– На шести из тринадцати тел мы нашли канюли. Можно предположить, что канюли имелись и на других телах, но в результате процесса разложения и извлечения тел эти кусочки пластика затерялись где-то в земле или в воде. У большинства тел ребра сломаны: это наводит на мысль об очень жестком массаже сердца с целью заставить мышцу качать кровь до самого конца. Поэтому мы можем обоснованно предположить, что всех жертв постигла участь Вилли Кулома: их выкачали до последней капли. Николя чувствовал себя плохо. Он представлял себе мучения этих людей, как когда-то воображал муки Камиллы. Он думал о слезах боли, катящихся из их глаз, об отчаянных криках, о литрах крови, перекачанных в пластиковые контейнеры, чтобы, возможно, оказаться в глотках каннибалов. – Мы отправили образцы каждого объекта на анализ ДНК в надежде, что эти анонимы обретут личность и лицо. Медэксперт снял латексные перчатки и усталым жестом бросил их в корзину. – Самое сложное – установить хронологию преступлений. Тела были в воде, в пластике, в земле, покрыты слоем негашеной извести, более или менее глубоко закопаны, что крайне затрудняет процесс датировки. Опять-таки можно говорить только об общем представлении. Посоветовавшись с коллегами и в ожидании дальнейших уточнений, я бы сказал, что самому старому трупу, перешедшему в состояние скелета, года два, как минимум. Что до наиболее свежего, ему на глаз несколько недель. Франк погрузился в размышления. Возможно, после Летиции трупов больше не было. А что до предшествующих… два года тому назад… Временная прикидка соответствовала рассказу Флорана Леяни: Рамирес и тот тип в солнечных очках именно тогда начали формировать свой клан. Он подошел к наиболее свежему телу. – Два года, тринадцать жертв, получается убийство каждые два месяца. Прямо как на конвейере… Перед его глазами возникла череда туш на бойне. Это кладбище под открытым небом вызывало те же ощущения, что и там. Николя подошел к нему, его дыхание сильно отдавало мятой. Франк, хоть и внимательно слушал медэксперта, опять задался вопросом: зачем его коллега возвращался в подвал Рамиреса и почему проторчал там так долго? Белланже на эту тему особо не распространялся. – Мужчины, женщины, возраст разный, расовая принадлежность, наверно, тоже, – бросил Николя. – Столько различий, и, однако, должен быть какой-то признак, который их связывает. Рамирес не мог наносить удар наугад. – С чего ты взял? – возразил Шарко. – Кто тебе сказал, что он не действовал импульсивно, в зависимости от своих перемещений? – Канюли. Тот факт, что он, возможно, впрыскивал себе их кровь. Ты не можешь проделать такое с человеком, выбранным наугад. Слишком велик риск, и Рамирес рано или поздно вытянул бы неудачный номер. Болезнь или несовместимость крови. Нет, он искал именно эти жертвы, и никакие другие. – Нет никаких доказательств, что он впрыскивал себе их кровь. Может, он всего лишь ее пил. – Да, может, что само по себе уже не слабо, верно? Но у меня такое чувство, будто… происходило нечто интимное, почти чувственное, между палачом и его жертвами. Он их рисует, забирает всю их кровь, хранит их слезы, делает отметки на деревьях, чтобы возвращаться время от времени. Он дорожит каждой из них. Молчание воцарилось в ледяном помещении, где теперь слышалось только гудение вентилятора. Позади них дверь тамбура открылась, и показалось лицо Маньена. За ним следовал мужчина с черной квадратной бородой, как у легионеров, и бритым черепом, на котором красовалась только одна прядь надо лбом. Похож на Джона Лому[48], но на несколько сантиметров и килограммов помельче. У Шарко внезапно возникло дурное предчувствие: присутствие этого типа не вписывалось в привычные рамки. Мужчина на мгновение замер при виде разложенных тел, потом коротко кивнул всем, поднеся руку к носу: – Извините. Этот запах. Надо привыкнуть. – Это Хуберт Ландро, – объявил Маньен, тоже не сдержав гримасу. – Он один из руководителей Бюро по розыску без вести пропавших. Странное время и место для встречи, но, возможно, благодаря его визиту наше расследование получит столь ожидаемый толчок. А Франк – удар под дых. Бюро по розыску уже в игре. Разумеется, из-за проклятущей прессы. Обнаружение в регионе тринадцати тел людей, a fortiori[49] считавшихся пропавшими, по всем законам логики не могло его не заинтересовать. Журналисты подожгли фитиль и обнародовали связь, которую при иных условиях невозможно было установить. Господи, ну что за обвал невезенья? Франк проживал кошмар внутри кошмара, что-то вроде многослойного сна, и каждый новый слой оказывался страшнее предыдущего. Голос начальника пробился в его сознание: – …Хуберт тут же среагировал, когда я ему назвал имя автора этой бойни. Хуберт? – Четыре месяца назад к моим людям поступила информация об исчезновении одной молодой женщины, Летиции Шарлан, совершеннолетней, которая жила в приемной семье в городке недалеко от Лонжюмо. В середине мая она вышла из молодежного центра и больше не подавала признаков жизни. Она часто исчезала из приемной семьи, грозилась уйти насовсем, и мы решили, что она просто сбежала, как часто бывает в подобных случаях. Имя Жюльена Рамиреса мелькало в нашем досье, его тогда вызвали как свидетеля, поскольку его грузовичок был несколько раз замечен недалеко от тех мест, которые посещала девушка. Мы следовали процедуре, и если его больше не беспокоили, то потому, что он был на стройке в момент ее исчезновения. – Просто они действовали вдвоем, – откликнулся Николя. – Двое дьяволов… – Двое кого? Шарко в своем углу испытал такое потрясение, что вынужден был прислониться к стене, чтобы не покачнуться. Голоса едва доносились до него сквозь звон в ушах. Маньен и шишка из Бюро подошли к медэксперту. – Мы вам все объясним, но у нас есть несколько причин полагать, что Рамирес действовал не один. Тело номер девять, то, которое было найдено вместе с кольцом, это которое? Поль Шене указал на мумию с пустыми глазницами и черепом, разрезанным на две части, которые наскоро сложили вместе. – Это то тело, которое я считаю самым недавним. Пол женский, от девятнадцати до двадцати двух лет, рост приблизительно метр семьдесят, короткие черные волосы, происхождение, скорее всего, не европеоидное. Руководитель Бюро по розыску приблизился, по-прежнему прикрывая ладонью нос и рот: – Летиция была с Реюньона, по национальности мальгашка. Двадцать лет. – В таком случае все сходится, – заметил Шене. Украшение находилось в опечатанном и пронумерованном мешочке, лежащем у ног, Жак должен был забрать его после проведения всех экспертиз. Ландро внимательно все осмотрел: – Трудно сказать, тело слишком повреждено. Но что касается украшения, тут сомнений нет, оно то же самое. Он повернулся к Маньену: – Вы можете провести анализ ее ДНК как первоочередной, чтобы мы сделали сравнительный тест? Мы должны быть уверены, прежде чем оповестим приемную семью. – Считайте, уже сделано. – Если ДНК совпадет, я передам вам все наработки из нашего досье. Один коп в отставке из Атис-Мона забил тревогу и впервые вытащил на свет божий имя Рамиреса. Сами увидите. Мы все заинтересованы в сотрудничестве в таком деле и… Его прервал стук захлопнувшейся позади двери. Шарко исчез. 42 Люси терла глаза, просматривая статьи об автобусной аварии с аквалангистом в августе две тысячи тринадцатого года. Тексты ничего не дали, да и фотографии тоже – сплошь неизвестные. Было уже за полночь. Почему Франка до сих пор нет? Почему он не отвечает на звонки? В час ночи она уже собиралась звонить Николя, когда Шарко переступил порог: красные, налитые кровью глаза и алкоголем несет за километр. Янус, прилегший в уголке, протиснулся у него между ногами. Коп наклонился погладить пса и пошатнулся. – В баре я без труда обеспечил себе классное место. От меня так разило смертью, что ближе чем на два метра никто и не совался. Собака обнюхивала его со всех сторон. Шарко опустился рядом с ней на ковер и позволил покусывать свои пальцы. Люси глянула на него, умирая от беспокойства, потом пошла на кухню за стаканом воды. Франк налил себе виски и рухнул в кресло, держась рукой за голову: – Мы погибли. Погибли, Люси. Она поставила стакан на стол и устроилась рядом: – Объясни. – Кончено дело, они знают про Летицию. Мы попали