Когда врач отбыл, Николя зашел и крепко взял ее за руку: – Мы о тебе позаботимся. Он отвел ее в кабинет Маньена и силком усадил на стул. Шарко чувствовал, что Николя готов взорваться и нервы у него на пределе. Он затворил за ними дверь и включил магнитофон. – Знаешь, почему ты здесь? – спросил Николя. Втянув голову в плечи, она затрясла ею, не разжимая губ. Запястье ее левой руки обвивало кольцо коричневых струпьев. По всей видимости, следы наручников с зубами, как у пираньи. – Я понимаю, – продолжил Николя. – Столько есть тем для разговора, что ты задаешься вопросом, о чем именно пойдет речь. Давай усложню тебе жизнь: ты задержана в рамках расследования, ведущегося по факту умышленного убийства некоего Жюльена Рамиреса. А теперь скажу проще, на случай, если ты не все поняла: ты в полном дерьме. Он начал кружить вокруг нее. Медленно. – Будем действовать по порядку. На самом деле в данный момент слесарь взламывает дверь твоей квартиры вместе с одним из моих коллег, типом, смахивающим на бульдозер. Если там есть что найти, лучше скажи нам заранее, пока он не вернулся, идет? Вместо ответа она только еще больше сжалась. Николя открыл досье на столе и бросил ей несколько фотографий. И заставил ее как следует рассмотреть труп Рамиреса. Она отвернула голову со слезами на глазах. – Вижу, ты его узнала. Твоего приятеля нашли в паршивом виде. Пуля в горле, двадцать одна рана, и внутри каждой резвились пиявки. Неплохой подарочек, без которого мы, копы, вполне бы обошлись. Можешь нам объяснить? Долгое молчание, которое оба полицейских решили не прерывать. Допрос должен войти в свой ритм. В конце концов она заговорит, пусть в час по чайной ложке. – Это ужасно, но… это не я… Я ничего не сделала, клянусь. Николя присел перед ней и крепко сжал ее нижнюю челюсть, так, что казалось, будто кости сейчас раскрошатся, как яичная скорлупа. – А с бойни ты сбежала, потому что ничего не сделала? – Я не должна была, знаю, но… я испугалась. – И то правда, как нас не испугаться, особенно моего коллегу со здоровыми мускулами, – бросил Шарко, стоящий слева. – Давай короче, цыпа. То, что ты забрала десять кошек, которых нашли закопанными в саду у Рамиреса, допустим, это не важно. То, что развлекаешься, зажигая свечи и поклоняясь Сатане с пентаклями и прочей хренью, – не проблема. А вот то, что ты была у своего приятеля дома в ночь, когда его прикончили, и ничего никому не сказала, уже проблема. Мы возьмем пробу твоей ДНК и меньше чем через двадцать четыре часа получим подтверждение, что ты была в его койке и именно с тобой у него был сексуальный контакт перед тем, как он сыграл в ящик. Ты его убила? Она разглядывала две темные полосы на рубашке полицейского, прежде чем посмотреть ему в глаза: – Нет! Я бы никогда такого не сделала! – Если не ты, то кто? Шарко не мог заставить себя смотреть на нее иначе как на птенца, выпавшего из гнезда. Ее мучнистая бледность, татуировки на руках и у основания шеи – маленький черный лебедь с распахнутыми крыльями. По краям ноздрей и вокруг губ виднелись следы пирсингов, которые она, конечно же, снимала на работе, чтобы потребитель не сломал себе зуб, откусив от сосиски. Еще он заметил порезы на запястьях и чуть выше, на предплечье. Умышленные? Попытка самоубийства? Извращенные игры с Рамиресом? – Женщина. Это была женщина. У Франка возникло ощущение, что большой вентиль провернулся у него под ногами и туда вытекает вся его кровь, как у животных на бойне. В эту конкретную секунду его охватило желание обхватить ее горло и сжимать, сжимать… Николя выпрямился – в отличие от Шарко, который, напротив, присел: – Объясни. – В тот вечер мы с Жюльеном были в его спальне. Он приковал меня одной рукой к кровати, а другой… Ну, вы понимаете… – Да, кажется, догадываемся. – В первый раз он услышал, как кто-то стучит во входную дверь, было около половины одиннадцатого. Он пошел в ванную, чтобы выглянуть в окно. Ничего не увидел, темно было, но, кажется, там была женщина, у нее что-то случилось с машиной. Он не стал открывать. Помню, он сказал что-то вроде: «Нашла где ломаться, дура». Франк вытер каплю пота, попавшую в глаз. Он потел, словно его поджаривали на вертеле. А еще Николя стоит прямо над ним… – Дальше? – Мы… мы опять стали трахаться. Потом… потом… я не знаю, это случилось минут через пять-десять. Кто-то зашел в дом со стороны фасада. Жюльен схватил ствол, который был спрятан