Шарко подумал, а не станут ли черви следующим этапом после лошади. Постепенное погружение в запретное, невозможное, безумное. – И тогда произойдет слияние человека и рыбы… В этом и состоит метаморфоза. Слияние живых существ посредством крови. Художница посмотрела на увеличенную фотографию на стене, где она стояла нос к носу с волком: – Когда я впрыснула себе кровь волка, у меня действительно возникло ощущение, что я куда-то переместилась, что я больше не в своем привычном теле. Я все воспринимала каждой клеточкой: с одной стороны, я чувствовала страх и в то же время – настоящую мощь хищника. Я не спала три дня и все это время пребывала в состоянии сверхчуткости. В глубине моего существа я была волком, стелющимся по степям, волком, который рыщет в поисках добычи, но постоянно думает о собственном выживании. Конечно, часть ощущений была обусловлена щитовидной железой или надпочечниками, которые реагировали на впрыскивание чужеродной крови, точно так же как и мощной активацией иммунной системы, но этим объяснения не исчерпываются. Я действительно чувствовала волка внутри себя… И это опять-таки была метаморфоза. – Но почему множественное число? Вы сказали: «Принять кровь означает распахнуть перед собой двери метаморфоз». – Это отсылка к Овидию и его эпической поэме «Метаморфозы». Помимо прочего, там можно прочесть, что Медея заменяет кровь людей, чтобы дать им прожить подольше в ожидании возвращения аргонавтов. Овидий поднимает тему бессмертия, но главное – в этих стихах он в конечном счете говорит о первых опытах благотворной передачи крови, которая позволяет превратиться в кого-то другого. Пройти через метаморфозу, чтобы стать кем-то лучшим. Если вчитаться, мы найдем здесь первые неосознанные мысли о переливании крови, которое сегодня спасает тысячи жизней. Смешивание крови, переливание… Речь была бессвязной, иногда словно потусторонней, но Шарко что-то улавливал. Рамирес пил кровь своих жертв или даже впрыскивал ее себе, чтобы почувствовать, что ощущала его добыча перед смертью. Поглотить не только их энергию, но и страдание. Слиться с ними. – И последнее: если речь пойдет о переливании крови от человека к человеку, но, естественно, вне больничных условий, что вы на это скажете? Она слегка отшатнулась и посмотрела на Шарко едва ли не гневно: – Я говорила о выходе за грань, а не о безумии! Цель биоискусства – не игра со смертью. Кровь волка, которую мне ввели, была очищена от иммуноглобулинов, несовместимых с человеческим организмом, точно так же будет и в случае с лошадью. Я готовлюсь много месяцев, вкалывая себе под медицинским наблюдением небольшие дозы, которые стимулируют мои антитела. Все под строгим контролем. Реальной опасности нет. – Но можно представить себе и более экстремальных биохудожников… которые решили перейти все границы и отбросить все табу. Вот они-то могли бы играть и со смертью. – Возможно, всякое бывает, вы это знаете лучше, чем я. Но ко мне это отношения не имеет, уж извините. Шарко поблагодарил за кофе, забрал картину и направился к выходу, пока имя Мев Дюрюэль неотступно крутилось у него в мозгу. Шизофреничка… Он вернулся в Управление с головой, гудящей от вопросов. Рассказывая о своих находках шефу, он спрашивал себя, каким образом художница, страдающая психическим заболеванием и запертая в четырех стенах, могла оказаться в самом центре всей истории. И как из своей больницы она могла привести Кулома к смерти. 