мне поверить. Не могу сказать, чтобы это меня успокоило. – А почему она не может просто убежать? Сесть на самолет и – поминай как звали. Откуда она приехала? – Из Америки. Понимаешь, если бы я могла уговорить ее уехать в Америку, никаких проблем не было бы. Но она не хочет уезжать. Лиза ни за что и никогда не покинет Бомбей. Она пристрастилась к наркотикам. Но основная причина не в этом – причина в ее прошлом, из-за которого она не может вернуться. Я пыталась уговорить ее, но без толку. Она не поедет – и все тут. И знаешь, я ее отчасти понимаю. У меня тоже остались в прошлом вещи, с которыми я не хотела бы сталкиваться снова, к которым я ни за что не вернусь. – У тебя есть план, как вытащить ее оттуда? – Да. Я хочу, чтобы ты притворился сотрудником американского посольства. Я уже продумала все детали. Тебе почти ничего не надо будет делать. Говорить буду я. Мы скажем ей, что отец Лизы – большая шишка в Штатах и имеет связи в правительстве, а тебе поручили взять ее из этого заведения и присматривать за ней. Я передам это мадам Жу еще до того, как ты появишься у нее. – Все это выглядит довольно сомнительно. Думаешь, план сработает? Прежде чем ответить, она вытащила из кармана несколько сигарет «биди», подожгла две из них с одного конца с помощью зажигалки и дала мне одну, а сама глубоко затянулась другой. – Думаю, да. Ничего лучшего мне не пришло в голову. Я обсудила этот план с Лизой, и ей тоже кажется, что он удастся. Если мадам Жу получит свои деньги, а главное, поверит, что ты из посольства и у нее будут неприятности, если она заупрямится, то, я думаю, она оставит Лизу в покое. Я понимаю, тут слишком много «если». Многое зависит от тебя. – А также от того, легко ли обмануть эту мадам. Думаешь, мне она поверит? – Надо действовать очень аккуратно. Она не столько умна, сколько хитра, но вовсе не дура. – И ты считаешь, что у меня это получится? – Ты сможешь изобразить американский акцент? – спросила она, усмехнувшись. – Ну, когда-то я выступал на сцене. В прошлой жизни. – Так это здорово! – воскликнула она, прикоснувшись к моей руке. Моя нагретая солнцем кожа почувствовала прохладу ее длинных тонких пальцев. – Не знаю… – пробормотал я. – Слишком большая ответственность. Если наша авантюра сорвется и что-нибудь случится с этой девушкой или с тобой… – Это моя подруга и моя идея, так что и ответственность вся на мне. – Я чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы можно было просто вломиться туда силой. В этой затее с посольством столько подводных камней… – Я не просила бы тебя помочь, Лин, если бы не была уверена в своем плане и в том, что ты способен его осуществить. Она замолчала, ожидая моего ответа. Я с ним не торопился, хотя сразу знал, какой он будет. Она, очевидно, думала, что я размышляю над ее планом, взвешивая все «за» и «против», я же на самом деле пытался понять, почему я соглашаюсь на это. Ради нее? Всерьез ли я увлечен или просто заинтересован? Почему я обнимался с медведем? Я улыбнулся: – И когда мы это проделаем? Она улыбнулась в ответ: – Дня через два. Мне надо подготовить почву. Она отбросила окурок и сделала шаг ко мне. Я приготовился к поцелую, но в это время вся толпа со встревоженными криками подбежала к окнам, окружив нас. Прабакер был позади меня и просунул голову мне под мышку, оказавшись между мной и Карлой. – Муниципалитет! – воскликнул он. – Смотрите! – Что случилось? – недоумевала Карла. Голос ее потонул в общем шуме. – Люди, присланные муниципалитетом, собираются снести часть хижин! – прокричал я ей в ухо. – Они делают это примерно раз в месяц. Так они пытаются бороться с ростом трущоб. Мы увидели, как с улицы на участок земли перед нашими трущобами заезжают шесть больших полицейских грузовиков. Кузова их были затянуты брезентом, но мы знали, что под ним в каждой машине скрываются по двадцать или больше полицейских. Вслед за шестью машинами подъехала грузовая платформа с рабочими и оборудованием, которая остановилась возле самых хижин. Из грузовиков посыпались полицейские, построившиеся в две шеренги. Муниципальные рабочие, жившие по большей части также в трущобах, спрыгнули с платформы и приступили к своему разрушительному труду. У каждого из них была веревка с кошкой на конце. Рабочий забрасывал кошку на крышу хижины и, зацепившись крюком за какой-нибудь выступ, тянул веревку на себя, пока крыша не съезжала на землю. Обитатели хижины едва успевали схватить самое важное: детей, деньги, документы. Все остальное обрушивалось и перемешивалось, превращаясь в хлам: керосиновые плитки и кухонная посуда, сумки и постели, одежда и детские игрушки. Люди в панике разбегались. Полиция останавливала их и направляла некоторых молодых людей к ожидавшим их грузовикам. Стоявшие рядом с нами наблюдали за этой сценой в молчании. С этой высоты нам было хорошо видно все происходящее, но даже самые громкие звуки не долетали до нас. Это бесшумное методичное уничтожение жилищ действовало на всех особенно угнетающе. Внезапно в этой жуткой тишине меня поразило стонущее завывание ветра, на которое до сих пор я не обращал внимания. И я