— Да вон хоть… если не брезгуете, — кивнул он в сторону обезьянника с крашеной лавкой внутри. — Там чисто. Она хотела сказать "брезгую", но уже не смогла. Спазм вновь подкатил, сдавил ее всю внутри от низа живота до горла. Только бы не упасть!.. И не проблеваться прямо на стол, на компьютер Этому-Одному… До боли, до сильной боли закусить губу — а что еще делать?! Сдавить ногтями мочку… Словно невидимое торнадо, невидимый дух-полтергейст развернул ее назад — и только у самой двери отпустил… У двери ее и вправду чуть отпустило, и там она смогла обернуться и сказать: — Я выйду… подожду там. — Я догадался, — кивнул Этот-Один-Мент-За-Столом. — Там дождь. Что не так-то? — У меня клаустрофобия, — сказала она, наконец ощутив вокруг себя малый, меньше объема застрявшего между этажами лифта, но все-таки больше объема закопанного гроба, объем свободы. Мент замер. — Боязнь замкнутого пространства, — добавила она, почувствовав, что объем спасительно увеличивается. — Да все и так открыто, — с усмешкой сказал мент, кивнув в сторону обезьянника. Она выскочила наружу и захлопнула за собой дверь. В-Штатском-Со-Стрелками-На-Брюках посмотрел на нее, распрямился и закрыл капот ее машины. Она думала, что все давно кончилось, что она все давно преодолела. Ничего еще не кончилось! Ничего она не преодолела! Мир вокруг показался ей сделанным. Только что сделанным, совсем не настоящим, фальшивым… Эти сумерки, этот дождь… И уж конечно, этот бетонный короб со столом, единственным стулом и обезьянником внутри. И это вовсе не ее машина — эту фальшивую "мазду" тоже только что сделали, пока она была там, в картонно-бетонном коробе… Один из классических симптомов шизофрении. Она все про все симптомы знала. И знала, что к психотерапевту не пойдет. Надо срочно справиться самой. Как всегда. Пара глубоких вздохов… Она подняла лицо, ловя мелкие и частые капли дождя на веки, на лоб, на щеки, на губы. "Все хорошо. И вовремя, — сказала она себе. — Сейчас я вернусь назад — и сяду в обезьянник. Пусть он меня выгоняет. Я там лягу спать… И все… Они меня сделали. Сейчас я сделаю их… Нет, не их. Себя. Переделаю себя заново. Отличный повод. Переделаю, подруга, вот увидишь". — Извините. Разрешите. — Что? — удивилась она. Оказывается В-Штатском-Со-Стрелками-На-Брюках хотел войти внутрь, а она стояла у него на пути. Она посторонилась, сошла с широкой ступеньки-плиты с давно обколовшимися краями и двинулась к машине. И поймала себя на том, что на несколько секунд забылась и прошла полпути до машины с явным намерением сразу сесть и уехать. "Стой, подруга! Куда?! — тормознула она себя. — А документики?! Совсем крышу снесло?" И она поняла: сейчас или никогда. Только сейчас! В этот миг в искусственном мире вокруг нее что-то изменилось. Она присмотрелась. Со стороны шоссе показались две машины — впереди полицейский "жигуль", а за ним автомобиль страшно знакомой марки. Хорошо, что хоть другого цвета — не черный, как у нее, а то ли беж, то ли светло-серый, то ли вовсе светло-голубенький. В дождливых сумерках издали было не разобрать. "Еще один попал, — невольно усмехнулась она. — Бедолага". Она развернулась лицом к бетонному коробу, к своей самой тяжелой, самой старой проблеме… и вдруг ощутила, что мир вокруг — на самом деле настоящий, страшно настоящий, потому что он такой, какой и выдумать нельзя! И она снова развернулась на сто восемьдесят градусов — снова встала спиной к бетонному коробу и к своей неразрешенной проблеме — и принялась смотреть во все глаза на приближавшийся кортеж, говоря себе: "Этого не может быть… Этого точно не может быть…" "Жигуль" остановился. Вторая пойманная "мазда" остановилась рядом с ее "маздой" — светлая рядом с темной, обе почти новенькие, как ассортимент в авто салоне. "Этого не может быть", — все еще говорила она себе. …И все повторяла это совершенно бесполезное заклинание, наблюдая, как водитель светлой "мазды" вышел из своей машины и направился вслед за уже знакомым ей лейтенантом в сторону бетонной коробки. На пару мгновений она поймала взгляд владельца светлой "мазды", одетого ей в тон, в светло-голубой джинсовый костюм — и теперь ей показалось, что ее тут, в этом настоящем мире, нет, а за всем она наблюдает с помощью очень совершенной камеры наружного наблюдения. Они оба прошли мимо, исчезли из поля зрения. — Ну все! Все! — приказала она себе вслух, пошлепала себя пальцами резко по мокрым щекам и мокрому лбу, приводя в сознание, опять развернулась и пошла следом за ними. — Медведев Глеб… — прочитал вслух Этот-Один-Мент-За-Столом. — Подождите пару минут. Медведев огляделся и спросил: — Где? — Да вот у нас тут… — уже уверенно кивнул Этот-Один-Мент-За-Столом в сторону обезьянника. — Пока только так. Средства на мебель еще не дошли. Тут он обратил внимание на нее: — Гражданка Репина, у вас все в порядке. Вы свободны, извините, что задержали… Медведев рассеянно оглянулся на нее — и как-то чересчур покорно двинулся в обезьянник. Она решительно подошла к столу, взяла документы — и даже сказала "спасибо". И добавила к "спасибо": — …Я у вас тут немного постою, погреюсь. — Прошла эта ваша… клаустрофобия?.. — усмехнулся мент. — Так уж присаживайтесь, чего стоять? — Я потом — в машине, — твердо сказала она, борясь с мазохистским искушением выполнить задуманное и усесться в обезьянник. Вместе с Медведевым. То есть с кандидатом, то есть с жертвой, на которую она охотилась, а она, эта жертва, вдруг сама вышла из леса и уселась в клетку. Обидно, да? Что за охота такая! Нет, нельзя! Слишком нарочито! Потом подумает, что это она все подстроила. Сеанс аутотренинга придется отложить. Реальность успела измениться и — так сокрушительно, так непредсказуемо, что всю жизнь надо было теперь менять. Вопрос — как. — Да сколько угодно, — совсем благодушно улыбнулся Этот-Один-Мент-За-Столом. — Хоть до утра. Тут у нас бесплатная охраняемая стоянка. — Спасибо, — искренне ответила она на это предложение "хоть до утра". Она села в машину, достала термос и после первого глотка уже сильно остывшего кофе ясно осознала, что произошло: совпадение, которое можно было назвать совпадением только на уровне самого тупого материализма. Или просто из страха перед бездной, которая, наконец, внимательно пригляделась к тебе. Произошло не чудо, ведь главный признак чуда — то, что ты его не можешь сотворить. Оно на то и чудо, что происходит помимо твоей воли. А это… Тот, кто сейчас зашел в обезьянник и сел на крашеную лавку, оказался лучшим психотерапевтом на свете. Произошло то, что когда-то должно было произойти… Ведь она вложила столько сил в то, чтобы построить за эти годы, прошедшие со дня ее возможной смерти, новую, собственную реальность. Но должно было произойти совсем не так… Не так, не до такой степени неправдоподобно. Оставалось вполне трезво предположить только одно… Она читала про это в фантастических романах. Созданная тобой параллельная реальность… личная реальность, уже не имеющая никаких связей с реальным миром всего остального человечества. Кофе не грел, даже наоборот. Ее бил озноб. Она взялась за руль. Пальцы свело на баранке. "Так, подруга… Так ты никуда не доедешь", — подумала она, пошевелив губами, с усилием отпустила руль и стала растирать пальцы, стараясь сломать их один за другим. Про клаустрофобию она, оказывается, не слишком загнула. Дышать в замкнутом пространстве было тяжело. Очень захотелось выйти из машины, и она вышла. Дождик как висел, так и остался частью декорации, а света вокруг становилось все меньше. Только она об этом подумала, как в бетонном коробе зажглась неживая галогенная белизна, и все, кого она видела в течение последнего получаса, в самом деле оказались, как на сцене… на жуткой хирургической сцене. Проклятый обезьянник на заднем плане так и лез в глаза. Мизансцена изменилась. — Вот черт! — сказала она и отвернулась, увидев, что Медведев уже не в клетке, а наружи, перед ментовским столом. Судя по всему, процедура недетских "обознатушек" заканчивалась. И точно: дверь позади нее открылась и захлопнулась, он сошел со сцены в реальность, ее личную реальность. Ни разу за последние десять лет она не чувствовала себя такой потерянной, такой дурой, совершенно потерявшей контроль и над собой, и над реальностью, которую создала… Оставалось только обратить это уникально незавидное, унизительное положение себе на пользу. Медведев подошел к ней почти вплотную. Между ними осталась только ее машина. Она уперлась взглядом в его висок. Он, вроде уже собравшись открыть дверцу своей "мазды", чуть повернул голову и сказал "добрый вечер"… Ну да, как-никак товарищи по несчастью. — Вы так считаете? — с вызывающим сомнением откликнулась она. Он тормознул и пригляделся к ней чуть пристальнее. Она резким мужским жестом зачесала волосы назад. Волосы были совсем мокрыми. Несколько холодных капель поползло ей за шиворот. — Легко отделались… — пожал плечами Медведев. — Чего ж не "добрый"? — Вы оптимист, — констатировала она. — У вас, наверно, уже есть прогноз на остаток этого "доброго вечера". Позитивный, да?