40 Двадцать часов сорок минут. В свете слабенькой электрической лампочки Николя сидел один в подвале Рамиреса, зажав между колен теплое пиво, и смотрел на разложенные папки с данными по делу. Удовлетворение от хорошо проделанной работы ложилось ему бальзамом на сердце. Именно он настоял на поисках первой отметины, от PéBaCaSi. И эта отметина скрывалась вон там, если глянуть по диагонали, в полутора метрах над его головой. Николя не отказал себе в удовольствии позвонить Маньену и объявить о своей находке. Благодаря этой отметине Белланже мог теперь довольно точно воспроизвести ход событий, имевших место двадцатого сентября. И тщательно расписал все в блокноте, страница за страницей. Все началось около двадцати двух тридцати. По словам Мелани Мейер, некая женщина постучала во входную дверь дома. Рамирес встал, не производя шума, выглянул в окно спальни. Вернувшись обратно к Мейер, он сказал, что у какой-то бабы сломалась машина. И не стал открывать. Неизвестная вернулась десять минут спустя и проникла в дом с помощью ключа от входной двери, дубликат которого у нее имелся. Николя отхлебнул глоток пива, сделав два заключения. Первое: Рамирес не был знаком с PéBaCaSi, иначе он не сказал бы, цитируя Мейер: «Нашла где ломаться, дура». И второе: PéBaCaSi хотела удостовериться в отсутствии хозяина, прежде чем войти в дом с помощью ключа. Она не хотела столкновения с Рамиресом, скорее что-то искала. Что именно? Могла ли идти речь о написанных кровью картинах, которые потом забрал Шарко? Или о кальке с нанесенными точками? Или о фреске с дьяволами? Связано ли это с одной из жертв? Искала ли она доказательства виновности Рамиреса? Как бы то ни было, она залезла в подвал. В это время Рамирес схватил свой «Хеклер-Кох P30» и крадучись пошел по дому. Он спустился по скользкой лестнице и оказался нос к носу с PéBaCaSi. И тут… Коп поднял глаза к потолку: – Несчастный случай. Это был несчастный случай, а вовсе не казнь. Ты не собиралась убивать его, когда проникла в дом. Наоборот, ты хотела избежать встречи. Николя внес очередную запись в блокнот и закрыл его. Несчастный случай был наиболее вероятной гипотезой. Чем еще могло объясняться несообразие места, куда вошла первая пуля? Николя встал и принялся жестикулировать, как актер, который проигрывает сцену перед съемкой. Рамирес появился неожиданно, но свое оружие не использовал. Он был крупным, мускулистым, молодым. Без сомнения, он думал, что возьмет верх. Началась борьба, оба покатились по полу. Николя отставил пиво и присел на корточки, повернув лицо к потолку. Он представил себе: Рамирес сверху, она внизу… Она направила оружие на горло и выстрелила. Но почему не бросить все и не убежать? Зачем нужно было придавать несчастному случаю вид отвратительного убийства? Николя стал расхаживать туда-сюда, периодически пропуская глоточек алкоголя. Он был уже слегка навеселе и хорошо чувствовал себя здесь, в подвале, где отлично думалось. И уже побаивался момента, когда придется возвращаться домой и его снова начнут преследовать лица трупов, обнаруженных накануне. Итак, PéBaCaSi решила остаться. Зазвонил ее телефон, точно в двадцать два часа пятьдесят семь минут. Мейер была еще на втором этаже, она услышала звонки, но не издала ни звука. Потом она втихаря сбежала через окно, пока Рамирес, перетащенный вглубь подвала, получал вторую пулю в горло, выпущенную из его собственного оружия. Николя достал из одной из папок фотографию подвала до уборки, а также снимки крупным планом трупа и в энный раз принялся их рассматривать. Рамирес был искромсан и нашпигован пиявками, как хороший бретонский фар[46]. У PéBaCaSi были крепкие нервы и незаурядное воображение. Думала ли она уже о копах, когда действовала? Пыталась ли сбить их с толку? Заставить поверить, будто действовал извращенец, хотя на самом деле она приложила все старания, чтобы не столкнуться с Рамиресом? Николя вернулся к месту, где оставила отметину первая пуля. PéBaCaSi старалась отвлечь их внимание, отвести подальше от точки первого выстрела. Она не вчера родилась, так что тело усадила в абсолютно той же позе. Он посмотрел на пространство в глубине подвала и почувствовал, что ответы где-то там, витают прямо над его сознанием. Внезапно он застыл перед одной из стен. Потом вернулся к папкам и начал в них рыться. Достал цветной снимок пистолета «Хеклер-Кох P30» и внимательно в него всмотрелся: – Бинго! Он сел на место мертвеца, представил себе точное положение стрелка напротив. Потом выпрямился, со