знал, что на всех этажах здания, выше и ниже нас, у окон также стоят люди в молчаливом созерцании. Хотя рабочие знали, что их дома в легальном поселке никто не тронет, все работы на стройке прекратились. Все понимали, что по завершении строительства наступит очередь и их жилищ. Ежемесячный ритуал будет повторен в последний раз, и тогда уже все хижины до единой будут опустошены и сожжены, а их место займет автостоянка для лимузинов. На лицах окружающих были сочувствие и страх. В глазах некоторых людей читался также стыд за невольные мысли, которые возникают у многих из нас в ответ на притеснения со стороны властей: «Слава богу… Слава богу, это не моя хижина…» – Какая удача, Линбаба! Твоя хижина уцелела, и моя тоже! – вскричал Прабакер, когда полицейские и муниципальные рабочие наконец расселись по своим машинам и уехали. Они пропахали дорожку сто метров длиной и десять шириной в северо-восточном углу нелегального поселка. Было снесено примерно шестьдесят домов, больше двухсот человек лишились крова. Вся операция заняла от силы двадцать минут. – Куда же они теперь денутся? – тихо спросила Карла. – Завтра же возведут новые хижины на прежнем месте. Через месяц муниципалитет опять снесет их дома – или такие же на другом участке, и они будут отстраиваться заново. Но все равно это большая потеря. Все их вещи пропали. Придется покупать новые, а также строительный материал. А человек десять арестовали, и мы не увидим их несколько месяцев. – Даже не знаю, что пугает меня больше, – сказала она. – Бесчинство, которое творят с людьми, или то, что они воспринимают это как должное. Почти все остальные отошли от окна, но мы с Карлой по-прежнему стояли, прижавшись друг к другу, как и тогда, когда на нас напирала толпа. Моя рука лежала у нее на плечах. Далеко внизу люди копошились среди останков своих жилищ. Уже сооружались из брезента и пластика временные убежища для стариков и детей. Карла повернула голову ко мне, и я поцеловал ее. Упругая арка ее губ размягчилась при соприкосновении с моими – плоть поддалась плоти. И в этом была такая печальная нежность, что секунду или две я парил где-то в воздухе на крыльях невыразимой любви. Я представлял себе Карлу опытной, ожесточенной и чуть ли не холодной женщиной, но в этом поцелуе была неприкрытая беспомощность. Его ласковая мягкость буквально потрясла меня, и я первый отстранился. – Прости… Я не хотел, – пробормотал я. – Все в порядке, – улыбнулась она и откинула голову, упираясь руками мне в грудь. – Но боюсь, что мы заставили ревновать одну из девушек. – Какую из девушек? – Ты хочешь сказать, что у тебя здесь нет девушки? – Нет, конечно, – нахмурился я. – Я же знала, что Дидье нельзя слушать. Это его идея. Он уверен, что у тебя здесь есть подружка и потому-то ты тут и живешь. Он говорит, это единственная причина, по которой иностранец может добровольно поселиться в трущобах. – Нет у меня никакой подружки, Карла, – ни здесь, ни где-нибудь еще. Я тебя люблю. – Нет! – выкрикнула она, словно пощечину влепила. – Я ничего не могу с этим поделать. Уже давно… – Прекрати! – прервала она меня опять. – Ты не можешь! Не можешь! О боже, как я ненавижу любовь! – Любовь нельзя ненавидеть, Карла, – увещевал я ее мягко, пытаясь ослабить напряжение, в котором она пребывала. – Может быть, и нельзя, но осточертеть она абсолютно точно может. Любить кого-нибудь – это такая самонадеянность! Вокруг и так слишком много любви. Мир переполнен ею. Иногда я думаю, что рай – это место, где все счастливы потому, что никто никого не любит. Ветер закинул волосы ей на лицо, она убрала их назад обеими руками и застыла в таком положении, растопырив пальцы надо лбом и глядя в землю. – Куда, на хрен, подевался старый добрый бессмысленный секс без всяких побочных эффектов? – прошелестела она плотно сжатыми губами. Это был, собственно говоря, не вопрос, но я все равно ответил: – Я не исключаю этого – как запасной вариант, так сказать. – Послушай, я не хочу никого любить, – не успокаивалась она, хотя говорила уже мягче. Глаза ее встретились с моими. – И не хочу, чтобы кто-нибудь любил меня. Для меня эти романтические истории плохо заканчиваются. – Вряд ли найдется человек, для кого любовь – одно лишь безоблачное счастье. – Вот-вот, и я о том же. – Но когда это случается, у тебя нет выбора. Не думаю, чтобы кто-нибудь влюблялся по собственному желанию. И я не хочу принуждать тебя к чему-либо. Я просто люблю тебя, и все. Давно уже. И надо было наконец об этом сказать. Это не значит, что ты должна что-нибудь делать в связи с этим, да и я тоже. – И все равно я… Не знаю. Просто я… Господи! Но ты мне ужасно нравишься, и я счастлива из-за этого. Я буду по уши полна этим чувством к тебе, Лин, если этого достаточно. Взгляд ее был честен, но я знал, что она о многом умалчивает. Взгляд был храбр, и все же она боялась. Когда я расслабился и улыбнулся ей, она рассмеялась. Я засмеялся тоже. – Тебе достаточно этого на данный момент? – Да, – соврал я. – Конечно. Но, подобно людям в сотнях футов под нами, я уже собирал обломки в своем сердце и возводил новый дом на руинах. Глава 13