Лаборатория токсикологии и наркотических веществ делила помещения с Институтом судебно-медицинской экспертизы на площади Маза, вдоль набережной Рапе. Через эти стены проходило все, что только могли прислать полицейские службы: наркотики, нелегальная продукция, биологические материалы, прядки волос, образцы крови. Редкие криминалистические расследования обходились без помощи ищеек, способных по анализу ваших волос сказать, какие именно наркотические вещества вы принимали полгода назад и в течение какого времени. Ничто не могло ускользнуть от их бдительного ока и от чутья их приборов. Прежде чем отправиться туда, Люси и Николя воспользовались случаем заглянуть к Шене, который получил первые данные от патологоанатома: двенадцать ран из двадцати одной были уже изучены, и выяснилось, что все они нанесены посмертно. Что касается пиявок, помещенных в разрезы, они предварительно насытились кровью животного, а не человека; породу животного еще предстояло определить. Для Николя было очевидно, что речь шла о кошачьей крови, имея в виду находки в саду. А значит, Люси оказалась права: все сводилось к инсценировке, устроенной после смерти, чтобы их обмануть. Оставалось понять, почему Джек действовал подобным образом. – И еще одно, что я хотел бы вам сказать, пока вы здесь, – добавил Шене. – Это касается мозга Рамиреса, который я разрезал на тонкие пласты. Кажется, есть крошечная область, расположенная в височных долях, где наблюдается аномалия. – А в чем заключается эта аномалия? – Область пористая, словно изъеденная. Но я не специалист по мозгу и ничего добавить не могу без углубленных исследований в лаборатории. Тут широкое поле для предположений. Возможно, Рамирес страдал нейродегенеративным заболеванием, или это инфекция, или какая-нибудь онкология. Опять-таки буду держать вас в курсе, но, честно говоря, скорее всего, это займет немало времени. Анализы накапливаются, наши лаборатории не резиновые, и выяснение, чем именно болел тот тип перед тем, как умереть, не является главным приоритетом для патологоанатома. – И все же постарайся не забыть… Полицейские поблагодарили и перешли в другое помещение. Теперь они стояли перед химическим столом, загроможденным бинокулярами, стеклянными пластинками, колбами и разноцветными жидкостями. Химик, возвышавшийся рядом, Анжель Виго был двухметровой жердью с чуть сутулой спиной из-за привычки наклоняться над пробирками и микроскопами. На нем был халат, застегнутый до самой шеи, как если бы он носил корсет или смирительную рубашку, белые кроссовки и маленькие круглые очки в стиле Стива Джобса. Люси смотрела на штатив с тринадцатью пробирками, найденными у Рамиреса. Слезы… Она спросила себя, сколько времени нужно плакать, чтобы заполнить их одну за другой. Сколько слез пролила Летиция, прикованная к батарее отопления, и при каких обстоятельствах? Потому что она была уверена еще до того, как специалист открыл рот: эти слезы принадлежали девушке с колечком в носу. Виго взял одну из пробирок и вручил Николя: – Я подумал, что лучше бы вам приехать, потому что… это необычно – то, что я должен вам объяснить, и априори очень серьезно. Я никогда еще не встречался с подобным случаем. Обычно мы проводим анализы крови, волос, шерстинок. Но слез – впервые. Николя посмотрел на прозрачную жидкость. Что может быть более интимным, чем слезы? Он вспомнил тайник, устроенный на втором этаже. Секретное местечко. Кому принадлежит содержимое стеклянных трубочек? – Следует знать, что слезы насыщены химическими соединениями. Хлористый натрий, энзимы, липиды, протеины и даже гормоны, такие как лейцин, пролактин… Короче, они несут в себе настоящий микрокосм нашего существования, всего прожитого. Они могут рассказать нам свою историю. На сегодняшний день мы способны различить три типа слез: слезы базальные, рефлекторные и эмоциональные. Уловили? Оба копа пожали плечами. Это означало и да и нет. – Базальные слезы – самые обычные, они вырабатываются организмом для увлажнения глаз. Рефлекторные слезы предназначаются для защиты глаза от внешних воздействий, например ветра, холода, постороннего предмета… Что до эмоциональных слез – они вызываются эмоциями, нет смысла уточнять: грустью, смехом, разочарованием… Мы все с этим знакомы. И именно такие слезы нас в данном случае интересуют. Он протянул им книгу страниц в сто: – Рискую вас удивить, но это не