в стенном шкафу. Я и не знала, что он… что он держит дома оружие. Николя сунул ей под нос фотографию «Хеклер-Кох P30»: – Вроде этого? – Да, может быть, откуда мне знать, темно было, говорю же. Он тихонько спустился. И оставил меня прикованной к кровати, а я не шевелилась, так было страшно. А потом… Вот тогда я услышала крики. Женские. Может, той женщины, которая стучалась в дверь десятью минутами раньше, не знаю. Они… они как будто дрались. А потом выстрел. Она застыла, уставившись в пустоту, затем поднесла руки к вискам. Сердце Шарко билось так сильно, что вздулась сонная артерия. И пот заливал брови. – Мне удалось дотянуться до ключа от наручников. И я выскочила в окно со шмотками под мышкой, даже один башмак потеряла. И бежала через лес, долго. Потом… потом я вышла на дорогу, и один водитель привез меня домой. У меня нога и запястье были в крови… Тот тип, у меня его карточка осталась, он сказал, чтобы я позвонила, если он понадобится. Карточка у меня в квартире, можете проверить. Я не вру. Она уставилась в пол, уткнувшись лбом в ладони, и замолчала. – Сколько выстрелов ты слышала? – спросил Николя. – Один… Только один. Первый выстрел, с PéBaCaSi, – подумал коп. Тот самый, отметину от которого он безуспешно искал. – Ты знаешь, где он был сделан? В гостиной? На кухне? В подвале? – Я… я не знаю… Я в жизни не слышала выстрелов. – По-твоему, кто стрелял? Женщина или он? – Она. По той простой причине, что Жюльен так больше и не поднялся в спальню. А я прям закаменела, боялась шевельнуться и зашуметь. У меня минут пять-десять ушло, чтобы подтянуть кровать и чтобы она не скрипела, достать ключ и освободиться от этих гребаных наручников. – А женщина – как она вошла? – Вот этого я и не понимаю. Жюльен, он был скорее параноиком, всегда запирался на два оборота. А я не слышала, чтобы стекло разбилось. Наверняка у той женщины был ключ. – Ты ее видела? Слышала? Она покачала головой: – Нет. Шарко не выказал своего облегчения и продолжил перекрестный огонь вопросов: – А что она сделала дальше? – Не могу сказать… Думаю, она вышла из дома. Последнее, что я слышала до того, как сбежать, был телефонный звонок. Помню точное время, потому что у меня был радиобудильник перед носом: он показывал двадцать два пятьдесят семь. И звонок был не как у мобильника Жюльена. Вагнер, «Полет валькирий», наверняка прогремел во всю мощь в доме Рамиреса. Все копы на этаже знали, как звонит мобильник Люси. Шарко с гримасой выпрямился и взглянул на Николя: – Ногу свело. Он не врал, лодыжку жгло как огнем, но физическая боль была ничто по сравнению с тем, что он в этот момент чувствовал. Конец его жизни мог наступить здесь и сейчас. И жизни Люси, и детей. Достаточно будет ей назвать Вагнера. – Ты весь в поту, если плохо себя чувствуешь, лучше выйди, – предложил Николя. Шарко, хромая, отошел и присел на край стола с таким ощущением, что его тело сейчас развалится на мелкие кусочки. Он вытер лоб рукавом рубашки: – Сейчас пройдет. Белланже занял его место напротив молодой женщины: – Ты говоришь, звонок. Какой? – Да не могу я сказать точно. Помню, я еще подумала, что где-то уже такое слышала, то ли по радио, то ли по телику… когда какой-то фильм смотрела. Но… это все, что я помню, и даже мелодия из головы выветрилась. Может, когда-нибудь вспомню. «Апокалипсис сегодня»[32], подумал Шарко так отчетливо, что ему показалось, будто его слышал весь мир. Никогда еще название фильма не звучало столь точно. Эта дремучая кретинка все забыла, и ее дырявая память только что на какое-то время спасла ему жизнь. – Почему ты не сообщила в полицию? – Я испугалась! Я боялась копов, боялась, что она меня найдет и убьет тоже! Я ведь с Жюльеном и знакома-то толком не была и не знала, во что он вляпался. Мы только трахались время от времени, и все. – Ты трахалась время от времени… А насчет закопанных кошек, за которыми именно ты ходила в Центр защиты, ты, наверно, тоже не в курсе? Молчание, рот на замке. Она шмыгнула носом и потерла его тыльной стороной ладони, не отвечая. – Откуда нам знать, что ты все это не выдумала? А если та женщина – это ты и была? А если это ты его прикончила и все подстроила, чтобы на тебя не подумали? – Никогда бы я ничего такого не сделала. Никогда. Николя поднес к ее глазам фотографии жертвы из водонапорной башни: – Кто это? Она с ужасом посмотрела на снимки. По ее щекам катились слезы. – Я… я не знаю…