своим «зиг-зауэром» в руке, и принял позу убийцы: на коленях, лицом к воображаемому трупу, держа оружие прямо перед собой. Он вспомнил о замечании Шарко в тот вечер, когда обнаружили тело: только левое расположение окна выброса гильз на пистолете могло объяснить, почему гильза оказалась в куче кирпичей, как раз позади него. В таком случае оловянная трубочка задела бы совсем близко расположенную левую стену и потом отлетела бы назад. Одна загвоздка: окно выброса у всех «Хеклер-Кох P30» находилось справа, как и у его «зиг-зауэра». Николя вихрем помчался наверх, достал ушные затычки из бардачка машины – там же лежала зубная щетка, ватные палочки, расческа и початая упаковка дюжины банок пива, – снова спустился в подвал и занял прежнюю позицию, только вставив затычки в уши. Прицелился в дыру на стене, прижмурил один глаз и выстрелил. Гильза отскочила вправо, подпрыгнула на полу, не долетев и до ближней к входу стены. Даже с учетом того, какая свалка была здесь в ночь смерти Рамиреса, гильза никак не могла оказаться позади него, на уровне кирпичей. Николя сделал быстрый набросок в блокноте, потом принялся листать баллистический отчет, написанный Ги Демортье, и фотографии улик, приобщенных к делу и опечатанных Франком. Крупный план гильзы, изъятой на уровне кирпичей, сфотографированной той ночью на нейтральном фоне: она была точно марки «Люгер», как и гильза от выстрела в водонапорной башне, именно ее изучал Демортье, и не может быть сомнений, что она соответствует пуле TiZiCu, глубоко ушедшей в стену напротив него. Но тогда в чем подвох? Где Николя ошибся в своих рассуждениях? Какая-то деталь по-прежнему от него ускользала. Он подобрал собственную гильзу и замер перед пулей в момент, когда собрался ее вытащить. Она почти не углубилась в стену, в отличие от той, которую извлекли в ту ночь из этого же места. Он вернулся к отметине на потолке. И здесь тоже проникновение снаряда было слабым. Он достал мобильник и позвонил баллистику, который ответил после четвертого гудка. – Мне очень жаль беспокоить тебя так поздно, но один вопрос никак не дает мне заснуть. – Слушаю тебя. – Мы наконец нашли отметину от первого выстрела, PéBaCaSi, на потолке подвала жертвы, в нескольких метрах от другого следа, TiZiCu. Материал, в который попали пули, один и тот же – кирпич. Вот только дырка в потолке совсем не такая глубокая, как в стене. Я не очень разбираюсь в оружии. В чем тут дело, по-твоему? – Головка монолитная или головка полая. – То есть? – Полые головки используются, чтобы нанести максимальное поражение внутри цели, теоретически не выходя из нее. Говорят, что пуля раскрывается при попадании внутрь. Монолитные головки обладают большей пробивной способностью и, как правило, продолжают лететь по своей траектории. Отсюда возможный ущерб для окружающих. Вот почему силы порядка теперь экипируются снарядами с полой головкой. Года так с две тысячи десятого или с две тысячи одиннадцатого, кажется. Николя посмотрел на сплющенную пулю у себя на ладони. Значит, пуля, попавшая в стену, была монолитной, а та, что в потолке, – с полой головкой. У PéBaCaSi было оружие с патронами того же типа, что и у копов. – А полые головки очень распространены? – Вообще-то, их продажа для пистолетов и револьверов запрещена, они предназначались, как я уже сказал, для полиции и армии. – Значит, стрелок кто-то из наших? – Да, не исключено, но с уверенностью утверждать нельзя. Я сильно сомневаюсь, что ваш стрелок приобрел эти боеприпасы легально. На черном рынке можно найти полые головки, в основном украденные с военных складов. Их, конечно, меньше, чем монолитных, но все-таки есть. Короче, нельзя сказать точно. Я ответил на твой вопрос? – Да, спасибо, Ги. Он дал отбой и застрочил в блокноте, делая пометки и расстраиваясь из-за этой истории с полыми и монолитными головками. Возможно, кто-то из своих… Коп, военный, таможенник? В любом случае человек, знающий, как обмануть следователей и закамуфлировать