официальный отчет и не научный труд, а альбом фотографий, сделанных современной американской художницей Роуз-Линн Фишер. Она специализируется на макро- и микрофотографиях и старается сделать видимыми, через изображение, различные физические проявления, обычно почти неуловимые. Такие как эмоции… Три или четыре года назад у нее была выставка во Дворце Токио[30] «Topography of Tears», «Топография слез». Потрясающе. Фишер долгие годы изучала сотни слез различного происхождения, свои собственные и своих близких, посредством оптического микроскопа. Она их фотографировала, выставляла в разных музеях современного искусства, она даже выпустила про них книгу, ту самую, что вы держите в руках. Как я вам сказал, в ней нет ничего научного, но эта книга – библия для тех, кто желает с точностью определить, каково происхождение слез в этих пробирках. Николя полистал книгу, Люси заглядывала сбоку. Снимки были действительно художественными и похожи на города из графита, на фракталы[31] или безумные переплетения металлических деталей. Настоящая аэросъемка внутренней территории, миниатюрного мира, несущего биологическое начало. Слезы надежды походили на пятна Роршаха, а пролитые после резки лука выглядели как кружево. Каждая фотография отражала отдельный мир, порожденный конкретной ситуацией, пережитой эмоцией. Люси спросила себя: а на что были похожи ее собственные слезы в ночь смерти Рамиреса? – Чему соответствуют слезы в пробирках? – спросила она. Ученый забрал книгу у них из рук и перевернул несколько страниц. Указал пальцем на фотографию, которая занимала весь разворот: – Одна-единственная эмоция: боль. Люси представила себе Рамиреса, пытающего Летицию и собирающего слезы, катящиеся у нее из уголков глаз. Виго изъял стеклянную трубочку из пальцев Николя и поставил ее на место. – В каждой пробирке от тридцати до пятидесяти миллилитров, что дает нам разброс от тысячи до тысячи пятисот слезинок. Те, кто их пролил, должны были плакать часами, чтобы заполнить пробирки до такого уровня. – Те, – повторил Николя. – Это женщины или мужчины? Виго поджал губы, закрыл книгу и положил ее на стол. Со вздохом посмотрел на штатив с пробирками: – Тринадцать склянок. Тринадцать совершенно различных химических составов. Эти слезы принадлежат тринадцати разным людям, в чем я совершенно уверен. Мужчины, женщины, молодые, старые? Невозможно определить. Единственное, что есть общего у этих пробирок: они были наполнены болью в чистом виде. Пока Люси, не шевелясь, смотрела на стеклянные трубочки, Николя переваривал услышанное. Тринадцать… У нее не укладывалось в голове. Каким номером была Летиция? Совершил ли Жюльен Рамирес еще двенадцать похищений? Пытал ли он и убил ли этих людей? Безумные, невероятные предположения, даже для копа, закаленного работой на Орфевр, 36. Николя думал о фреске, нарисованной на стене у Рамиреса. О насечках на его теле. В глубине души он не желал в это верить, но сегодня ему пришлось столкнуться с мерзкой реальностью: тринадцать человеческих существ были унесены дьяволами… – Можно определить их ДНК? – Этим я и собираюсь сейчас заняться, только уже в генетической лаборатории. Но не питаю особых надежд. ДНК содержится в ядре клеток, а в слезах их обычно нет, как и в моче. Хотя вполне возможно, что они захватили с собой немного генетического материала, когда скатывались, или же это сделал тот, кто их собирал. Надеюсь, нам повезет, и мы обнаружим мельчайшие чешуйки кожи в некоторых пробирках, которые позволят восстановить характеристики ДНК. В любом случае я буду держать вас в курсе, разумеется. Он пожал им руки: – Удачи вам! У меня такое ощущение, что она вам понадобится. Оказавшись снаружи, Николя обошел здание и встал лицом к Сене, скрестив руки и скрежеща зубами. Он отчаянно нуждался в дозе кокса. Уставившись на волны, он сосредоточился на плеске воды, чтобы вернуть себе спокойствие. – Когда Камилла умерла, я… я чувствовал, что ничего ужасней уже быть не может. То, что они с ней сделали… это выходило далеко за рамки того, на что способен человек. Сегодня у меня ощущение, что ту же пластинку поставили с начала, что все пошло по новой. Тринадцать человек… Тринадцать, ты хоть отдаешь себе отчет? Где они, все эти люди? И почему? Почему? Он наподдал ногой по гравию, выбив тучу мелких камешков. – Рамирес мертв, он жертва, но мне кажется, он и есть монстр. Он собирал слезы тех, кто попадал ему в руки, их самую интимную, самую драгоценную составляющую. Что творилось в голове у этого психа? Он почувствовал легкую грусть, глядя на проходящую баржу, скользящую по реке. – Я завидую тем ребятам на барже. Их беспечности, свободе. Думаешь, они счастливы на своей посудине? Думаешь, живя на воде, они отрезаны от всего дерьма, которое их окружает? – Они платят налоги, как и все. Николя подумал над ответом и вернулся на твердую почву. – В подвале было огромное количество мешков с негашеной известью, куда больше, чем нужно, чтобы хоронить кошек. Нас это должно было насторожить. И потом, та фреска, дьяволы, лица, полные ужаса… Это были они, те люди. Рамирес их увековечил, нарисовав и сделав себе насечки в виде черточек на груди в честь каждого из них. Как трофеи. Тела где-то лежат, на шесть футов под землей. – Мы ни в чем не уверены. – А я убежден. Как и в том, что он бы продолжил, если бы Джек его не остановил. Сколько мерзавцев вроде него ускользают? Мне трудно, Люси. Мне трудно представить себе, что он заставил их перенести. Он стоял лицом к ним, когда они плакали от боли. Он отобрал у них слезы и бережно хранил их, чтобы дрочить от воспоминаний. А хуже всего – он мог быть не один. – Ты думаешь о тех дьяволах на картине? – Три дьявола, да, и ампалланг на его члене, который указывает на принадлежность к клану, к «Pray Mev». И вспомни, как он был осторожен, никакого подключения к Интернету, анонимная телефонная карта… А если Рамирес действовал не в одиночку, а с одним или несколькими сообщниками? А если за этими слезами есть что-то еще? Я должен понять, что произошло. И прижать того или тех гадов, которые за этим стоят. Ради Камиллы, понимаешь? – Мы команда, Николя. Мы все хотим одного и того же. – Не так сильно, как я. О нет, можешь поверить, не так сильно, как я. Звонок мобильника Люси положил конец их разговору. Она отошла, чтобы ответить Франку. – Это я. Ты можешь говорить? – Николя неподалеку, но могу. – Тогда слушай меня хорошенько. Мы взяли девицу. – Господи. Как вы… – Молчи, потом поговорим. Робийяр ждет меня в машине, мы везем ее на Орфевр. Она видела меня и слышала мой голос, но ноль реакции. Значит, она уже сбежала, когда я появился в ту ночь у Рамиреса. Но вот ты не должна с ней пересекаться, – возможно, вы обе были в доме в один и тот же момент. Пусть Николя привезет тебя на Орфевр, а потом сошлись на проблему с детьми, я не хочу, чтобы ты там показывалась. Мы будем допрашивать ее в кабинете Маньена, он уехал в Дижон и не объявится раньше вечера. Повесив трубку, скажи Николя, что мы выудили рыбку и что тебе позвонили из детского сада из-за Жюля. У него температура. Я пошел. – Погоди… Но он уже дал отбой. Люси сделала глубокий вдох и подошла к Николя, который смотрел на нее вопросительно. – Это был Франк. Девушка у них. Николя снялся с места и решительным шагом направился к машине. 27 Мелани Мейер потребовала не адвоката, а врача. Шарко и Николя терпеливо ждали у двери одной из камер для задержанных, которые располагались в конце коридора, в дюжине метров от их кабинетов. Франк в молчании разглядывал молодую женщину через плексигласовое окно – бледную, худую, похожую на настоящий труп. С бегающими глазами, она дрожала перед врачом из срочной медико-судебной службы. Николя осмотрел Шарко с головы до пяток: – А как же твой костюм для торжественных случаев? Никогда тебя без него не видел после задержаний, даже если тебе приходилось заезжать домой. Да еще рубашка на тебе просто срам. Что это? – Собачьи лапы. Больше ты меня в том костюме не увидишь, швы на брюках в конце концов лопнули. С возрастом немного набираешь вес, и не всегда там, где хотелось бы. Но это не беда, как говорит Люси, он был совсем уж старым. Николя кивнул и глянул на выходящего медика. – Я подпишу вам бумагу с разрешением на задержание. Физически она не очень в форме, но выдержит. А вот с психологической точки зрения у этой молодой женщины явно проблемы. Послушать ее, так она на антидепрессантах, и я охотно верю, учитывая, как ее трясет. Вроде бы она давно страдает анемией, из-за чего несколько раз лежала в больнице. Я проверю. Говорит, что ничего не сделала и ее должны отпустить. – Конечно. Мы подадим ей выпечку и немного шампанского. – Приглядывайте за ней. Если оставите больше чем на двадцать четыре часа, я проверю, все ли в порядке.