под нож. – Они знают? Как так? – Какой-то тип пришел с Маньеном на вскрытие, мужик из Бюро по розыску, который занимался исчезновением Летиции. Весь сыр-бор из-за журналистов. Парень узнал кольцо. Чертова побрякушка… Люси почувствовала, как по ней прокатилась волна жара. В отличие от Франка, для нее было облегчением больше не держать в себе эту тайну. – Он рассказал об обстоятельствах исчезновения девушки. Завтра получат результаты ДНК, и подтвердится, что это именно Летиция. Через несколько часов этот тип передаст досье об исчезновении нашей команде. Твой дядя не останется без внимания: скромный коп на пенсии, который в какой-то момент обратил внимание на грузовичок Рамиреса. Никому не известно, что он умер от сердечного приступа, а значит… кто-то вроде Жака или Николя явится к нему поговорить по душам. А когда тетя скажет, что он умер, они не уйдут, о нет. Они накинутся на нее, как собаки на мозговую косточку, начнут требовать подробностей, пытаться узнать, с чего бы вдруг Анатоль стал следить за Рамиресом и не сообщил ли дядя тете каких-нибудь деталей, которые могли бы помочь в нашем расследовании. А как только Николя обнаружит вашу родственную связь, у него в голове зажгутся все сигнальные огоньки зараз. Он свяжет факты, а выводы напрашиваются сами собой. Он поймет, что PéBaCaSi – это ты. Люси потребовалось несколько мгновений, чтобы оценить ситуацию. Впервые с начала этой истории она видела Франка в таком подавленном состоянии; она ласково коснулась его, почерпнув в этом жесте силу поделиться мыслью, которая давно пришла ей в голову: – Остается один выход, Франк, он кажется нелепым, но я думаю о нем с тех пор, как тетя позвонила мне в Брест. – Ну, просвети меня. Потому что сейчас… я вынужден искать выход на дне бутылки. – Будь что будет, но мы никому не скажем, что Анатоль был моим дядей, а Режина – моя тетя. Шарко нахмурился: – Что ты такое говоришь? – Сам посуди, их фамилия Кодрон, как и девичья фамилия моей матери. А я Энебель. Кто свяжет их и меня, если мы и рта не раскроем? Вот ты, например, знаешь тетю Николя? А Жака? Или Шене? Нет. Мы проводим вместе целые дни, но мы ничего не знаем о родственниках друг друга. Если мы ничего не скажем, если не будем реагировать на упоминание имени моего дяди, когда они до него доберутся, у нас не будет проблем. Франк удивленно и задумчиво посмотрел на Люси. И в конце концов кивнул: – А что, не исключено. Да… И даже больше, чем не исключено, это скорее идея… и осуществимая. – Завтра утром я в последний раз съезжу проинструктировать тетю. Главное, чтобы она ни под каким видом не упоминала ни моего имени, ни нашего родства, а все, что она знает об этом деле, – это то, что знают все: дядя потихоньку продолжил расследование, он честно сообщил в Бюро о присутствии грузовичка Рамиреса недалеко от мест, где бывала Летиция. И на этом точка. Он никогда не следил за Рамиресом у его дома и не делал слепка с ключа… Я на всякий случай проверю, нет ли где-нибудь моей фотографии в квартире у тети, но вроде не должно быть. А когда ее будут допрашивать, нужно, чтобы ни тебя, ни меня рядом не было. Потому что она обязательно сделает какую-нибудь глупость. Назовет нас на «ты» или бросит особый взгляд, что-то в этом роде, и нас выдаст. Мы должны держаться подальше от этой стороны расследования, пусть поработают другие. Если мы будет тщательно следовать плану, все получится. Шарко поднес край стакана с виски к губам. Ледяное прикосновение к языку и горлу. – Хорошая мысль. При условии, что сработает. – Моя тетя такова, какая есть. Но мне кажется, что она наконец осознала, что стоит на кону. И даже если она будет расспрашивать о Летиции, это не вызовет подозрений. В конце концов, она знала девочку и ее приемную семью, слышала и читала газеты, как и все, и ничего удивительного, что она интересуется. Люси показала ему эсэмэску от Николя в ее мобильнике: «След от PéBaCaSi на потолке в подвале!» – Вот это беспокоит меня даже больше, чем тетя. Я получила ее в середине дня. Вспомни, что Николя сказал тебе о первой отметине. К каким выводам он пришел? В каком направлении движется?