место преступления. И чертовски хладнокровный к тому же. Николя прикончил пиво, довольный своей находкой. «Дьявол кроется в мелочах», – сказал тот мужик с пропускного пункта. А собранные воедино мелочи могли привести к разгадке. Не в этом ли был убежден Шарко? Капитан полиции чувствовал, что мало-помалу приближается к PéBaCaSi. Сужает вокруг нее круги. Маньен и так раскален добела, ему совсем не понравится ни стрельба, ни использование табельного оружия на бывшем месте преступления. Любой выстрел вне стенда должен быть предметом строгого разбирательства. Куча бумаг, и босс вдоволь потешится, влепив ему выговор, ну и прочая хрень в том же роде. Но Николя не собирался доставлять ему такого удовольствия. Эксперимент, проведенный сегодняшним вечером, останется его маленьким секретом: он никому ничего не скажет. Это расследование внутри расследования, из-за которого его упрекали в разбазаривании ресурсов, стало чем-то личным. Он не выпустит свою косточку. Он подобрал гильзу, сунул ее в карман вместе с пулей, потом, получив сообщение на мобильник, решил сняться с места. В одиннадцатом часу вечера Шене хотел их видеть, чтобы подвести итог вскрытиям. 41 Смерть. В ее самых завершенных формах. Без прикрас и ухищрений. Тела сухие, влажные, дряблые, зеленоватые или же ноздреватые мумии, легкие, почти воздушные, словно художественные творения из музея ужасов. Голые фигуры, изрезанные, насколько возможно, хирургическими инструментами, жуткий хоровод лишенных плоти лиц, мерцающих костей, обнаженных сухожилий, разложенных на два ряда столов, как для последнего семейного фото, – билет в одну сторону, в ад. Франк, Жак и Николя с усталыми лицами, опухшими от постоянного недосыпа, сгрудились в углу, лицом к Армии тьмы[47]. В первых рядах на представлении жестокости этого мира, погруженные в отвратительную вонь – часть атмосферы, вырвавшейся из замогильного нутра, худшая смесь, нечто между растительным и животным, грибом и падалью. Поль Шене тоже держал удар, он, несгибаемый, прошедший две с половиной тысячи вскрытий – тел вздувшихся, уродливых, новорожденных, утонувших, сгнивших, сгоревших, искромсанных или просто умерших, без затей… Он стоял между двумя рядами, как зловещий школьный учитель в классе зомби. Жак провел часть дня рядом с ним и даже наблюдал, как в складках плоти мухи вылупляются из своих куколок и улетают с веселым жужжанием. Рождение, украденное у пустоты смерти. В природе ничто не пропадает, но все преобразуется. – Итак… Долгая пауза. С чего начать? – …Вместе с моими коллегами и в самом тесном сотрудничестве с патологоанатомом, антропологом и энтомологом, которые проводили параллельные исследования, мы пришли к следующим выводам: среди тринадцати объектов имеются восемь женщин и пятеро мужчин, возраст которых иногда сложно определить, но я бы предложил разброс – от молодого человека семнадцати-двадцати лет до индивидуумов, которым максимум пятьдесят. Особенности, отмеченные антропологом: судя по форме черепов и лиц, этническая принадлежность варьирует – это африканцы, возможно, китайцы, но также и европеоиды. Короче, похоже, мы столкнулись с полным разнообразием и выделить стандартный профиль не представляется возможным. Франк подумал о Летиции: она была с Реюньона. Он уже заметил ее тело, во втором ряду: мрачный ком смятой и пожелтевшей бумаги. Голова была повернута в его сторону, и то, что было когда-то молодой девушкой, полной жизни, теперь словно сверлило его пустыми глазницами. Поль Шене направился к сравнительно хорошо сохранившемуся мужскому трупу: – Невозможно определить причину смерти всех объектов, только три из них позволили сделать более-менее точные заключения, которые мы и экстраполировали на все остальные, более поврежденные. Вот это номер четыре, был закопан в лесу в Валле-де-Шеврез и засыпан негашеной известью. Как и труп из водонапорной башни, он был полностью обескровлен. Он указал на куски пластика, лежащие в прямоугольном лотке: